У одних ее поступок вызвал восхищение, другие до сих пор недоумевающе пожимают плечами. Семь дней женщина демонстративно отказывалась принимать пищу, требуя от Ростовского областного суда ответа на вопрос: должен ли понести наказание судья, нарушающий закон. Получая лишь отписки, она в отчаянии подписалась под просьбой предоставить ей политическое убежище в странах ЕС или Великобритании. Голодовку пришлось прекратить по требованию врачей. Корреспондент 161.ru встретился с адвокатом Юлией Ермаковой после того, как ее выпустили из больницы, чтобы узнать о ее самочувствии и самоощущении в стране, в которой она уже не хочет жить.
– Юль, прежде всего, как вы себя чувствуете сейчас?
– Нормально. Не хочу вдаваться в подробности.
– Но это важно для тех, кто следил за хронологией вашей голодовки. Что говорят врачи?
– Ухудшились показатели сахара крови, проблемы с давлением. Врачи настаивают на обследовании у кардиолога и гастроэнтеролога. Но у меня нет на это времени, я адвокат, должна работать. (Юлия одна воспитывает 10-летнего сына - прим. редакции.)
– Что вы чувствовали во время голодовки?
– Я ощущала разочарованность и полную незащищенность человека в этой стране, где отсутствуют всякие механизмы защиты его прав.
– Как вы морально себя поддерживали?
– Мне много звонило знакомых, журналистов, разговаривала по телефону, продолжала работать, общалась с сыном.
– Но вы же заметили, что далеко не все местные СМИ написали о вашей голодовке, только независимые медиа. Что вы об этом думаете?
– Я не отслеживала специально, кто написал, а кто – нет. Но, думаю, вы сами ответили на свой вопрос – написали только по-настоящему независимые издания. Дело не в этом. Цель моей голодовки была не в том, чтобы обо мне написали, а в том, чтобы наконец-то все обратили внимание на грубейшие нарушение прав людей. Акция была направлена против беззакония и пренебрежительного отношения системы к нашим правам. Я не хотела делать сенсацию, я хотела, чтобы меня услышали. Я ждала, что Ростовский областной суд наконец-то обратит внимание на мои требования, но ответа я так и не получила.
– А какую-то неформальную реакцию судебной системы по отношению к вам вы не ощутили?
– После голодовки я была всего лишь на одном заседании, поэтому ничего не могу сказать.
– Я думаю, все-таки ваша акция не осталась совсем уж незамеченной, и наверняка какая-то реакция судебной системы была. Возможно, она никогда не станет достоянием общественности, но лично вы не опасаетесь, что теперь судьи к вам, адвокату, будут относиться с особым пристрастием? Ведь вы утверждаете, что они – необъективны, нарушают закон и прочее.
– Я полагаю, что умные и достойные судьи будут держаться в рамках закона и никаких эксцессов быть не должно. Мнение всех остальных – вопрос этики, и пусть это останется на их совести.
– Как расследуется уголовное дело, возбуждено в отношении вас, якобы за оскорбление судьи?
– Оно не прекращено. С материалами я еще не ознакомилась, но знаю, что возбуждено оно было с явными процессуальными нарушениями – по заявлению судебного пристава, к которому якобы обратилась судья с жалобой на оскорбление. По моему мнению, сделано это было для того, чтобы в последствии судью нельзя было привлечь за заведомо ложное заявление. Ведь об этом, по закону, предупреждается заявитель, а заявитель в данном случае – судебный пристав. В деле почему-то до сих пор отсутствует аудиозапись процесса, где явно слышно, что никого я не оскорбляла.
– Как у адвоката у вас наверняка есть знакомые в судебной системе. Неформально вы с ними обсуждали случившееся? Я имею в виду сам факт голодовки? Что они говорят?
– Я не обсуждала эти вопросы неформально. Потому что я настолько формально об этом заявила, что смысла в кулуарных обсуждениях не было. Я открыто заявила о своих требованиях и хочу получить ответ.
– Но вы его так и не получили?
– Отсутствие ответа – это тоже ответ. Это говорит о неготовности судебной системы отвечать за действия своих судей; о том, что в Доме правосудия не могут дать ответы на конкретные вопросы. Их ответы отсылочны. По сути, это переписывание законов без привязки к конкретному вопросу. Эта ситуация ужасает, потому как из нее следует, что мы – абсолютно не защищены.
– Вы подписались под прошением о политическом убежище. Уже есть какие-то результаты?
– Пока нет.
– Но вы действительно готовы покинуть страну?
– Меня вынуждают к этому.
– Но вы же осознаете, что за границей вряд ли сможете работать адвокатом. Вам придется поменять социальный статус. Вы готовы к этой маргинализации?
– В этой стране у меня, адвоката, социальный статус и уровень жизни такой, что любая другая, менее престижная профессия за границей – я уверена – обеспечит мне и моему ребенку более достойное существование и социальную защиту. А какой смысл жить и работать адвокатом в стране, где законы просто не исполняются.