А во сне я гуляю. Как женщины рожают детей в инвалидных колясках, воспитывают и борются за право их растить

«Вам точно можно рожать?» — спросила гинеколог, когда пациентка в инвалидном кресле пришла становиться на учет. Чтобы ее убедить, будущая мама съездила к неврологу за справкой. Тот рекомендовал кесарево, но врачи не успели — и сына пациентка с первой группой инвалидности родила естественным путем.

Специальный корреспондент 161.RU Ирина Бабичева рассказывает истории трех матерей в колясках: одиночки, замужней и женщины, супруг которой ушел после травмы и отобрал ребенка из-за инвалидности. Это текст о том, как они рожают детей после перелома спины и многолетней реабилитации и как борются за право их растить.

Свете было 23 года, когда она увидела за окном странное свечение. Не сразу поняла, что это прилетели инопланетяне. Они касались разрушенных домов, и те восстанавливались на глазах. Сухие деревья после их прикосновения зеленели. «Неужели я дожила до этого дня», — подумала Света и прильнула к окну, чтобы получше рассмотреть происходящее. Она не сразу заметила, что один инопланетянин вошел в ее комнату. А потом услышала голос:

— Ну а ты чего хочешь больше всего?

Света поняла, что может просить что угодно, и выпалила:

— Родить сына.

— Хорошо, — отозвался инопланетянин и положил ладонь ей на спину. — Будет.

Света проснулась в холодном поту. Спина гудела. Наутро девушка рассказала сон матери.

— Почему ты не попросила ноги? — в шутку спросила та.

А Света даже не подумала. Решила так: если у нее будет сын, значит, она будет здоровая. Потому что разве она может родить, сидя в коляске?

Сон ей приснился через пару месяцев после выписки из больницы, куда Света попала, сломав позвоночник. Сейчас ей 41 год. У нее есть взрослая дочь, внук и четырехлетний сын, которого Света держит на коленях, вспоминая этот сон.

«У меня характер северный — как хочу, так и будет», — говорит Светлана Чумак. Она выросла на Камчатке и с 18 лет мечтала стать мамой.

Они с Иваном встречались несколько месяцев, когда стали планировать ребенка. Он мечтал о красавице-дочке. Она хотела семью. Света знала, что в жизни бывает всякое: ее родной отец бросил беременную маму и исчез. Отчим бил маму сразу после рождения общей дочери.

Стать мамой-одиночкой Светлана Чумак не боялась. Но мечтала о семейном счастье.

Света хорошо помнит детство. Как отчим, распсиховавшись, швырял в стену тарелки с блинами. Если он задерживался на работе, то вероятней всего пил — поэтому сестры заранее складывали у кровати стопку одежды, чтобы при скандале схватить и сбежать к бабушке. Убегать приходилось часто. Иногда в морозы. Иногда босиком.

Вот одно из ранних воспоминаний Светы. Мама толкнула их с сестрой в детскую и закрыла дверь. Сама осталась снаружи. Что именно кричал отчим, Света не помнит. Потом была возня, что-то упало на дверь, сползло; затем хлопнула входная дверь, и наступила тишина. Маленькая Света билась в дверь детской, толкала, но тщетно. Почему та не поддавалась, девочка не понимала. Тишина пугала.

А дело было в том, что мама лежала вплотную, вес тела мешал Свете открыть дверь. Очнувшись, Татьяна Чумак выпустила дочерей из детской и призналась, что муж ее толкнул и удушил до потери сознания. Когда она отключилась, он просто ушел.

Протрезвев, отчим каялся и извинялся, признавался в любви. Девять лет Татьяна его прощала: хотела, чтобы хотя бы у младшей дочери был отец.

Когда Свете было тринадцать, пьяный отчим поймал ее, поцеловал в губы и засунул язык ей в рот. Света испугалась и рассказала маме. Та тоже испугалась — за дочь. Выгнав супруга, Татьяна Чумак стала воспитывать девочек одна.

— Здоровая материнская любовь — это самая крутая штука на земле, — убеждена Светлана Чумак.

Желанной беременности она радовалась. Иван посватался к ней, пара съехалась, и только тогда Светлана увидела, что жених тоже выпивает. До совместной жизни он не показывался ей на глаза пьяным.

— Трезвый человек был золото: дома помогал, классный симпатичный парень, работал, руки откуда надо росли, — перечисляет Светлана. — Кушать любил готовить. Меня очень любил. Но пьяный — прям говно. Неадекватный, деградировал сразу же.

Светлана вспоминает те дни: Иван приходил домой, заявлял, что сейчас уйдет из дома и, если невеста не бросалась его останавливать, заключал: «Значит, ты кого-то ждешь». И начинал ее бить.

Поэтому Светлана Чумак вернулась в родительский дом. Протрезвев, Иван пришел извиняться. Напомнил, что они уже разослали пригласительные на свадьбу, договорились с рестораном. Светлана простила. Но за три дня до свадьбы у Татьяны Чумак был день рождения. Света была дома у мамы. Иван заявился пьяный, и будущая теща отказалась пускать его к беременной дочери в таком виде. Тогда Иван набросился на Татьяну с кулаками.

— Мама у меня одна. Это я могла терпеть ради ребенка, я же без отца росла, — говорит Света Чумак. — Чтобы хотя бы у моего ребенка был отец. Я сказала ему: «Никакой свадьбы». Позвонила в ресторан, предупредила: «Свадьбы не будет, простите».

Светлана родила дочь и назвала ее Александрой. Со временем девушка оттаяла и провела с Иваном еще два года. За это время он кодировался четыре раза. Всё повторялось по кругу: он пил и бил — она уходила; он кодировался, извинялся — возвращалась; он снова пил и снова бил. Саше был год, когда Света поняла: всё, она его больше не любит. И вернулась к маме насовсем.

Тот вечер она помнит в подробностях. Как гуляла с подругой по селу. Как рядом остановилась машина и из нее вышел незнакомый парень. Сказал, что он на Камчатке всего на два дня. Попросил показать ему местные достопримечательности. И девушки сели на заднее сиденье. Свете в спину упирался моток железного троса.

Девушки показали гостю речку, музей, острог. Света заметила, что за рулем водитель прихлебывал пиво. От ее замечания он отмахнулся. «Ладно, покажем ему котлован, и на этом всё», — решила девушка.

До котлована оставалось метров триста, когда Светлана заметила машину полицейского патруля.

— Не боишься их? — поинтересовалась.

— Пусть они меня боятся, — фыркнул гость и переключился на разговор с ее подругой. Он повернулся к ним, и автомобиль занесло вправо.

— На дорогу смотри! — крикнула Света.

Водитель дернул руль влево, «клюнул» обочину и потерял управление. Света ухватилась за ручку, сгруппировалась и считала про себя: «Перевернулись раз, два, три…» Она насчитала семь оборотов.

Кружась, машина теряла скорость. В салоне разбились все стекла. Света видела, что у подруги расцарапано лицо, у водителя — разодрано ухо. Последний поворот ей показался самым медленным — оттолкнувшись от боковой части, машина плюхнулась на колеса. «Кажется, у меня ничего не болит», — подумала Света. И тут моток железного троса, лежавший позади нее, лег ей на спину.

По ногам Светы прошел ток, и больше она их не чувствовала. Попыталась пошевелить — тщетно. Коснулась спины, нащупала шишку размером с кулак, и всё поняла.

— Козел, ты меня инвалидом сделал! — закричала водителю. Тот казался шокированным. Света посмотрела на подругу:
— Вызывай скорую, у меня сломан позвоночник.

Пока медики везли ее в больницу, Света мрачно думала: жить с инвалидностью она не сможет. В больнице заявила маме:

— Я обо всем подумала. У тебя есть еще одна дочь — моя сестра. Мою дочь доверяю тебе, ты сможешь Сашку воспитать хорошим человеком. Мам, давай я умру.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Татьяна. — Ты моя дочь!

— Ну походишь год ко мне на могилку. Зачем тебе инвалид? И так одна будешь двух поднимать, а еще я.

— А как ты собралась умереть? — спросила медсестра.

— Эвтаназия.

— В России нельзя эвтаназию.

— Я гражданство сменю.

Сейчас Света Чумак не представляет, как бы пережила тот период без мамы. Татьяна умудрялась разбираться с водителем и не отходить от палаты. Плакала за дверью, чтобы дочь не видела. Света, конечно, замечала опухшие глаза.

Родственники говорили ей, что Светлана сама виновата в травме и стала обузой для матери. Не села бы в машину — была бы здорова, сказал ей дядя.

— Я была пассажиром. Я не дергала этот руль. Человек не справился с управлением. Позже мама спрашивала: «Ты не стесняешься по селу ездить?» А чего стесняться? Я не прыгнула с высотки, доказывая любовь какому-то идиоту. Не кинулась под машину, не была за рулем пьяной. В чем моя вина? С каждым такое может произойти, в такси например, — рассуждает Светлана Чумак.

В петропавловской больнице она провела четыре месяца. Дочь Саша в это время была то с тетей — маминой сестрой, — то с бабушкой и дедушкой по отцовской линии. Иван от дочери не отказывался, говорит Светлана.

Только в больнице Света узнала, почему водитель бахвалился, что гаишники должны его бояться: он сам был силовиком. Семье Чумак он предложил мировое соглашение: они не отправляют его в колонию, а взамен он помогает с реабилитацией и деньгами. Пару лет он посылал им пять тысяч в месяц. Потом сказал, что женится и будет присылать три тысячи. А затем пропал.

Татьяна Чумак выбила для дочери квоту федерального Минздрава, и Свету прооперировали в Новосибирске. Через неделю она смогла сесть в коляску. После больницы поехали в реабилитационный центр. Там Света поняла, что ей еще повезло: она увидела детей в маленьких колясках и «шейников» — практически парализованных, которым не подчинялись даже руки.

В центре Света перенимала бытовые привычки у других людей с инвалидностью: училась самой обуваться, одеваться, пересаживаться из кровати в коляску. Осознала, что не одинока в своей беде и можно жить дальше.

Сейчас Светлана Чумак говорит про травму с самоиронией. Она не чувствует ногами ни холод, ни жару. «Ноги не мерзнут», — усмехается Света.

— Как-то ошпарила себя кипятком, — вспоминает она. — Пролила, даже не заметила. Были ожоги третьей степени. Вызвали скорую, мне обрабатывали кожу, а я шутила: «Ну хоть на обезболивании сэкономим».

Мамины друзья толкают коляску, а она идет рядом — под детскими ботинками хрустит гравий дворовой площадки. Это первое воспоминание Александры Ипатовой о маме. Она совсем не помнит Светлану Чумак на ногах.

Александра признается, что никогда не стеснялась мамы. После аварии они жили вместе: мама, бабушка и Саша. Два раза в год бабушка везла маму в реабилитационный центр. Тогда Саша была под присмотром тети или родственников со стороны отца.

Когда Саше было девять лет, Татьяна Чумак умерла. Девочка унаследовала многие бабушкины обязанности: ходила оплачивать счета за коммунальные услуги, покупала продукты, научилась разбираться в видах мяса, круп, молочки. Светлана этого делать не могла: везде были ступеньки, в помещение коляска бы не заехала.

Вдвоем они тянули пенсию по инвалидности. Коммуналка забирала тринадцать тысяч рублей. Оставались еще семь. На них Светлана Чумак и ее дочь выживали.

— Я работала на полях лет с десяти-одиннадцати, — признается Александра Ипатова. — Перебирала картошку, вытаскивала ростки. Мы с отцом в пять утра шли туда на поле, работали в жару, до обеда. Там бабулечки-дедулечки были, дядьки и я одна ребенок.

Еще Саша подрабатывала няней: присматривала за детьми маминой знакомой. Потом торговала в магазине. Саша не считает это чем-то выдающимся: «А что в этом такого? Мы просто жили», — считает она. Мама с ней не согласна:

— Ей пришлось стать взрослой очень рано. Она у меня умничка, — говорит Светлана.

В 2012 году Светлана Чумак нашла автошколу, где можно было получить права для ручного управления. Друзья заняли ей 50 тысяч рублей, и Света смогла купить машину 1989 года выпуска. После этого Чумак стала таксовать. По закону водитель такси должен обладать как минимум трехлетним стажем вождения, но Свете везло — местная фирма приняла ее на работу, а полицейские не штрафовали.

— Работа в такси была прямо спасительной, — признает она. — Зарплата тут же, каждый день. Полторы тысячи заработала, на пятьсот купила что-то домой покушать, тысячу отложила. Подкопила, за квартиру заплатила. И дочь по-прежнему помогала.

В тот период Света получила судимость.

— Саша приходила со школы, плакала: «Мам, у моей подруги пять платьев, а у меня только одно». Я думала: это моя ответственность. Дочь не виновата, что со мной всё это произошло. Стала искать разные возможности заработать и решилась из Петропавловска-Камчатского везти план. Меня остановили, в машине было 50 грамм гашиша. Когда досмотр машины прошел, я сказала: «Я законопослушный человек с этого момента». Сейчас я знаю, что не бывает легких денег.

В 2015 году дело Светланы Чумак слушали в Петропавловск-Камчатском городском суде. Было два судебных заседания, затем огласили приговор. Свете дали три года условно, еще год она должна была оставаться под надзором.

— Судья была женщина, адвокат — женщина, прокурор тоже женщина. Говорят: «Зачем вам это?» — «Я сломалась, потом умерла мама, я одна с дочкой». Спросили: «Отец ребенка алименты платит?» — «Нет». — «А на что вы живете?» — «На пенсию». — «А еще?» — «Это всё». И эти женщины так офигели: «Мы вам подготовим пачку документов, идете в ЗАГС и подаете на алименты». Я так и сделала, — рассказывает Чумак.

Когда машина стала чахнуть, а счета за ремонт перевалили половину ее зарплаты, Света продала автомобиль и два года работала диспетчером такси. Это время она называет самым сложным в жизни: снег на полгода запирал ее дома. Дорожки никто не чистил, пандусов не было — их Света видела только на юге, когда приезжала в санаторий.

Пока на Камчатке лежали сугробы, Света увядала. Стены квартиры казались ей тюрьмой. Ночью ее накрывали панические атаки, она выла в подушку. Сон не шел. Чтобы уснуть, она пыталась думать о хорошем — и не находила ничего.

— О чем мне [было] думать? — спрашивает Света. — О детстве? Это отчим гоняет маму. Дочь? Прекрасна, но намучились [с ее] папой. Он ей дарил пятьсот рублей на Новый год, на следующий день забирал. Но она хотя бы знает своего папу. А я и папу не знаю. Особо и не о чем хорошем было думать: ни свадьбы, ничего. Да, мамулечка [горой стояла], но всё закончилось грустно, и везде всё заканчивалось грустно.

Когда Саша стала совершеннолетней и съехалась с будущим мужем, Света решила менять жизнь кардинально.

— Я поняла, что во мне никто не нуждается: дочь выросла, у сестры всё хорошо, своя семья, — говорит Чумак. — Можно было уезжать, и я этим занялась конкретно.

Все знакомые Светлане колясочники, кто мог, перебирались на юг — подальше от снега. Света стала мечтать об этом. Накопила денег, получила свежую пенсию — и на руках оказалось 80 тысяч рублей. Денежный учет она вела скрупулезно. 15 тысяч потратила на билет в Краснодар. На всякий случай отложила столько же на обратный путь. Договорилась заранее о посуточной аренде квартиры и прилетела. Каждую трату — даже покупку воды — Света записывала в тетрадь.

Первый день она привыкала к теплому климату и часовому поясу. На второй приехала в отделение биржи труда, спросила список вакансий для инвалидов. Перечень начинался с объявления о поиске диспетчера такси. Светлана Чумак прошла недельное обучение, купила наушники. Два дня работала дома на ноутбуке, два дня отдыхала — гуляла по городу, ужинала в кафе и радовалась, что больше не сидит дома.

— Я кайфовала, — признается Света. — Почувствовала себя человеком. Сама спускалась на улицу, потому что есть пандусы. Сама в магазине выбирала мясо. Для меня это было счастьем: я могла выбрать то, что хочу. Где-то через месяц позвонила [Саша]: «Мама, я сегодня сделаю то, о чем всю жизнь мечтала». Я говорю: «Что — наколку? Брови?» — «Да нет, щас увидишь». Перевела мне деньги, тысячу рублей. Сама заработала. «Я всю жизнь об этом мечтала!» — говорит. Хорошего я все-таки воспитала ребенка.

С первой зарплаты Светлана Чумак сняла квартиру на длительный срок. Выдохнула: всё получилось. Арендодатель владел несколькими квартирами в городе и познакомил Свету с другим квартирантом — американцем, доктором наук. Он преподавал английский в Краснодаре. Владелец квартир предположил, что два недавно переехавших в город человека еще не успели толком обзавестись друзьями, к тому же Киан мог помочь Светлане подтянуть английский, а она ему — русский. Того же от знакомства ждала и Света.

Киан очень удивился, что Светлана Чумак одна переехала в новый город. Спросил, когда она поселилась в Краснодаре. Выяснилось, что она переехала в его день рождения.

— Сказал: «Ты послана мне богом, ты мне подарок». Как клещ в меня вцепился и не отпускал, — говорит Светлана Чумак.

Он часто приходил к ней в гости. Света любит готовить и встречала его борщами, супами, пампушками. Однажды Киан припозднился и предложил остаться у нее. Света согласилась.

— Мне не было стыдно, — признается Светлана. — Я одна на всю вселенную в этом городе, кого мне бояться? Мне уже [было] 37 лет. Он не алкаш, не сиделец, не курит, доктор наук, 41 год — почему нет? Если он мне приятен, симпатичен, есть с кем вечера проводить? Поцеловались. Остался ночевать, начал приставать. Ну ладно, если не боишься, давай. И приставал он ко мне каждую ночь.

Они не предохранялись, признается Светлана. Совсем. Однажды в процессе Киан сказал ей: «Я чувствую, у нас будет сын. Как назовем?»

Когда Света забеременела, то решила сообщить об этом отцу ребенка красиво. Она хотела приготовить ему торт. Духовки в квартире еще не было, и Светлана собрала торт из пряников. Сверху написала: «Киан + 1». Вручила и расплакалась.

— Не плачь. Ты не одна, я рядом. Мы справимся, — подбодрил ее Киан.

Неделю Светлана была счастлива, а потом Киан передумал. Стал спрашивать, чего она хочет больше: быть с ним или родить ребенка. Интересовался, как она будет мамой, если она сама в коляске.

Света поняла, что он не будет ее поддерживать. От обиды заплакала.

— Чего ты плачешь?

— Я же сама всю жизнь без отца. А сейчас, получается, мой сын будет в такой же ситуации. Одна буду его растить.

— Свет, неужели ты думаешь, что я такой козел? — возмутился Киан. — В какой бы я стране ни находился, зная, что тут у меня сын и ты, думаешь, я не буду на связь выходить, не буду помогать?

На время беременности Света предложила ему вернуться к формату гостевых отношений. Киан стал ее раздражать: ел борщи как ни в чем ни бывало, о ребенке говорил: «Это твоя ответственность». Он неохотно, но съехал в соседний дом.

В кабинет гинеколога Светлана Чумак заехала, толкая руками колеса коляски. Сказала, что пришла становиться на учет по беременности.

— Вы хотите рожать? — изумилась врач. — А вам можно?

И направила ее за справкой к неврологу. Тот удивился: таких пациенток у него еще не было. Написал, что противопоказаний у Светланы нет, рекомендовал рожать методом кесарева сечения.

Киан как-то сходил с ней к врачу, убедился, что Света действительно беременна. По дороге домой возмущался трехчасовой больничной очереди. У подъезда поцеловал в лоб, сказал на прощание: «Береги себя». Через несколько недель владелец квартиры сказал ей, что Киан уехал из Краснодара. Больше Светлана Чумак его не видела.

Несколько раз он писал ей из Москвы, обещал вернуться, когда снимут ковидные ограничения. Спрашивал, как она. Просил беречь сына. Света написала, что с растущим животом ей тяжело руками крутить колеса коляски, и попросила денег на автоматическое мотоколесо с управлением. Киан ей не ответил. Денег не прислал.

На Новый год Светлана полетела к сестре и дочери на Камчатку. Семья ее поддержала. Весной сестра прилетела к Свете в Краснодар. Она была рядом, когда у Светы вдруг заболел живот. Шел седьмой месяц беременности.

— Я же в памперсах. Двое суток отходили воды, а я даже не поняла, — признается Чумак. — Вечером заболел живот, приехала в больницу. На УЗИ спрашивают: «А у вас давно воды отошли?»

Утром Света родила. Хирургический зал подготовить не успели — роды были естественными, заняли двадцать минут. Медики держали руки на ее животе, предупреждали, когда начинались схватки.

— На «раз, два, три» я родила. Кило триста. Я вообще не знала, что такие живут. Они [сказали] мне: «Какая молодец!» [Положили] его на соседний стол. А я видела только во-от такие глазищи. Он не закричал. Открыл глаза и смотрел прямо на меня. Как мне показалось, таким серьезным взглядом. Потом его под «купол» унесли — донашивать. <…> Он там пролежал почти два месяца. Я всё это время каждые три часа сцеживала молоко в унитаз. Врачи офигели, что я его два месяца сохраняла. Но что еще я могла для него сделать?

После выписки у Дани не было своей кроватки: он спал с мамой, чтобы Света быстрее могла оказаться рядом. Гуляла с ним Светлана без детской коляски. Она всё еще крутила колеса собственными руками, поэтому толкать коляску сына не могла. Чумак прочла в интернете, что за рубежом есть коляски для детей, которые можно прикрепить к материнской. Но заказывать такую вышло бы слишком дорого.

Когда они гуляли, Даня лежал в детской переноске на маминых ногах. Светлана пришила к ней крепкий ремень, который перекидывала через туловище, чтобы переноска не свалилась с колен. Так они шли в магазин: Даня был на маме, а пакеты Чумак прикрепляла к ручкам коляски.

Когда Даня подрос, Светлана стала носить его в сумке-кенгуру. В такой сумке Даня полетел с мамой на Камчатку. Сотрудники аэропорта интересовались у женщины в коляске:

— Кто с вами?

— Он, — показывала Чумак на пятимесячного сына.

— Нет, сопровождающий у вас кто?

— Он, — повторяла Светлана.

В этот период у Светы появился новый страх: сломать руку. Потому что как пересаживаться в коляску без одной руки? Как ухаживать за сыном? Купать его? Сестра была рядом, не оставляла ее без помощи. Но Свете было важно всё делать самой.

…Даниэль ускоряет шаг, обгоняя инвалидную коляску. Толкает пластиковую дверь детского сада. Держит ручку и ждет, пока мама выедет из отделения его группы. Потом спешит к следующей двери.

Света могла бы и сама — открывала же она двери, когда жила одна, когда была беременна, когда Даня был маленький. Но мальчику нравится ухаживать. Света его хвалит:

— Джентльменом растет!

Даня запускает машинку с пандуса детского сада. Бежит вприпрыжку. Собирает листья, вручает маме. Когда устает бегать, садится к Свете на колени. Она больше не толкает колеса руками — купила мотоколесо с аккумулятором.

— Крепишь к коляске и рулишь куда тебе нужно. Тут же тормоз. Это как велосипед или электросамокат, — объясняет Света.

Порой Свете снится, как они с сыном куда-то идут. Ей ни разу не снилась коляска.

— Во сне я гуляю. Всегда хожу, — признается Чумак. — Бывает, сижу во сне, разговариваю — и встала. Сделала шаг, второй. Иду потихонечку и думаю: «Зачем я езжу в коляске, если я могу ходить?»

Сейчас Света живет с овдовевшей сестрой и ее детьми в Краснодаре, напротив парка Галицкого. Ездит в машине на ручном управлении. Водит спокойно, без опаски. Работу сменила: теперь ведет соцсети местных салонов красоты.

Света долго посылала Киану фотографии сына. Тот не отвечал.

У Светы были другие отношения. У идеального партнера для нее не должно быть инвалидности, признает Светлана Чумак. Поясняет: дело не в физических ограничениях. По ее наблюдениям, мужчины капризней реагируют на инвалидность.

В реабилитационном центре некоторые матери просили ее «повлиять» на сыновей после травмы: у них работали руки, вести свой быт они могли не хуже Светы. Но не делали ничего. Кричали на матерей из-за остывшего чая, требовали заменить. Не отпускали от себя. Полностью обслуживать быт мужчине Света не планирует: говорит, она уже родила того единственного, кому это действительно нужно.

Елене Гордеевой пятьдесят лет. В Краснодар она перебралась в 2019 году, тоже приехала за теплой зимой. Ее родной Нижний Новгород зимой заметает снегом, говорит Гордеева.

— Мне не подходил климат, — признает она. — Зимой не выйдешь на улицу, чистили только на главных улицах. Во дворе дома вообще не убирали снег. Чтобы пробраться к машине, я брала лопату и сама — в коляске — расчищала себе дорогу. Здесь бывают дожди, но можно проехать. А по снегу уже не проедешь.

Елена вышла замуж в восемнадцать лет. После ссоры с родителями она ушла жить к молодому человеку. Михаил сказал, что раз они будут жить вместе, то надо пожениться. Познакомил ее с родителями, посватался.

Брак Гордеева считает счастливым. Муж работал экспедитором, возил документы к товарам, она была продавщицей в крупном магазине. Он мечтал о сыне, Лена отмахивалась: сама еще чувствовала себя ребенком.

— Мне нравилось быть его женой, — улыбается Елена. — У меня было много поклонников, но всё не то — ты знаешь, чувствуешь: не твое. А Мишка был единственный, кто подошел мне по характеру. В нем был мужской стержень. И мы жили в гармонии.

Брак продлился пару лет, пока не случилась беда. В 1993 году Елена случайно упала с четвертого этажа и сломала позвоночник.

— Мишка сразу прибежал. Он меня не бросил, стал за мной ухаживать. Я была совсем слабой; врачи прогнозировали, что я даже сидеть не смогу, — говорит Гордеева. — Когда мне делали операцию, остановилось сердце. Говорят, клиническая смерть — это коридоры, свет в конце тоннеля…. Я ничего не видела. Никаких тоннелей, никакого света. Просто отключилась, и всё. Потом Мишка полгода за мной ухаживал. Я лежала слабая, ходила под себя. Он всё время был со мной, ему приходилось за мной убирать.

Ради жены Михаил уволился. Оба жили на пенсию по инвалидности. Елена сокрушалась, что стала обузой молодому мужчине и мешает ему полноценно жить. Она считала себя уже никем. В ней зрела мысль, что нужно оставить мужа, чтобы он нашел здоровую девушку и жил с ней счастливо. Мама Елене говорила: «Давай домой», а свекровь отговаривала.

А потом Елена решилась. Когда Михаил вышел в магазин, мама Елены увезла ее в родительский дом. К жене его больше не пускали.

У нее еще не было коляски, и всё время Елена лежала дома. О том, что муж искал с ней встречи, даже не знала: родители не говорили ей. Не знала она и того, что Михаил запил.

— Он стал пить с друзьями и пошел по наклонной, — говорит Гордеева. — И не выдержал, бросился под машину. Насмерть. Его привезли в то же отделение, где я лежала. Все были в шоке: только что он за Леной ухаживал и тут приехал покойником. Все восхищались, что он меня не бросил: надо же, бывают еще такие мужья, говорили мне.

На похоронах Гордеева сказала свекрови:

— Я хотела как лучше для него. Кто знал, что так получится.

— Мы тоже ему говорили: «Ищи другую девушку, женись на другой», а он: «Мне не надо никого, я люблю Лену», — ответила та. — Решил, что ему лучше умереть, чем мучиться.

Они не успели развестись. Замуж вдова больше не вышла. Она уверена: Михаил был единственным мужчиной, достойным ее руки. Больше она ни в кого так не влюблялась, признается Елена. Другие отношения у нее были. Гордеева уверена, что наличие коляски не ограничивает личную жизнь: если женщина интересна мужчине, это не имеет значения, говорит она.

— Я никогда не говорю мужчинам, что они мне нравятся, — говорит Елена. — Все обижались на меня, а для меня это была как игра: первый сказал — проиграл. Мужчине необязательно знать, любят его или нет. Этим женщина ему и интересна. Когда он в этом уверен, женщина ему уже как раскрытая книга. И поэтому за мной всегда бегали мужчины, добивались большего — даже после травмы. Было интересно: люблю я или не люблю? Мужчины и так в себе уверены. А ты должна быть загадкой.

Окрепнув, Елена обратила внимание на соседа по лестничной клетке. Александр не работал, выпивал с друзьями, но давно проявлял к ней интерес — и она захотела его «спасти». Стерпится — слюбится, решила Гордеева.

— А я такая дама: мужчина должен делать, как я скажу, — рассказывает Елена. — У него даже не было зубов, пиво пил постоянно, а лез ко мне целоваться. «Слушай, — говорю, — ты сначала зубы вставь, потом лезь ко мне». Стимулировала его. Он устроился на работу, вставил зубы, перестал пить. У него появились другие интересы, потребности. Стал в хорошую одежду одеваться. Купил машину, потом захотелось другую, еще круче. Он стал нормальным человеком, с иномаркой, в хорошем костюме, с хорошим парфюмом. А друзья, с которыми он пил, давно умерли.

В 25 лет Елена поняла, что забеременела. Ребенка пара не планировала.

— Для меня это был шок, — признается Гордеева. — Я ему сказала: «Рожу, если мы вместе будем его обеспечивать». — «Конечно, рожай». И мы с ним стали жить вместе.

Гинекологи пророчили ей сложную беременность и отговаривали. Елена смеется, что врачи не знали ее характера: если уже решила, то обязательно сделает. Медики наблюдали ее на дому. Беременность оказалась легкой, с проблемами Гордеева не столкнулась.

Лена стала мамой в 1998 году. Заранее легла в больницу на плановое кесарево. Утром перед родами накладывала макияж, когда в палату зашел врач. Поинтересовался, куда она собирается — в родильный зал или на дискотеку? Гордеева ответила: «Ну мало ли что со мной случится, пусть я буду красивая».

Она не чувствовала схваток. Наркоз Лене был неприятен; чтобы скинуть с себя полудрему, она хлестала себя по щекам. Через полусон услышала: «Девочка, три шестьсот». Дочь Елена назвала Дианой. Соседки научили Гордееву вязать, и в роддоме она связала дочери штаны. Еще блюла фигуру: плотно завязывала простыни на талии, чтобы живот скорее пришел в норму.

— Дома мне тоже не было тяжело. Я ее пеленала, кормила, купала — всё как обычно. Она у меня на коленях до первого класса ездила. Я на кухню — она на мне. Наши дети растут у нас на коленках. Я ее любила очень. И сейчас — безумно.

Елена продолжила вязать. По схемам из журналов создавала ажурные кофты. Набив руку, подала объявление в газету и принимала заказы. Купила машинку для вязания, потом с оверлоком, затем открыла трикотажный цех. Делала кофты, брюки и костюмы мелкой вязки.

С Александром они прожили пять лет. Не стерпелось и не слюбилось: он раздражал Елену во всем. Во время очередной ссоры она его выгнала. Он ушел недалеко — в соседнюю квартиру, к матери. Диану они растили вместе, Александр никогда не оставлял дочь без заботы, подчеркивает Гордеева.

— Всё равно мы были вместе, и дочка у нас, просто мы жили в квартирах рядышком. Он помогал деньгами. <…> Интимные отношения не прекратились, мы с ним встречались, только он перестал меня раздражать. Это был гостевой брак, очень удобный формат, — считает Гордеева.

Она говорит, что увлечения занимают ее, как правило, на пять лет. Когда вязание надоело, Елена продала машинки и купила компьютер. Редактировала программу для местной газеты. Затем была в сборной по гребле. Когда Елена стала заниматься спортом и ездить на сборы, она рассталась с Александром.

— Он живой человек, ему нужна женщина рядом. И у него она появилась. И у меня какое-то время был другой мужчина — из нашей сборной. У него была травма с ногой. Попал под машину, и часть ноги отрезали.

В сборную по гребле Елена Гордеева попала случайно. Посетила городское спортивное мероприятие, сделали несколько фото с чужими кубками, выложили снимки в «Одноклассники». Фото увидел скаут, искавший людей с ограниченными возможностями здоровья в сборную России по адаптивной гребле. Прислал свой номер телефона и попросил ему позвонить.

Гордееву позвали в московскую гостиницу, познакомили с командой. Сейчас Елена называет то приглашение судьбой. Она участвовала в чемпионате России и мира, была в Германии, Италии и Словении. Четыре года Елена занималась греблей, пока не устала.

Потом Гордеева работала в секс-шопе — собирала заказы и продавала на кассе.

— Заказ приходил — мы собирали. Приходил покупатель — обслуживали. Покупатели на меня странно не реагировали: они сами боялись. Это сейчас более распространено, а раньше они приходили и говорили: «Я это не себе».

Елена заработала на автомобиль. Когда магазин интимных товаров закрыли, устроилась в гипермаркет кассиром. Ей было принципиально важно работать: дочь росла, они с Александром воспитывали и обеспечивали ее вдвоем, как равные партнеры.

Второго ребенка Елена рожать не хотела.

— Сашка говорил: давай второго, может, мальчика? А мне не надо было детей больше. У меня есть мой цветочек, я ее растила, поливала, и хватит — мне не надо больше детей. Не жалею.

Гордеева отдыхала с дочерью в Турции, Египте. Гоняла по пустыне на мотоцикле. Купалась в Средиземном море. Каталась на верблюде.

— Так страшно на верблюде, как будто на девятиэтажном доме сидишь. А когда он спускается, ноги сгибает, это очень страшно. Я чуть не улетела, — говорит она.

Когда дочери было двадцать лет, Елена Гордеева в одиночку переехала в Краснодар. Решение приняла после того, как Диана стала встречаться с будущим мужем. Гордеева почувствовала, что дочь стала самостоятельной и что теперь можно сбежать от снежных зим.

— У них был конфетно-букетный период. Дочке было не до мамы, — считает Елена. — Потом она говорила: «Ты меня оставила». В смысле я оставила? А я бы что делала в Новгороде? Она бы уехала к жениху, а я бы дома сидела одна?

Елена не раздумывала, в какой южный город переберется. Краснодар уже был ей знаком: зимой сборная по гребле тренировалась в незамерзающей реке Кубани. Город запал ей в душу.

В 2019 году Гордеева продала квартиру в Нижнем Новгороде. Однушка в Краснодаре обошлась ей в один миллион двести пятьдесят тысяч рублей. Новую квартиру Елена отремонтировала, купила бытовую технику. Оставшиеся деньги Гордеева отдала дочери — на ее собственное жилье.

В Краснодаре Елена занялась танцами на колясках. Сейчас она не работает, живет на пенсию в двадцать пять тысяч рублей. Светлана Чумак получает больше из-за надбавок, которые ей положены по северной прописке. Но Гордеева не жалуется:

— Раньше у меня маленький ребенок был, ее нужно было одевать, обувать, кормить, поить. Сейчас я одна, и мне много не надо.

К дочери и внуку Елена ездит в Нижний Новгород. Иногда приезжают к ней в Краснодар. Юг Гордеева полюбила: такой доступной среды в Нижнем Новгороде нет, говорит она.

Елена носит кольцо на безымянном пальце правой руки. Она купила его сама.

— Специально ношу. Когда пристают с вопросами, говорю: «Я замужем». Чтобы сразу знали, что я окольцованная. А как от них еще отвяжешься? Только если скажешь, что замужем. Некоторые мужчины такие самоуверенные, говоришь им: «Ты мне не нравишься», а они думают: «Как это я могу не нравиться, я должен нравиться. Или я нравлюсь, и она это просто так говорит. Выделывается».

Яна Дворникова улыбается. В инвалидной коляске сидит, закинув ногу на ногу. Жалость для нее неприемлема. Яна хочет восхищать. Блестящие длинные волосы Дворниковой всегда профессионально уложены: на парикмахера она училась. Даже в спортзале Яна появляется с аккуратным макияжем.

По улицам родного Краснодара 45-летняя Дворникова едет в тщательно подобранной одежде. Наряды она прикидывает заранее, некоторые шьет сама. Обычная одежда не всегда смотрится на сидящих людях выигрышно: нужны другие лекала, говорит Яна. Поэтому она стала сама придумывать платья.

Коляску Яна называет одним из своих аксессуаров, и, чтобы та выгодно оттеняла фигуру, Дворникова даже шьет чехлы. Если Яна в черном платье, то коляске достается светлый чехол, и на его фоне Дворникова кажется совсем тоненькой.

Ее вырастила мама. Почти всё детство отец сидел в колонии, мать его ждала. Яна ездила с ней в колонию на длительные свидания. Отца ей заменял дедушка, признается Дворникова.

Яне всегда хотелось крепкую семью. В семнадцать лет начала встречаться с Романом. Он был на пять лет старше и казался Яне надежным человеком. После армии купил несколько самосвалов, работал на песчаных карьерах. На свидания всегда приезжал в деловом костюме, туфлях. Покупал два букета: Яне и ее матери. Был конец девяностых, а он приходил в гости с пакетами продуктов, приносил деликатесы. Мечтал о совместном будущем, браке, детях.

День свадьбы Яна Дворникова называет одним из самых счастливых дней в ее жизни. Она вышла за Романа через четыре дня после совершеннолетия. Свадьбу сыграли, как принято на Кубани: лавки, столы, похищение невесты и трехдневное гулянье во дворе.

— Я сияла, — признает она.

Роман говорил, что достаточно обеспечивает семью и его жене незачем учиться и работать. Она не возражала: хотела быть хозяйкой на кухне, встречать мужа после работы вкусной едой и стать мамой. Мечтала родить трех детей.

— Мне так нравилось, что я жена, — признается Яна. — А день, когда ребенок родился, — мой самый счастливый в жизни. Февраль. Было шесть вечера, пошел снег огромными хлопьями. Прямо в окно родовой палаты было видно. И она — маленькая, смешная, на него очень похожа. Так серьезно посмотрела на меня, когда ее приложили к груди. Я ее взяла и почувствовала… Не могу даже передать. Я аж задыхалась от счастья. Казалось, что лучше не может быть.

Яна дала дочери заветное имя — Анна. Так звали всех ее кукол в детстве. Еще Аня — это буквы имени Яны в обратном порядке. Так Дворникова хотела укрепить их связь.

Забрав жену и дочь из роддома, Роман переселился на кухню — подальше от ночного плача малышки. На работу он уходил рано, возвращался поздно и дочь видел только спящую, говорит Дворникова.

— Его раздражало, что ребенок плакал. А меня раздражало, что это его раздражало. Скандалов не было — с таким человеком не поскандалишь. Я тихо плакала, и всё. Он мог избегать нас какое-то время, чтобы дома долго не находиться с ребенком. Хотя мне казалось, что у меня вообще некапризный ребенок, — вспоминает Яна.

Романа она называет «авторитарным человеком». Характер Яны тогда «дремал» и был подчинен мужу. Сейчас Дворниковой это удивительно.

— Тогда мне нравилось, что моей жизнью управляет мужчина. Сейчас я бы не смогла быть чьей-то игрушкой. Я не хочу управлять мужчинами, я хочу равноправия и чувствовать себя женщиной. Но не так, что я чья-то женщина, чтобы рожать детей. Мое мнение ему было, оказывается, неважно. Ему было важно иметь дома красивую жену, которая будет всегда его ждать. Оказывается, он еще и жил на стороне, еще и дети родились — в то время, когда я была здорова.

Яна помнит, как гуляла с новорожденной дочкой по улице, а навстречу ей шла беременная любовница мужа. Она не понимала, что делать: в ее семье было не принято перечить мужчинам.

— Меня воспитывали так, что слова мужчины — это закон, — объясняет Дворникова. — И я терпела. [Другая девушка] была из нашего района, шла мне навстречу и переходила улицу, потому что она меня боялась. Муж всё отрицал, говорил: «Послушай, кто тебе сказал, это сплетни, никого не слушай, я работаю и устаю, разговор закрыт».

Новый год. 1999-й и первый, который Яна Дворникова отмечала с десятимесячной дочерью. Третьего января в их доме собрались друзья, родственники. Яна накрыла стол. Танцевала так, что разболелись ноги. В девять вечера гостей надо было отвезти, но Роман перебрал с алкоголем. За руль сел младший брат Романа. Он только вернулся из армии и тоже был выпивший, но на ногах стоял. Роман попросил Яну как хозяйку тоже проводить гостей.

Она села на переднее пассажирское сиденье. На ней был домашний спортивный костюм и шлепанцы. Трое гостей ехали сзади. На шоссе водитель разогнался. Яна вжалась в сиденье, просила сбавить скорость, но деверь не реагировал.

Их машина не вписалась в поворот. Водитель потерял управление и снес бетонный столб — тот раскололся на части. Сколько раз после столкновения перевернулась машина, Яна не помнит. В памяти остался звон бьющегося стекла, скрежет металла, стоны и крики в машине. Водителя выбросило из салона при первом же повороте: он не был пристегнут.

— Я закрыла лицо руками и думала: «Ох, попадет же от Романа, он же жесткий!» — вспоминает Яна Дворникова. — Все его боялись. Я не чувствовала боли. Не теряла сознание и даже слышала, как крутились колеса, когда мы приземлились на крышу. Каждому досталось по-своему. Один человек умер сразу. Перелом шеи. Он, видимо, и не понял, что умирал.

Яна слышала снаружи хрипы — это бился в предсмертной агонии другой пассажир, придавленный машиной. Яне выбило передний зуб, собственная кровь заливала ей лицо. Дворникова была уверена, что в остальном она в порядке.

Уже в скорой из горла Яны хлынула кровь, и она поняла, что повредила внутренние органы. Сломанные ребра пробили ей легкие. У Яны случилась паническая атака.

— Это самое страшное, — считает она. — Понимаешь, что всё: ты умираешь. Между ребер в сердце вкалывают адреналин, потом вдох — и ты живешь. Мне было страшно от неизвестности. Я видела, как смотрели на меня люди, охали-ахали, и понимала, что со мной что-то очень серьезное. Я не чувствовала ног, но была адская боль в спине. Думала, что у меня поломаны ноги.

Дворникова хорошо помнит, как ее на каталке везли в операционную Краснодарской краевой больницы. Перед глазами мелькали коридорные лампы, как в кино про медиков.

Перед операцией Яна увидела мужа. Он казался протрезвевшим от паники и кричал: «Спасите ее!» Роман редко проявлял эмоции, видимо, она совсем плоха, мелькнуло у Яны в голове. Дальше был наркоз, операция на легких и десять дней комы. Спину прооперировали спустя месяц — в феврале, когда она окрепла.

— Врачи вообще не думали, что я выживу с такими травмами и дело дойдет до позвоночника, — считает Дворникова.

Яна пришла в себя. Она не знала, как выглядит: зеркала ей не давали. В больницу приходили одноклассники, родственники, друзья. Яна уверена: никто не думал, что она выкарабкается и с ней тогда прощались. Неотлучно с ней была только мама. Муж работал и навещал ее время от времени.

— Он видел, что я мясо, которое лежит и гниет от пролежней, — говорит Яна про себя девятнадцатилетнюю. — Что родители от меня не отходят и лекарства не помогают, мне каких-то бабок советовали. Он больше машиной занимался, которая поломалась. Такие мужчины забывают про любовь. Мне казалось, ему уже хотелось остаться вдовцом, чтобы его жалели. У меня были только мама и папа.

Дедушка, воспитавший Яну, не пережил новости о ее травме.

— Не вынес. Умер от инфаркта. Я даже не смогла с ним попрощаться, лежала в больнице, — сокрушается Дворникова.

Еще Яна хотела увидеть дочь, но в больницу ее не приводили. Врачи сказали, что Дворникова всю жизнь будет лежать и не сможет даже сесть. За несколько дней до выписки из больницы Яну навестил муж.

— Я с инвалидом не буду жить, — объявил. — Ты это, конечно, понимаешь.

Яна ответила что-то грубое. Может, напомнила, что села в машину вместо него, потому что Роман был пьян. Или что за рулем был его брат. Она не помнит, что именно. Помнит, что мужа это только разозлило и он бросил ей:

— Да кому ты теперь нужна?

Из больницы она выписалась в родительский дом. Роман жил своей жизнью.

— Он [водитель] отдал деньги моему мужу за разбитую машину. Машина была ценнее, чем я, — говорит Дворникова.

Родители сварили Яне высокую кровать, удобную для реабилитационного массажа. И в окно комнаты Дворникова наблюдала, как муж катает других девушек на новой машине. Они высовывались в люк, подставляли лицо ветру, хохотали. Яна сходила с ума.

Три года Роман не давал ей развода и очень удивлялся, что она его требует. Их развела мама Яны: взяла справку об инвалидности дочери и от ее имени подала заявление на расторжение брака. Всё время, пока родители Дворниковой ее выхаживали, дочь растили родители Романа. Яна говорит, что пропустила непростительно много, даже первые шаги.

Разлука с дочерью далась Дворниковой тяжело. У Яны была «железная» мотивация выздороветь, чтобы забрать ребенка к себе. Родители супруга заботились об Ане так, что она стала называть бабушку мамой.

— Аню ко мне часто привозили потом, и у нее все были мамы, — говорит Дворникова. — Она росла как дочь полка. Ей уделяли очень много внимания, любви, и впоследствии, как мы уже с психологом выяснили, у нее сдвинулось понимание, где мама. С десяти месяцев у нее была другая мама. Когда я разбилась, она два дня плакала без перерыва. Ее еле успокоили. Она чувствовала всё, мы же с ней ни на день не расставались.

Бывшая свекровь отдала Аню в сад, позже водила в школу. Возвращать ребенка матери она не собиралась. Когда Яна возмущалась, отвечала: «Занимайся своим здоровьем, я исхожу из интересов ребенка». Дворникова признает, что дочь всегда была опрятная и воспитанная. Но с мамой Аня была только по выходным.

— Доходило до скандалов, мы ребенка долгие годы не могли поделить. Они мотивировали всё тем, что ей тут будет некомфортно, неуютно. А когда она уже подрастала, то не очень-то и хотела сюда ехать. Потому что надо [было] маме помогать, делать зарядку, гимнастику, помочь сесть в машину на ручном управлении, — считает Яна.

Конфликт дошел до опеки. Дворникова вспоминает их визит с улыбкой. Сотрудники зашли к ней в обуви. Оглядели дом, спросили:

— Где тут инвалид? — и увидели ухоженную брюнетку с длинными волосами. Даже дома Яна тщательно подбирает одежду.
— Я здесь инвалид, — ответила с вызовом. — Разуйтесь, пожалуйста, вы зашли ко мне домой.
— Извините. Нам сказали, что вы недееспособны, что пролежни…

После операции у Яны действительно были пролежни. Но Дворникова их вылечила.

Яна была настроена на судебные тяжбы. Опека примирила ее со свекровью: убедили, что это в интересах дочери. В школу Аня продолжила ходить из дома бабушки. Сейчас Яна об этом жалеет. Зато опека оплатила им с дочкой сеансы психолога.

— Выяснилось, что дома в той семье про меня говорили: «Ой, ну чего туда ехать», и ребенок высказывал это [в поведении] на подсознательном уровне. Всё это психолог вытащила. Я эту обиду в какой-то момент проглотила ради своего ребенка. Решила: хватит. Надо мной никто не может издеваться. Я сама буду отныне управлять своей жизнью. Если про меня говорят, что я инвалид, чтоб про меня никто не мог такого сказать в таком тоне, в такой интонации. И я начала больше заниматься спортом, реабилитацией.

Слова бывшего супруга о ненужности кому-то Яна опровергла: еще дважды вышла замуж.

Роман пытался к ней вернуться накануне свадьбы. Пришел с букетом роз, кольцами. «Ты опоздал», — сказала ему Дворникова и показала помолвочное кольцо.

— Он только одно спросил: «Кто?» Я ответила: «Потом узнаешь». Мне было так приятно. Дочь с ним особо не общалась и на свою свадьбу не приглашала. Я уговаривала: «Мы с ним договоримся, он не будет пить, он должен отдать тебя под венец». — «Нет». И Илью (внука Яны. — Прим. ред.) ему не показывала.

Роман был в шоке, когда узнал, что новый муж Дворниковой настоял на свадьбе, белом наряде. Чтобы невеста на фотографиях была без коляски, жених носил Яну на руках. Интимные отношения у супругов были, говорит Дворникова.

— Всё было, абсолютно всё как у всех. За исключением того, что я просто не могу ходить. Так я на коляске езжу красиво вместо походки. Я очень стеснялась, конечно. Хотя привела себя в порядок — начиная от зубов, заканчивая педикюром. <…> Я стеснялась. Но когда есть любовь, физические критерии неважны: мы любим душу, и он это мне пытался объяснить. А у меня была своя программа в голове: я должна быть красива, сексуальна, идеальна. Потом, когда переступила черту стеснения и начались полноценные отношения, я думала: зачем я стеснялась? Всё так просто, легко, еще лучше, чем в первом браке. Я теперь понимаю, что такое настоящая любовь, как она вообще выглядит, что это за чувство. Потому что, оказывается, мой муж вообще был скупой на любовь. Муж мужу рознь.

По словам Дворниковой, Роман в последнее время часто пил. Решил стать добровольцем, прошел комиссию — оказался годен. Но скончался перед отправкой в зону боевых действий.

— Ему в понедельник надо было в призывной пункт, а он умер накануне — сердце остановилось, — говорит Яна. — На похоронах собрались все его жены, и они меня так рассматривали. Я оделась очень красиво: все-таки пришла провожать отца своего ребенка. Была в черном, с косынкой. Когда подошла к гробу прощаться, все перестали всхлипывать и слушали, что я ему говорю. Я его по виску, по волосам погладила. Сказала: «Ромочка, прости, если я была неправа. Я тебя прощаю».

Сейчас Яна шьет платья для конкурсов танцев на колясках, танцует сама. Была финалисткой конкурса красоты «Невская краса». Ее дочь жила на два дома до замужества, говорит Яна. Дворникова считает, что только в последние годы их связь стала крепнуть. Особенно она усилилась, когда дочь сама стала матерью.

— Она для меня еще той маленькой лялькой осталась. Эта Аня, моя взрослая Аня — моя дочь. Но мне кажется, что у меня есть еще маленькая дочь, та, [которая всегда была у меня на руках], — признается Яна.

— Инвалидность — это не какой-то особенный случай, выстраивание отношений происходит так же, — говорит Айза Байназарова, представитель фонда «Благие дела» и кризисного центра «Мамин дом». — Если мама обеспечивает безопасность ребенка, всё необходимое, то вопросов к ней не возникает. Всё зависит от состояния самой мамы. А если она психологически не готова к материнству, сама еще не окрепла после травмы, это уже другая история.

Бывшая свекровь, родственники или органы опеки могут разлучить ребенка с родителем, который получил инвалидность и ограничен физически, признает Наталья Присецкая, руководитель НКО «Катюша». Она дважды родила после того, как попала в аварию и сломала позвоночник.

Вопросы к родителю возникают, если он не может дать ребенку возможность учиться, обеспечивать его, участвовать в его жизни, говорит Присецкая. Особенно это сложно в первые пять-семь лет после травмы — столько времени человеку в среднем требуется на реабилитацию.

В такой период опекунство над ребенком могут передать другому человеку, признает адвокат Александр Бердников.

— Если родители не могут по каким-то объективным причинам ребенка воспитывать, особенно малышей: ну представьте, только получившая травму мама-инвалид в коляске, каким образом она сможет обеспечить уход за ребенком? Это же невозможно. Чаще всего тогда опеку отдают одному из близких родственников или второму родителю, — сообщает Бердников. — Когда отпадают препятствия в воспитании, общении с ребенком, то ребенка можно забрать. Самое главное — полноценно обеспечить развитие ребенка, его быт, здоровье, досуг.

— Сейчас основная проблема — это доступная среда, — считает Присецкая. — Родителю с инвалидностью трудно отвезти ребенка на кружки, к репетиторам, в секции, на детские праздники и так далее. Ни разу в садике на празднике своих детей я побывать не смогла. Потому что там третий этаж, нет лифта, старые узкие лестницы, и мне невозможно туда попасть. Но я стараюсь это компенсировать, занимаюсь с ними дома.

Светлана Чумак, Яна Дворникова и Елена Гордеева вместе занимаются танцами на колясках в Краснодаре. Их тренер Лариса Чуклинова говорит, что многие колясочники в одиночку переезжают на юг, когда вырастают их дети. Такую массовую тенденцию выделяет и Наталья Присецкая. В основном селятся в Сочи и Краснодаре.

— В Москве тоже по полгода снег лежит, не всегда хорошо чистят. Из дома бывает трудно выйти, припарковаться, особенно на неочищенных улицах. В условно доступном магазине пандус под углом 45 градусов. Дождик пошел, и всё: невозможно по нему подняться, — рассказывает Наталья. — В регионах ситуация сложнее. Люди устают от зимы.

По словам Натальи, часто женщины, у которых не такая явная инвалидность, скрывают ее, остерегаются проблем с органами опеки.

— У одной девушки в Питере забрали ребенка. Она родила, и его сразу забрали, — рассказывает Присецкая. — Исходя из того, что она не сможет сама ухаживать за ребенком, пока он маленький. Она могла его навещать в доме малютки, но это, конечно, не то. Через десять месяцев смогли оформить опекунство на ее маму, то есть бабушку. При этом мама оставалась ограничена в родительских правах. Но есть и девушка, которая четверых родила на коляске с разницей в полтора года. Другая двойню на коляске выносила, родила. Всё очень индивидуально.

В Москве ежегодно мамами становятся от 40 до 50 женщин с инвалидностью, говорит Наталья Присецкая. Сколько их в российских регионах, она не знает: единой статистики нет.