Евгений Тарелкин, космонавт: «Юрий Алексеевич летал на разведку, а мы – по делам»

Да, мы пока не умеем шить штаны, как Dolce&Gabbana, и делать гаджеты, как Apple. Но там, выше неба, мы все так же круты, как Gagarin. Чем сегодня русские занимаются в космосе, «Нации» рассказал летчик-космонавт Герой России Евгений Тарелкин.

– В «Что? Где? Когда?» был однажды вопрос: зачем американские астронавты попросили приделать в шлеме небольшую подушечку? Ответ: чтобы можно было почесать нос. А какие изменения вносились в наши скафандры по просьбе космонавтов?

Евгений Тарелкин – российский космонавт, бортинженер корабля «Союз ТМА-06М», старт которого был произведен 23 октября 2012 года. Окончил Ейское высшее военное авиационное училище, Военно-воздушную академию. С 1998 года служил в Российском государственном научно-исследовательском центре подготовки космонавтов. Освоил самолеты Л-29, Л-39, Ил-76. Налет составил 207 часов. Имеет звание инструктора парашютно-десантной подготовки – более 400 прыжков с парашютом. Также имеет квалификацию водолаза – провел под водой 250 часов.

– Вообще, подушечка не для этого. Можно, конечно, и нос почесать, но это сопутствующее использование. Эта подушечка, вальсальва называется, предназначена для того, чтобы космонавт «продувался», когда избыточное давление создается, ну, и заодно почесать нос.

Если вы ныряли или летали в самолете, знаете, что когда давление меняется, ощущается давление на барабанные перепонки. Чтобы снять этот дискомфорт, нужно зажать нос и сильно дунуть, происходит прощелкивание в ушах, становится легче. С помощью вальсальвы в скафандре и акваланге космонавт и водолаз решают этот вопрос. А в современных скафандрах есть все, даже климат-контроль.

– Что самое вкусное из еды в тюбиках?

– Тоже неверно. Тюбиков давно уже нет, ну, разве что для горчицы или джема. У нас специальные контейнеры. Перед полетом каждый космонавт проходит апробацию пищи в течение нескольких месяцев и выбирает то, что ему нравится. Выставляются оценки, и по приоритетам формируется меню. Все очень вкусно, мне очень нравится пюре с грибами.

– Меню обычное или есть, ну, скажем, фуагра?

– Да, кстати, мы всем экипажем как раз просили фуагра. Но нам не дали. Просто не доставили, наверное, не успели этот запрос обработать. Дело в том, что прежде, чем доставить в космос какую-то пищу, нужно провести массу испытаний. Заводы и медучреждения должны дать массу заключений. И на самих космонавтах нужно проверить на ту же аллергию. Хотя космонавты, конечно, не аллергики.

– Кстати об аллергиках. Слышите, каким я прекрасным низким голосом разговариваю. А как вас от всяких таких ОРВИ оберегают перед полетом? Это же дело государственной важности.

– Нас тщательно оберегают от микробов. За месяц до полета наступает режим обсервации. За две недели до полета уже на Байконуре космонавт попадает в жесткий карантин.

Вот эти растиражированные фото и видео, когда космонавты дружно сидят за стеклом, – эти самые моменты. Конечно, за несколько дней до полета семьям разрешают прилететь на Байконур. Но всех их еще за неделю начинает обследовать доктор. Мы видим членов семьи и друзей в ватно-марлевых повязках, но можем подержать их за руки, если они не вызывают подозрений у врачей.

– Приборы, технологии, используемые в космосе, – какова доля в них российских?

– Процентов девяносто. Это не потому, что я такой патриот. Тут все просто. Наши иностранные друзья шли по пути развития челночных полетов. Улетел на семь-десять дней и вернулся. Все, что касается долгосрочных орбитальных полетов, полетов к другим планетам, здесь все идеи, разработки, приборы от советских и российских ученых.

А еще очень важно, что полеты на «Союзах», на наших кораблях, считаются самыми безопасными.

– Глобальный вопрос – зачем люди летают в космос? Понятно, когда полетел Гагарин, нужно было понять, по силам ли это вообще человеку.

– Особо ничего не изменилось. Просто Юрий Алексеевич летал на разведку, а мы по делам. Процентов 60 всей жизни на станции – это эксперименты. За полгода моего полета мы провели 51 эксперимент, это очень много.

– А о чем-то рассказывать уже можно?

– Вообще нельзя. Но чтобы вы понимали, большинство медицинских экспериментов – это эксперименты над нашим телом. Космонавт ведь на полгода становится не то чтобы неполноценным, но человеком, которому ноги не нужны. Происходит очень быстрая деградация мышц. Очень много экспериментов происходит непосредственно после того, как мы возвращаемся на Землю. Так что мы и таким образом приносим пользу медицине, помогаем развивать лечение людей с ограниченными возможностями. То есть самое главное поле эксперимента – это сам человек, космонавт.

– Когда в космосе выращивают пшеницу, это намек на то, что человечество готовится осваивать новые планеты?

– В общем, да. Лететь к дальним звездам и не брать запасы, а производить продукты в пути. Ближе всего по времени – это полное освоение Луны, уже сейчас готовятся проекты колоний. И полет к Марсу.

Это на самом деле будет огромный прорыв. Потому что у Земли есть электромагнитное поле, которое защищает все живое от вредных излучений. А такие полеты будут сопровождаться очень сильными излучениями. И справиться с этим – самая сложная задача. Учитывая современные наработки и технологии, я полагаю, что это вопрос ближайших 15-20 лет. Не мы, наши дети полетят.

– В физическом плане что тяжелее всего? Если взять человека с улицы и отправить в космос, что будет?

– Ничего хорошего. Вот смотрите. Мы, здоровые спортивные люди, приходим в отряд и после начала обучения начинаем летать только через десять лет. В принципе, просто прилететь в космос в гости могут многие. Вспомните космических туристов. Космонавт же должен в космосе работать, постоянно превозмогая неприятные ощущения, атрофирование мышц. Начнем с того, что первое время тяжело привыкнуть, что восход и закат происходит 16 раз в сутки. Больше недели организм одуревает от этого, а потом просто привыкаешь жить по Гринвичу. Я уже через пару недель перестал это замечать. Понимаете, космонавтов так готовят к полету, что если меня сейчас выбросить в тайге, я выживу там без особых проблем.

– Известно, что барабаном обычной стиральной машинки мы обязаны космическим технологиям. А что еще пришло в наш быт из космической отрасли?

– Возможно, это принцип центрифуги, в которой мы тренируемся. Мне кажется, одно из самых ярких и модных явлений, которым мы обязаны космосу, – это термобелье. В космосе постоянно меняются условия. Может быть очень жарко, когда солнце светит, и очень холодно, когда не светит. Там вопрос терморегуляции занимает важное место.

– Все эти разговоры о мистике, странных видениях, звуках, случающихся во время полетов, – это вымысел?

– Ну, конечно. Мне этот вопрос задают все время, потому что я Тарелкин? Намекаете на что-то? Если серьезно, нет, никаких «тарелок» там не летает. Просто, учитывая перегрузки и общее нестандартное состояние – полгода в замкнутом пространстве – бывают какие-то сбои. Я тоже однажды ночью своего отражения в иллюминаторе испугался.

А товарищи поэмоциональнее иногда могут и на Землю о чем-нибудь непонятном сообщить. Но это рабочие моменты. Вообще самое сложное в психологическом плане, чему учат космонавта, – это научится ждать, того же полета, например, и быть упрямым.

– Что из земных, личных вещей вы берете с собой в космос? И чего там не хватает?

– Часто берут вещи близких, для того чтобы потом вернуть их хозяевам уже с историей: эта вещь была в космосе. Еще берут крестики свои и детей. Недели через три очень сильно не хватает гравитации. Я мечтал посидеть на стуле. Еще к концу полета мне ужасно хотелось пельменей. Их пока туда тоже не поставляют. Я перед возвращением семью предупредил, меня встречали уже с пельменями.

– Полет в космос как-то ваше мировоззрение изменил?

– Да! А что еще в жизни мужчины может случиться такого, чтобы его проняло? Полгода новых ощущений, борьбы с собой. А потом этот момент возвращения, когда шарик ударяется о землю, это ни с чем не сравнить.

И ты говоришь себе: «Мужик, ты это сделал». Конечно, здорово! Еще один момент. Из космоса не так много можно увидеть на нашей планете. Но очень хорошо заметны большие пожары, загрязнения водных поверхностей. Я думаю, что масштабы современных экологических проблем не сильно преувеличены «зелеными».

Я этими проблемами никогда не занимался, но после полета бросить на улице бумажку или плюнуть на тротуар вообще не приходит в голову. То, что «Земля – наш дом» – это проверено на собственной шкуре. Без земной гравитации человеку действительно очень плохо.

Текст: Екатерина Максимова, журнал «Нация».