Светлана Стадникова, директор Первого Ростовского хосписа: «К нам приезжают умирать без боли и страданий»

Как прожить свою жизнь каждый человек решает сам; но много ли в истории найдется счастливчиков, которым был дан выбор: как умереть? Если есть надежда справиться с болезнью – за дело берутся врачи. Когда такой надежды нет, все бремя последних часов-дней-месяцев и даже лет ложится на плечи родственников. Так принято. И даже не принято обсуждать, а хочет ли умирающий этим бременем становиться. Споры об эвтаназии уже не первый год сотрясают цивилизованный мир, хотя там уже давно смерть стала делом приватным и даже почти стерильным. В чистых палатах, под присмотром сиделки, а не в угловой комнате стандартной жилой квартиры, где каждый стон, каждый вздох умирающего раздирает сердца близких ему людей. Умереть в кругу своих родных, конечно, не самый плохой вариант, но всегда ли удается уйти незаметно, тихо, спокойно, не омрачив своим уходом душевный покой родных и память о себе. О жизни умирающих и достойной смерти 161.ru поговорил с директором Первого Ростовского хосписа Светланой Стадниковой.

– Хоспис – это место, где умирают. Могу представить, с каким числом предрассудков вам пришлось столкнуться за время своей работы.

– Да, нас многие боялись и продолжают бояться. Даже медики. Каких усилий потребовалось, только чтобы переломить сознание участковых терапевтов. Они отговаривали родственников: «Да вы что, там всякие чумные-больные лежат, зачем вам туда ехать?..» Потом люди, побывав у нас, поражались: лесопарковая зона, тишина, белки прыгают, в палатах – чистота. Да у вас рай, говорят! Главврач «Гиппократа» Алексей Кузнецов лично проехался по всем поликлиникам, рассказывая о нас. Мы встречались и беседовали с работниками соцзащиты. С ними сложнее пришлось, потому что они поначалу восприняли нас как конкурентов: тяжелые больные, требующие ухода – в их ведении, за них врачи и медсестры получают отдельно деньги. Конечно, им было невыгодно наше появление.

– Инициатором создания Первого Ростовского хосписа выступил Алексей Кузнецов. Муниципалитет пошел навстречу. Что из этого получилось?

– Получилось ООО «Первый Ростовский хоспис» с тридцатью койками, половина которых принадлежит муниципалитету. Другая половина – это койки «частные», так сказать. Размещение на них платное.

– Как происходит отбор, кого на какие койки класть?

– На платных койках находятся те, кто требует ухода после операций или сложных переломов – таза или бедра, скажем. Пожилые люди, которых родственники привозят сюда на время: у кого-то отпуск, командировки. На 10, 15, 30 дней. А на бесплатном – это вся онкологическая группа, болезнь в четвертой стадии, когда требуется только поллиативный уход. Сюда приезжают умереть без боли и страданий, и при хорошем уходе. В домашних условиях его не всегда можно обеспечить. Потому что уход за тяжелыми больными – это не только «памперсы». Через каждые два-три часа необходимо делать инъекции. Сестры, которые работают в поликлиниках, столько раз приходить к больному все равно не смогут, поэтому люди порой бывают обречены на многочасовые муки.

– Светлана Владимировна, но 15 муниципальных коек для миллионного города – это ведь очень мало?

– В этой сфере есть свои стандарты. На город вроде Ростова требуется как минимум три таких заведения, как наше.

– Судя по тому, что онкология у нас «процветает», попасть к вам, наверное, невероятно тяжело?

– Можно попасть. Берется направление в онкодиспансере на Соколова, 9, потом еще одна справка в поликлинике по месту жительства – у врачебной комиссии. Потом родственникам надо обратиться в горздрав, чтобы получить направление, а потом можно и к нам.

– А места свободные всегда есть?

– Места свободные пока есть. Дело в том, что рак прогрессирует очень стремительно. Некоторым мы здесь продлеваем жизнь, но в большинстве случаев транспортировки и все, что связано с переездом... Люди поступают, день-два и погибают.

– Все-таки в работе хосписа какой компонент основной – медицинский или социально-психологический?

– Сложно ответить однозначно. Наше главное предназначение – качественный медицинский уход за больным, то есть то, что родные не могут ему обеспечить дома даже при всем своем желании. Здесь работают профессиональные медики, которые, однако, никого не лечат. В этом заключается особенность паллиативной медицины. Если пациенту хосписа становится плохо, никто не проводит реанимационных мероприятий. Потому что раковую опухоль уже не победить. Нам важно, чтобы человек умер без боли и страданий.

– Насколько мне известно, проблема обезболивания тяжелых онкобольных одна из наиболее сложных. Существует, скажем, дефицит препаратов. Кто обеспечивает ими ваших пациентов?

– Поскольку эти больные «муниципальные», лекарства на них мы получаем, родственники ничего не покупают. Есть другая сложность в этой проблеме, куда более серьезная. Люди, когда угасают, теряют сознание, впадают в кому, но зачастую не перестают чувствовать боль. То есть. сознание отключается, а боль остается. Это очень страшно. Даже наркотические препараты не отключают сознание. При самых больших дозах морфина человек все равно кричит от боли. Поэтому нам приходится комбинировать препараты, а делать это можно только в условиях профессионального ухода.

– Для многих смерть от рака – это самое страшное, что может произойти с человеком, и какая разница где – дома или в хосписе.

– Умирающие от онкологии больные очень часто теряют разум. Это днем и ночью крики. Рядом со мной на четвертом этаже жил мужчина, который полгода кричал. Родственники не знали, что с ним делать. Последние месяцы они просто приковывали его наручниками к батарее! Он просто выл. Сутками. От боли и одиночества. А здесь – даже с психологической точки зрения – людям легче, потому что они не одни. Они рядом с такими же. Кстати, я до сих пор не знаю, что стало с тем мужчиной. Просто однажды соседи не выдержали, вызвали милицию, потом администрацию, все приехали, зафиксировали факт, засняли... Человек этот через некоторое время исчез. Куда – никто не знает. И таких ситуаций – поверьте мне! – очень много. Этих больных закрывают, изолируют, накачивают чем попало, чтобы не шумели. Все это, согласитесь, никак нельзя назвать достойным уходом.

– Подозреваю, что наше общество еще не полностью готово к появлению хосписов.

– Общество очень мало знает о них. Судите сами: за 15 лет существования Первого Московского хосписа лишь одна телекомпания удосужилась показать об этом заведении документальный фильм. Мы очень мало говорим о хосписах, многие люди даже не подозревают о существовании такой службы. Другой важный момент – психология родственников. «Как же я свою маму сдам куда-то!..» Совесть не позволяет. Лучше пускай дома умирает. А вот у американцев – другая психология. Они стремятся оградить своих детей, внуков от ужасов страдания умирающего человека. От этих безумных криков, стонов, а зачастую тяжело больные люди полностью теряют контроль за своим поведением и речью, в доме стоит брань... Американцы в таких случаях предпочитают запомнить близкого человека таким, каким он был до тех страшных финальных минут. В здравом уме, улыбающегося... У нас все по-другому. Конечно, те, кто привез сюда родственника, потом говорят нам «спасибо». Они видят: человек целый день под контролем, медицинским контролем. Такое не каждый может позволить себе дома. И потом: уход за лежачим больным – доказано! – требует вовлечения сразу нескольких родственников. У многих начинаются проблемы на работе из-за этого, люди стараются изо всех сил, но все равно не могут обеспечить тот уход, что дает хоспис.

– Как вы работаете с родственниками?

– Многие поначалу испытывают серьезные угрызения совести, поэтому с ними приходится работать нашим психологам. Убеждать, что именно здесь больному будет комфортно, а не дома. Мы ведь не запрещаем – родственники могут здесь рядом находиться, пожалуйста. Хоть круглосуточно.

– С умирающими и родственниками их понятно. Но как здесь постоянно находиться? Работать? Видеть эти страдания?

– Здесь работают специалисты с огромным опытом, много видевшие, много понимающие. Тем, кто только-только пришел в медицину, здесь сложно. Хотя врачи привычны и к сложным травмам, и к тяжелым формам болезни, они знают все эти тяготы ухода, транспортировки. Но. Чтобы работать в хосписе, необходимо иметь совершенно особенные внутренние установки. Ведь каждый врач готовится к тому, чтобы спасать человеку жизнь. А как работать, когда ты понимаешь, что все твои усилия не имеют цели продления или сохранения жизни и направлены только на одно – облегчение мук ухода. Те, кто находит в себе силы принять эту специфику, здесь остаются. Другие – не выдерживают и уходят.

– Трудно выговорить, но детей вы тоже принимаете?

– Сейчас нет, но, думаю, с нового года начнем. Пока с этим справляется областная больница.

– Можно привыкнуть к смерти?

– Нельзя, потому что это – горе. У каждого – свое и каждый раз – разное. Понимаете, у нас ведь не просто – человек умер, его погрузили и отвезли в морг. Мы продолжаем работать с родственниками, и такая работа длится иногда один день, неделю, а иногда – месяц. К смерти привыкнуть нельзя, но мы как никто понимаем, что она – неизбежна. А еще понимаем, что она должна быть достойной.