«Что я-то буду делать? Это моя работа. Моя любовь»: репортаж со скачек на Ростовском ипподроме, которых больше может не быть

На Ростовском ипподроме прошли испытания лошадей на кубок губернатора области. Скачки организовали в лучших традициях новейшей истории главного донского ипподрома: губернатор на скачки в свою честь не приехал, трибуны так и остались закрыты, а общедоступную площадку для горожан сделали недоступной (Голубев запретил массовые мероприятия). На фоне новостей о передаче ростовского ипподрома в руки краснодарцев, будущее «золотых квадратов» в центре Ростова в очередной раз оказалось под вопросом.

Корреспонденту 161.RU удалось пробраться на закрытую территорию ипподрома в день главных скачек сезона, чтобы запечатлеть — как это было. На всякий случай. Вдруг такого больше не будет.

— Здравствуйте, хочу с вами поговорить об ипподроме, о губернаторских скачках. Подскажите, пожалуйста, вы кто? Тренеры, ветераны спорта, коневладельцы или…?

Мужчины с обветренными лицами, в кепках, сидят за пластиковым столом, в тени административного здания ипподрома. Ждут начала скачек. Почти всем за сорок. Или лица просто обветрились, запеклись на солнце. Они переглядываются, коротко улыбаются. Один из них, грузный, оборачивается ко мне и говорит:

— Мы [долбанутые]. Сюда только [долбанутые] ходят.

Развивать мысль он отказывается, но догадаться, почему так говорит — нетрудно. Это Ростовский ипподром. Это день губернаторских скачек без губернатора, день призов танкиста-программиста-финансиста, день закрытых и пустых трибун, день без тотализатора, день закрытого прокатного отделения. Здесь даже закрыли магазин, который продавал товары для конников — обувь, перчатки, шлемы, прочее.

Но эти мужчины всё равно здесь. Они пришли, и теперь будут смотреть скачки — смотреть и спорить о родословных и породах лошадей, вспоминать тренеров, драть глотки и болеть за своих фаворитов.

Почему?

Чтобы понять это, нужно увидеть скаковую лошадь.

Час до полудня, считанные минуты до первой скачки. Солнце в ясном небе разогревает асфальт на скромной площадке напротив ворот, ведущих к скаковой дорожке. На эту площадку выводят лошадей — тоже разогреваться. Держа коней под узды, конюхи водят животных кругами. Потом их передадут жокеям. Шкуры блестят на солнце, переливаются бурыми, алыми, светлыми тонами, цвета смешиваются в медленной, баюкающей карусели.

Пишу «лошадь», но не знаю, что вы представляете, когда видите это слово. Кобыла с плюмажем в карете? Замученная пони с плюшевым рогом на Пушкинской? Гранитные яйца на площади Советов? Мистер Дарси верхом?

Лошадь — это характер. Есть суровые, серьезные звери, степенно качающие головой при разминке, вроде бойца перед выходом на ринг. Есть беспокойные задиры, норовящие дать соседу хвостом по морде, нервно бьющие копытом. Бывают и капризные, которые норовят убежать — куда угодно, лишь бы не гнаться по треку. Они разные, как люди — и, как и люди, они страдают от перепадов настроения. Знать характер своей лошади, уметь «читать» его и влиять на него — это тонкое искусство.

Жокеи уже верхом, лошади привыкли к их весу. Звучит сигнал, открываются ворота и животных ведут на скаковую дорожку. Одно из животных оступается на деревянном помосте, нервничает, ударяется крупом о край ворот — и нервничает еще больше. Народ, стоящий поблизости от ворот, тут же бросается в стороны — как бы не угодило по лицу копытом. Жокей треплет скакуна по гриве, уверенно ведет его дальше.

Обошлось.

Длина скаковой дорожки — около двух километров, при этом все испытания происходят на дистанции от 1,2 до 2 километров. Финишная линия статична — она расположена рядом с трибунами, а старт подвижен. Старт — это белые боксы, в которых «запирают» жокеев и всадников перед гонкой. Боксы перемещают по дальней стороне скаковой дорожки в зависимости от дистанции предстоящей скачки.

Перед тем, как направиться к боксам, лошадей проводят перед пустыми трибунами — напоказ зрителями. Показывать есть что, да некому — трибуны, признанные аварийными, пусты. Один конник сетует: «Да перед кем это всё? Нет никого». Традиция!

По репродукторам объявляют, какой приз сейчас разыгрывают. Первый — в честь святых мучеников Флоры и Лавра, покровителей лошадей. В программе сегодня — приз «Чаши», приз «Струны», приз «Рейса», приз в честь Дня знаний, Дня танкиста, Дня программиста и так далее. Самый престижный, говорят, минсельхозовский — его разыгрывают последним. Призовой фонд — 80 тысяч рублей, их распределят между первыми тремя лошадьми. Самые крупные призы — две скачки на кубок губернатора, суммарный фонд 500 тысяч рублей. Суммы кажутся существенными, пока не поговоришь с коневладельцами — издержки на содержание, перевозку, тренировку лошадей они называют бешеными. А платить жокеям, тренерам, конюхам?

С формальностями покончено, и жокеи бросают лошадей в бодрый аллюр — они проносятся мимо зрителей, столпившихся у оградки, в сторону боксов. И снова: что такое лошадь?

Лошадь — это около трех сотен кило мышц и костей, перекатывающихся под туго натянутой, блестящей шкурой. Это живой скоростной болид, но за конструкторские бюро здесь — эволюция, селекция, тренинг. На что способна лошадь? Для примера: на прошлых скачках кобыла-двухлетка сделала 1,4 километра за 1 минуту и 28 секунд.

Можно ли упасть с нее? Да. Может ли она упасть на вас? Да. Может ли это случиться на бешеной скорости? Разумеется.

Скачка — это риск и для лошади. За скачкой в честь приза «Струны» я наблюдал со стороны конюшен, вместе с сотрудниками одного из конезаводов. При особо яростной скачке в носу лошади могут лопнуть капилляры. Из-за этого ей становится тяжело дышать. Конники называют это «залиться». Причем это может быть существенной травмой, из-за которой лошадь потом не сможет продолжить скачки.

Один жокей накануне гонки сказал мне: «Конечно, волнуешься перед скачкой. В первую очередь — чтобы лошади не навредить».

Прийти на скачки без программы — лишиться половины удовольствия. Даже с закрытым тотализатором, немногие зрители с жаром обсуждают, за кого болеть. Знатоки смотрят на указанные имена тренеров и жокеев, другие — на владельца, будь то частник или конный завод. А дилетанты, вроде меня, выбирают по стати и имени животного. Имена лошадей — чистая поэзия. Вот мои любимчики в тот день: Эль Кондор Паса, Серебряная Гроза, Лик Шатоя, Валюде, Данко… Некоторые имена — комбинации имен родителей. Так, жеребенка от Born to Burn и Party Cake назвали Party Burn.

Есть и потешные имена — кто знает, сознательно ли такие подобрали? Например, Арбат Мэн, Сын Япончика (отца коня реально звали Япончиком), Веселая Шалунья, Дегустатор, Бармен, Капитан Сёрф. Мое любимое из этой серии — Контрстрайк.

Наблюдать за скачками можно стоя у белого барьера, справа от трибун. Там же есть и небольшая переносная трибуна — можно приземлиться в тенечке, наблюдать за скачкой оттуда. Но самое большое удовольствие — это быть возле финиша, когда лидеры скачки идут на пике своих сил. Именно здесь лучше всего (при имеющихся обстоятельствах) видно, что такое лошадь.

Лошадь — это ужасно красиво, убийственно тяжело и чудовищно быстро. Спорткар из мяса и жил, ни руля, ни тормозов, ни подушек безопасности. А вместо круиз-контроля может быть дерганый и беспокойный шизик, которого бесит один лишь факт того, что у него есть пилот — так что он будет искать возможности катапультировать тебя в ближайшие кусты.

Это драйв. Это риск. «Долбануться» на этой почве — раз плюнуть, надо просто побывать на скачках. Этим легко заразиться — и таких зараженных здесь, на Ростовском ипподроме, десятки. Когда-то были сотни, если не тысячи.

— Я совсем ребенком еще был, — вспоминает детство жокей Максим. — Мне отец скачки показал. Я как увидел — так сразу заразился.

Максим — невысокий, субтильный молодой человек. Жокеи редко весят больше 58 килограмм, при скромной массе — скромный рост. На Максиме белая форма в облипку, золотая буква «Щ» на спине. Он из команды коневладельца-частника Щепелева. Облокотившись на барьер, жокей смотрит на скаковую полосу и говорит: «Это всё для меня — по любви». У Максима татуировка ласточки на правой руке и хитрый прищур без улыбки. Максиму 20 лет, он родом из села под Невинномысском, на лошадь он сел еще до того, как научился ходить. Позже, пацаненком, бегал в местную конюшню, чтобы на лошадей посмотреть. Отучился — и сразу на ипподром, сначала работать, затем скакать.

— Молодых в спорте сейчас немного. Почему? Работа тяжелая, отдыха нет, отпуск короткий. Да и зарплату высокой не назовешь. Интерес к этому всему пропадает, ипподромов — всё меньше и меньше, — прикидывает Максим.

То, что индустрия схлопнется и попросту исчезнет, не может не беспокоить жокея. «Что я-то буду делать? Как я себя прокормлю? Это моя работа. Моя любовь», — делится парень.

Здесь же, у барьера, чудом ловлю на пару слов живую легенду скачек — Александра Чугуевца. Седой мужчина упругой походкой спешит к своей команде, в руках кубок — он мастер-тренер, мастер-жокей конного завода «Донского». На лице — очки, а за очками — глаза человека, которые первыми видели финишную черту на призе Европы в 1978 году. Первыми пересечь финишную черту смогли только два наших (и то — советских) жокея — за всю историю существования приза.

— Ростовский ипподром? Да каким был, таким и остался, на самом деле, — отмечает мастер-тренер. — Ничего не меняется. А хотелось бы, хотелось бы, конечно. И ведь можно столько всего сделать! Но все хотят его перенести — то туда, то сюда. Непонятные разговоры!

Обсуждаем, как обстоят дела со скачками в мире. Оказывается, неплохо — во многом благодаря спонсорам. Компании поддерживают «свои» команды, как в гонках или в футболе. Да и в целом, по миру популярность у скачек еще остается — особо отмечает развитие интереса в Японии.

Чугуевцу 69 лет, за его спиной, в качестве тренера — больше тысячи стартов, и сейчас он вежливо просит прощения и откланивается — ему нужно бежать проверять лошадей перед новыми скачками.

Как заболеть так, как заболели Максим и Александр Иванович? Надо увидеть лошадь, надо прожить скачки. Слова тут бессильны.

Но даже если ты захочешь пойти на это, ростовчанин, то ты не сможешь. Если, конечно, не поедешь на знаменитый Казанский ипподром — крупнейший в России. Или прекрасный Нальчикский, который сейчас подменяет Центральный Московский ипподром (его закрыли на ремонт). Да даже можно далеко не ездить — вот, в Краснодаре работает ипподром. Похоже, работает так хорошо, что депутаты-застройщики из соседних регионов не заинтересованы в его выкупе.

Два года назад директор ипподрома (уже бывший) Дмитрий Камфарин рассказывал нам о спаде интереса к конному спорту, о нехватке интереса среди молодых, дескать, культура разбита и уничтожена, и, вообще скачки — это для лошадей, а не для людей, и никому это не нужно, кроме узкого круга любителей и ценителей, среди которых он сам, а трибуны так-то пусты, да и на ипподроме — как и коневодстве, — заработать сейчас невозможно.

Камфарин, кстати, губернаторские скачки не пропустил — вместе с другими фанатами сидел на трибуне, улыбался, смотрел на лошадей. Попал он на ипподром в день скачек так же, как попадают и прочие его гости сейчас — по сути, за счет знакомства. Либо ты участник скачек, владелец лошадей — либо ты жокей, тренер, конюх. Еще можно быть сотрудником ипподрома — нынешним или бывшим. Можно быть ветераном спорта или скачек, которого нельзя не пустить — надо обязательно уважить. Ну или быть членом семьи или другом всех вышеперечисленных.

Вот, собственно, и всё.

В мае, когда открывали сезон скачек в 2024 году, Ростовский ипподром пошел навстречу и открыл свои ворота для гостей. На трибуны пустить не могли (напоминаю, аварийные), так что дали небольшую площадку возле барьера со свободным доступом. Людей было немало, но, за рамками, ипподром просил корреспондента 161.RU больше не анонсировать скачки. Боялись, что слишком много людей будет.

На гостях не заработаешь, но вы их больше не зовите — интересное противоречие, не может не вызывать вопросы. Но, к сожалению, только «в воздух» — ответы вряд ли услышишь.

Да и это — не единственное противоречие, в котором застыл ипподром. Работает ли сейчас? Да. Будет ли работать в следующем сезоне? Вроде как да. Начальник производственного отдела ипподрома Наталья Гарбузова сказала: «Да, владелец говорит, что еще сезон, два, три. Столько людей сейчас ходит — как это может закрыться сейчас?» Да и престижное отделение тренера Андрея Ляхова, этим летом выигравшее как минимум три кубка первого президента Татарстана, два кубка Раиса Татарстана и два приза Минсельхоза Татарстана, заявило о планах занять Ростовский ипподром в качестве тренировочной базы. Хороший знак в пользу того, что ипподрому быть. Но почему отмалчивается новый владелец ипподрома?

Хотя бы одно противоречие уже закрыто, спасибо губернатору. Площадку общего доступа закрыли, как мне объяснили — из-за запрета на массовые мероприятия.

Говорил с конниками, спрашивал: «Везде всё плохо? Везде индустрия загибается?» Конники смеялись, конники качали головой. Они шутили: «Ростов — уникальный город».

Может, дело не в индустрии, а в том, что в Ростове разучились зарабатывать на ипподроме?

— Все говорят: «Деньги, деньги», — сказал мне Чугуевец, когда я спросил у него, что происходит с индустрией в России. — В том-то и беда, что все только о деньгах и говорят.