Граница. Как тихо живет и медленно идет на дно село на окраине Ростовской области

Село Весело-Вознесенка в Неклиновском районе Ростовской области на грани — причем дважды. В семи километрах от него граница с тем, что некогда было УССР, после стало Украиной, затем ДНР и ныне Россией — и границы будто бы нет, но пограничники стоят. При этом в нескольких метрах от жилых домов поселка начинается Азовское море: поселок буквально стоит на обрыве из песчаника, который год за годом продолжает осыпаться, забирая жилые дома, хозпостройки и жизни.

Что беспокоит жителей Весело-Вознесенки при этом? Как они живут и за что держатся над обрывом? В репортаже специального корреспондента 161.RU Григория Ермакова.

***

До Весело-Вознесенки из Ростова едем втроем: я, фотограф Анатолий Карбинов и наш водитель. В агрегаторах билетов не удалось найти, прямого транспорта до села нет ни от Ростова, ни от Таганрога — берем каршеринг.

Что нужно знать о Весело-Вознесенке? Землю у берегов Азовского моря донские и украинские казаки начали заселять после победы над турками в XVII веке. Был здесь когда-то хуторок, принадлежал он казаку Заичкину, тот продал его есаулу Попову, а потом невесть как он перешел атаману Матвею Платову. Первое письменное упоминание поселения — 1792 год.

Село неоднократно меняло названия: было и Еланчинской, и Мокро-Еланчинской (в честь протекающей рядом реки), и Еланчинской-Платовской. С 1805 по 1920 годы оно носило имя Платово, но после Гражданской войны вновь стало Весело-Вознесенкой. Говорят, в начале нулевых даже были инициативы о том, чтобы вернуть селу имя Платово — но для этого, видимо, было рановато: о том, что президент России проходил службу под псевдонимом Платов, страна узнала только в 2017 году.

Пропускной пункт «Весело-Вознесенка», стоящий на границе региона всего в семи километрах от одноименного села, носил название «международный» — здесь была граница с Украиной. За более чем тридцать лет пункт успел заработать некоторую славу. Что здесь только не находили таможенники и пограничники — и контрабандные свадебные и вечерние платья, и грузы с золотом и антиквариатом, и редкие и старинные книги об истории Украины, и блоки управления и коммуникации БМП-2 (то было в 2012 году). Однажды даже был мощный прокол — на пункте умудрились пропустить на территорию Украины Volvo с 70 килограммами героина. Но были и подвиги: однажды по наводке Интерпола удалось перехватить убийцу-молдованина, орудовавшего в Италии.

Уже в октябре 2022 года губернатор Василий Голубев подписал указ, согласно которому таможенный досмотр на «Весело-Вознесенке» больше не проводится — но пограничников оставили на месте. Голубев тогда добавил, что Ростовская область «теперь не является приграничным регионом России».

Не знаю, что по поводу границ России думают в каршеринге, к которому мы обратились, — не спрашивал. Но двигатель нашего автомобиля наглухо встал, не доезжая даже до реки Миус, где-то сразу за Русским Колодцем. Пришлось бодаться с техподдержкой: выяснилось, что в Весело-Вознесенку доехать на каршеринге мы не можем — запретная зона.

В итоге мы были вынуждены вызывать такси с трассы. С отечественными агрегаторами такси, наверное, и до Ла-Манша доехать можно.

Беленький ягненок молотит лбом вымя мамки, жадно лакает молоко — хвостом виляет как бешеный, вот-вот и отвалится. Стадо овец пугливо отступает по лужайке, когда мы подходим к простенькой ограде — но что та оградка? Пара натянутых между палок веревок. Куда страшнее сторож — здоровенный алабай следит за каждым нашим движением, молчит. Лучше бы лаял.

Пару минут наша команда наслаждается пасторальной идиллией, пускай такие виды и не редкость в Весело-Вознесенке.

Здесь, чтобы найти брошенный дом, приходится поискать — а жилые сплошь ухожены, при них возделаны поля и огороды. Хорошие дороги на главных улицах, несколько магазинов, полные полки в продуктовых, все возможные ПВЗ, свежее благоустройство в центре, недавно отстроенная церквушка. Даже есть Вечный огонь, правда, цифровой, а не газовый.

Как бы то ни прозвучало, зарядиться теплом в феврале здесь можно даже на кладбище: свежих могил немного, за старыми, видно, что приглядывают, да и захоронены тут все по-семейному близко — целые ряды условных Кузнецовых и Ивановых. Вместе даже по ту сторону.

Но вернемся к живым: вот к нам подходят Константин и его отец, это их овечки пасутся под февральским солнцем. Мужчины одеты в рабочее, несут воду и обрезки овощей для скотины. Отец Кости отмахивается от нас с улыбкой — то ли стесняется разговаривать, то ли хочет поработать. Предлагает нам пообщаться с его сыном.

Затупивший то ли от мороза, то ли от прилива чувств, бросаю наинелепейший из вопросов в своем арсенале: «Весело ли жить в Весело-Вознесенке?»

Костя ставит ведро на землю, жмет мне руку, но в глаза не смотрит — смотрит на своих овец.

— Весело, — ухмыляется Костя. — Особенно весело в 2014 году было.

Уже мало кого волнует тот самый вопрос о том, кто где был восемь или одиннадцать лет назад (все и так сейчас сердцем в Эр-Рияде), да и поднимать его здесь, в Весело-Вознесенке, было бы нелепо: село было там же, где есть и сейчас, всего в семи километрах от границы региона — теперь, страны — тогда.

Стрельба прозвучала над селом впервые в ночь на 2 июля 2014 года — перестрелка шла в пропускном пункте «Новоазовск», он по другую сторону границы пропускного пункта «Весело-Вознесенка». Российские пограничники и таможенники начали эвакуацию людей, ожидавших своей очереди для прохода. Той же ночью первые снаряды задели пропускной пункт «Новошахтинск». Стрельба звучала и 22 июля, а 8 августа через него прошли 192 военнослужащих Украины — обратно на родину. До этого они просили убежища в России. О стрельбе сообщалось и 26 августа.

— В 2014 году постоянно стреляли. Сейчас тоже не утихает, но больше работает ПВО, гремит. Всё прилетает на Таганрог, Ростов, беспилотники летают. У нас пока никаких прилетов.

Кажется, что Костю прилеты беспокоят серьезно: он живет на два дома — один в Таганроге, другой здесь. О проблеме с берегами он в курсе — живет здесь всю жизнь, ему 25 лет, но обвалы его тревожат куда меньше прилетов, пускай его дом и находится на побережье. Он говорит, что «обваливается берег ведь не сразу, а постепенно», а он уже знает, как разобрать трещину, которая указывает на то, что земля скоро уйдет в море.

Когда спрашиваю парня, хотел бы он, чтобы и его дети жили в Вознесенске, он долго молчит.

— Да, скорее всего. Потому что здесь тишина и спокойствие. Никакие машины не ездят, ничего не летает, не прилетает. В городе опаснее жить, а тут поспокойнее сейчас, — говорит он.

Противоречия в словах Кости между «весело» и «тихо», как бы то странно ни казалось, вовсе нет. Чтобы это понять, нужно просто спуститься к берегу.

Весело-Вознесенка богата роскошными видами на Азовское море — по какой бы улице ты ни шел на север, рано или поздно окажешься над обрывом. Зимой здесь особенно живописно — море сковано льдом, его бледно-голубой покров тянется чуть ли не до самого горизонта. Вдали виднеются белые гряды: там битые плиты льда наслаиваются друг на друга, их, видимо, наносит течение. А за ними тонкая полоска воды — еле разберешь в дымке, если море не серебрится на солнце.

Весело-Вознесенка потихоньку растворяется в этой красоте. Буквально.

По всей полосе обрыва мы неоднократно натыкаемся на руины жилых домов. Некоторые бросаются в глаза нам сами, на другие же указывают местные жители — эти останки трудно разобрать, они теряются в растительности, которая плотно высажена вдоль обрыва. Так здесь надеюсь удержать обвал берегов — но песок неизбежно уходит сквозь корни.

Еще десять лет назад с участка Владимира Васильевича вряд ли просматривалось море — мешал соседский дом. Ну, теперь он не мешает. Дом соседа канул в море, оставив за собой только поросшие кушерями руины.

— У, да сколько уже продолжается эта история? Мы тут больше десяти лет живем — и вот у нас два дома ушло, там и там. Говорили, будет укрепление берега. Сейчас опять что-то говорят, — пожимает плечами Владимир Васильевич.

Он перебрался сюда с супругой из Воркуты — жена служила в ракетных войсках, а сам он работал на предприятии, пока не сократили. Еще в ту пору они ездили с дочкой на Черное море, но там им показалось холодно и глубоко — так что решили ездить в Таганрог, «там же лягушатник». А потом и вовсе переехали в Весело-Вознесенку.

— У меня уже три внучки, каждый год приезжают, — улыбается Владимир Васильевич. — Я им площадочку сделал. И участок специально огородил, чтоб к берегу нельзя было пройти.

Всякое было за эти годы, говорит Владимир Васильевич: как-то не успели переставить блоки (они стоят в конце каждой улицы, ведущей к обрыву), так они и рухнули вниз. Года три назад, когда был сильный шторм, вода и ветер и вовсе слизали метров пять берега. А бывало, что и людей забирал обрыв — на его памяти это случалось дважды, один раз бабушка слепая будто бы заблудилась и упала, а в другой раз — цыган, но наш собеседник обстоятельств не знает.

На угрозу обрушения для своего дома Владимир Васильевич смотрит спокойно: еще десяток метров от обрыва до ограды, и там еще пара десятков до самого дома.

— У нас земли вон сколько, — говорит он.

Сквозь заросли, по козьей тропке, пробираемся с командой по обрыву, пока не выходим на улицу Береговую. Она так же кончается обрывом и блоком, преграждающим дорогу, — красные полосы на белом бетоне навеивают мысли о контрольно-пропускном пункте. С Береговой на запад есть съезд, он раньше вел к мосту через реку Мокрый Еланчик. Моста больше нет, говорят, и его забрала вода.

Зато есть самодельный сад с тропинкой — высажен кустарник, молодые деревца, стоят еще не потрепанные белые лебеди из покрышек. Выглядит простенько и трогательно, видна забота. Через этот сад можно выйти к месту, где до берега проще всего спуститься с обрыва — выбиты ступеньки, натянут канат, который здесь вместо поручня. Спускаемся.

Там, где Мокрый Еланчик впадает в Азовское море, на другую сторону не перебраться. Сразу за рекой, возле торчащего из мелководья бетонного обломка, играет детвора под присмотром мужчины. Девочка в розовой куртке забирается на ледяную плиту и просит то ли брата, то ли отца: «Покатай, покатай!» Мужчина слушается, девочка смеется. Мальчик в серой куртке тем временем карабкается на бетонную руину.

Где-то вдали виднеются постройки.

Отправляемся вдоль поселка уже под обрывом. Стена берега состоит будто бы из одного песчаника, только черный слой земли чуть заметен сверху. Обветренные и обсоленные корни деревьев торчат из стены обрыва. Руины построек нависают над провалом. Сколько домов так забрало море за всё время жизни поселка? Я не знаю, но берег усеян кусками асфальта, бетонными плитами, обломками свай. Самая горькая находка, пожалуй, — это обломок маленькой тарелочки, судя по цвету и росписи выпущенной еще будто бы в советские годы. Мы ее находим как раз под одним из обвалившихся домов.

Пару раз натыкаемся на тонкие струйки песка, бегущие по обрыву.

Взяв пример с детворы, рискуем здоровьем и выходим на лед.

Здесь, вдали от берега, нахожу ту тишину, о которой говорил Константин. На миг кажется, что мир недвижим — стоит лед, стоит берег. Мороз сковал море, ветер стих — некому точить берег, а издалека и не разобрать среди кушерей руины домов, нависшие над провалом. На льду не слышно ни пения птиц, ни шуршания ветвей. Здесь не заблеет овца, не закричит петух, не будет шума проезжающей мимо машины.

Если не двигаться, то можно даже не услышать внутренний голос — его заберет тишина.

Пока двойка военных вертолетов не пронесется с ревом над головой со стороны Мариуполя. Тогда вдруг поймешь, что слышал вертолеты постоянно, всё это время, пока бродил по Весело-Вознесенке — просто не замечал этого шума. За блеяньем овцы, за криком петуха и шумом проезжающей машины.

За ними же, наверное, и не слышишь, как потихоньку земля уходит из-под ног.

Центр Весело-Вознесенки. Обтекаемые, футуристичные формы беседки в безымянном сквере с памятником Платову. Сядешь на лавку в беседке — она просядет, зато та, что напротив, — нет, ушлый конструктор приколотил дополнительную опору. Отдел полиции делит советскую постройку с ООО «Родина» и МФЦ. В соседнем домике, что тоже помнит времена союзов, местная администрация соседствует с почтой. Через дорогу — детская площадка, есть скейт-парк. Напротив аккурат амбулатория — удобно.

Отогреваемся кофе «4-в-одном», купленном в магазине смешанных товаров. Пока помогаю пожилой продавщице со сменой воды в кулере (пятишку перед этим приходится зарядить водой из колонки), удается убедить ее рассказать о «береговой проблеме».

— Ой, да, это вообще ужас. Я здесь живу 34 года. Когда приехала — там было еще на километр: улицы, дома, дороги. А сейчас, вообще, сколько домов? И никто, главное, ничего не делает. Мы поначалу писали, жаловались. Как-то же укрепляют, должны укреплять! Если не будут укреплять — то что? Когда мой дом уйдет моим детям — уже и дома моего не будет? — говорит женщина, пожелавшая остаться анонимной.

Но стоит спросить о других проблемах в селе, как энтузиазма прибавляется — правда, ответ довольно прозаичен: беда с ЖКХ. Проблем с водой нет, если есть колонка. Если нет — терпи перебои по несколько дней. Та же самая история и со светом, особенно в дождь или ветер. «И пишем, и жалуемся».

— Просто засада! Было отчетно-выборное собрание главы, ей тоже там жаловались. Она говорит: «Это не в моей компетенции», — машет рукой женщина на эмоциях.

— Света нету, воды нету, — сетует другая местная жительница, Лилия, уже в другом магазине. — Пойдите пройдите туда, к кладбищу. На тех улицах проблемы с дорогой. В центре, конечно, у нас цивилизация, всё хорошо. Потому что едут проверять — а куда едут? Центр проверяют.

Когда разговор касается исторических событий, разворачивающихся под боком веселовознесеновцев, Лилия несколько мрачнеет: она работает в медицине, дежурила, когда в 2022 году беженцы массово покидали ДНР/ЛНР.

— На это было всё страшно смотреть. Многое мы видели. И страшно было, — говорит она. — Когда вспоминаю Новошахтинск, который терпел прилеты, тут у нас, конечно, тишина. Такого мы пока не видим. Единственное что: мы помогаем всем солдатам, стараемся помочь чем можем.

Когда прощаемся с Лилией, она высказывает опасение: «А не забежные ли вы какие?» Но успокоить ее удается быстро, даже без обращения к пресс-картам. Продавщица в одном из магазинов, которая перебралась сюда из северного района области, была, видимо, права — народ здесь и правда более предрасположен.

У женщины из другого магазина, пожелавшей сохранить анонимность, тоже была своя история: когда пошла стрельба в 2014 году, она забралась на крышу своего дома с биноклем. «Сильно умная была», — смеется она. Хотела посмотреть на село Седово, оно по ту сторону границы, также на берегу. Только приложила к глазам бинокль, так чуть и не рухнула с крыши — слишком близко приблизилась, увидела шифер на другом доме и испугалась.

Со слов местных, нынешнее состояние Весело-Вознесенки далеко от того процветания, что было некогда. Раньше в селе было два крупных стада скота — теперь и одного нет, местные живут подсобным хозяйством, да и то небольшим. Молодежь из села уезжает в крупные города, жизнь цветет в основном новоприбывшими — людьми из северных районов области и регионов страны, приезжающими сюда на пенсию за климатом.

В соседнем Рожке, чуть восточнее Весело-Вознесенки, будто бы получше — много туристов приезжает, местные живут сдачей жилья летом, да и баз отдыха там побольше, море почище. В Веселовке море илистое да и берег высокий — базы отдыха всего две. Одна, «Ивушка», студенческая. Ее мы видели — нависает над обрывом, от него ее отделяет только ржавая рабица.

А вторая — та, что за Мокрым Еланчиком, — мы ее видели на берегу. Обычная, частная.

Называют ее местные Украиной. Может, называется она сейчас и иначе, с учетом недавних событий — отмечал один из наших собеседников, — но база та давно стоит, так ее до сих пор местные и называют.

Добраться до «Украины» непросто. Будто бы есть где-то в Весело-Вознесенке еще один мост через Еланчик, но на картах его не найти. Приходится вызывать такси, чтобы добраться до базы, — нужно выезжать из села и делать крюк по трассе Е-58, ведущей до КПП «Весело-Вознесенка».

Такси в селе удается найти довольно быстро — нашим водителем оказывается житель Краснодарского края Сергей. Он едет за нами из пограничного пункта.

— Я вообще еду к сыну в Москву, у меня бывшая жена в Таганроге. Есть группа водителей, они собираются и берут заказы военных от пограничного пункта до крупных городов. Вот и я думал: раз мне в Москву, то, может, взять себе попутчика, чтоб впустую не ездить, — поясняет он.

Обычно такая поездка водителю может принести и под 30 тысяч рублей, если не больше. А пока заказов нет, пользуется агрегаторами.

Сергей стоически молчит, когда с гладкой Е-58 приходится сворачивать на убитую дорогу до «Украины». Медленно, на ощупь ползем по колдобинам на пути к базе отдыха — мимо вспаханного поля, свалки строительных отходов и виднеющихся вдали руин какой-то фермы.

На излете промозглого февраля база для летнего отдыха кажется локацией из фильма ужасов: сплошь пустота и обездвиженность. Забывшие тепло мангалы, выброшенные на берег катамараны. Местами заборы то ли не достроили, то ли посносило ветром. У ограды, возле ворот, дерево завалилось на провода. Только свежие следы протектора на льду у подъезда к воротам дают знать, что здесь еще кто-то бывает.

Вывески с названием базы мы так и не находим, впрочем, и на саму базу проникать нелегально не собираемся — кто знает, может не заброшена, а всего лишь оставлена до лета? Так что обошлась «Украина» без моего вторжения.

— А забор-то у них покрашен в желто-синий, как флаг их. Они же любят такое, — говорит Сергей, когда мы, продрогшие, возвращаемся в тепло автомобиля.

Позже, дома, заглянул на «Яндекс Карты»: база действовала и в 2024 году. Отзывы хорошие. Название сохранила.

На обратном пути заезжаем в Таганрог, проведать Богудонию — целый район крупного приморского города, тоже постепенно сползающий в пучину Азовского моря. Это место уже давно служит иллюстрацией проблемы, терзающей всё побережье моря, — и оно же показывает, как с этой проблемой справлялись до сих пор.

Еще в мае 2021 года моя коллега Марина Гаричян написала потрясающий репортаж из Богудонии: дома летели вниз с обрыва уже тогда. Годы спустя, петляя среди лабиринта улиц рыбацкого района в поисках хотя бы одного спуска к реке, я вспоминаю тот текст — и пытаюсь прикинуть: сколько еще домов с тех пор забрали беспечность и Азовское море? Сколько еще должно упасть, чтобы что-то изменилось, и где, если не во втором по численности городе области?

И ладно бы пресса: безразличие к мытарствам и сердечным болям неуемных писак (как и безразличие к согражданам, и без нашей помощи заваливающих обращениями инстанции) — в дело уже включилась наука. Причем большая: Южный научный центр Российской академии наук опубликовал статью «Опасные береговые процессы в Азовском море: закономерности формирования и социально-экономические последствия». Текст резонансный, приведу голые цифры.

В ближайшие 20 лет побережье Азовского моря, включая Краснодарский край, потеряет земли суммарно на 648,8 миллиона рублей. В Краснодарском крае урон придется в основном на сельскохозяйственные земли, но в Ростовской области под угрозой в основном капитальные сооружения. Неклиновский и Азовский районы могут потерять более 111 гектаров земли, суммарный ущерб по нашему региону составит около 148,7 миллиона рублей — это только кадастр.

Это цены по курсу на конец 2021 года — тогда и была выпущена статья. На ее текст пресса обратила внимание в феврале 2022 года. Ближе к концу месяца повестка сильно изменилась, региону — да и стране — стало не до этого. Можно понять.

К разговору вернулись в октябре 2024 года: правительство региона разработало проект по защите берегов, подсчитало деньги и поняло, что само не справится. Обратились к федеральным властям и добились успеха. Проект включили в дорожную карту Стратегии развития Приазовья до 2040 года.

Что останется от Богудонии к 2040 году? А от платовской Весело-Вознесенки? Популярного, как оказывается, у туристов Рожка? Да и где мы все будем через 20 лет? Даже и вспоминать страшно, как сильно всё изменилось за последние 20 лет.

Наверное, на такие тревожные вопросы наводит лай собак во дворах Богудонии. Этот лай понукает к морю. Старый переулок из брусчатки, между камней встала вода. Невесть кем натянут старый канат вдоль переулка это — единственная опора здесь. На берегу то же, что и в Весело-Вознесенке: бледно-голубая пустошь вплоть до горизонта, кряжи обломков льда сияют в лучах позднего солнца. Под обрывом, на котором стоит Богудония, прилично одетые мужчины и женщины распивают кофе из термосов, а иногда и что-то чуть более согревающее. Таганрожцы семьями гуляют по толстому льду, переговариваются и смеются. Симпатичная девушка в шубе мерзнет, сидя на льдине — ждет, пока сопровождающий ее фотограф сделает удачный кадр.

Какая-то парочка ушла вдаль, почти до самого края, где холод не властен над морем. Неподалеку парень катается на коньках по морю. Здесь, на льду под Богудонией, еще есть где пройти — но с ледяного навала удается разглядеть центральный пляж города. Там дикий аншлаг. Город радуется февральскому солнцу.

Детвора резвится, катается по льду. В сторонке от компании мальчишка лупит невесть откуда взявшимся молотком корку, всё пытается пробить в ней дыру. Его товарищи недоумевают: «[Нафига]? Мы ж сейчас все в воду упадем». Ответ не слышу — далеко. Другой такой же буйный парень в итоге проваливается в воду одной ногой по колено — теперь с ужасом (вероятно, наигранным) он несется к товарищам, видать, чтобы разделить с ними свою катастрофу.

Гадаю: почему подростки колют лед, на котором стоят? Наверное, потому же, почему люди решаются жить на песчаном обрыве над бесстрастным морем — или живут у границы во времена перемен.