Настоятель Константино-Всехсвятского храма Алексей Кашуба не похож на стереотипного священника. Он не имеет ничего против интернета, борется с церковными поборами, любит тяжелую музыку. Храм, в котором служит отец, Алексей построил своими собственными руками, а 80% его прихожан — люди, которые были далеки от веры.
Мы побеседовали с ним, чтобы узнать — в чем заключается роль священника сейчас, можно ли перевести богослужение на дистант, есть ли у человека свобода воли под надзором Бога и почему он продолжает слушать рок, получив церковный сан.
Молитва в темной комнате
Конец девяностых. Молодой рокер Алексей Кашуба покидает Зверево — едет учиться в Новочеркасский политехнический университет. Длинноволосый, в кожаной куртке, с кассетами Black Sabbath, Iron Maiden и «Коррозии металла» в сумке. За его спиной — учеба в техникуме и музыкальная школа. Он владеет тремя инструментами и благодарен родителям, что они «нагружали» заботами по полной.
В Новочеркасске Кашуба снимает квартиру с друзьями. Поступает на энергофак по совету своей матери — она здесь когда-то училась. Это дало ей возможность получить стабильную работу в непростые восьмидесятые и девяностые — пока рабочие зверевских шахт бастовали, семья Кашубы избежала проблем.
— Я жил, как и многие другие молодые ребята, тусовался, — вспоминает отец Алексей. — В результате всех этих тусовок, не совсем праведных дел получилось так, что меня должны были очень сильно избить. Может, даже убить. Моего друга уже сильно избили — и я должен был тоже попасть под эти дубины.
Под окнами квартиры собрались местные — человек десять, звали его. Студент не хотел выходить, догадывался, что сулит ему встреча. Вместо него на улицу пошли его друзья. Когда друзья вышли, Алексей выключил в комнате свет, встал на колени и начал молиться. Он носил крестик, но не вел церковной жизни. Бабушка научила его «Отче наш», но он не понимал, о чем молитва.
— Я просил Бога разрешить эту ситуацию, чтоб ребята, которые пошли за меня, остались целыми. Не помню, сколько я молился. Помню, что я будто как очнулся — даже слезы были. Хотя это не свойственно мне. Молился без всякого какого-то желания результата. «Господи, я тебе молюсь, как будет так будет» — и никакого оптимизма у меня не было. Но в итоге, естественно, всё равно стало любопытно. Я залез на окно, открыл форточку и смотрю — там уже они «соображают на троих».
Как потом выяснилось, искали вовсе не его, а тезку. Если кто и скажет, что всё это — просто совпадение, Алексей согласится. Для него главное то, что произошло тогда, во время молитвы на коленях в темной комнате. Он называет это событие — своей первой встречей с Богом.
— Богословы и духовные люди говорят — у любого верующего вера начинается со встречи с Богом. Если этого не произошло в твоей жизни, даже если ты будешь вести церковный образ жизни — он будет профанацией, — полагает Алексей. — В тот момент я стал по-настоящему молиться. Может быть, так молится мать, когда ребенка забирает реанимация. Меня спрашивают: «Батюшка, а как молиться»? Я отвечаю: «Когда припечет, ты не будешь спрашивать, как молиться. У тебя молитва сама пойдет».
Дворец на костях
Храм Всех Святых в Новом Поселении заложили в 1787 году — сначала он был деревянным, затем стал каменным. Вокруг него располагалось кладбище. К началу ХХ века у храма было три алтаря, рядом стояла двухъярусная колокольня. Но в 1930-х храм закрыли, здание отдали под шарикоподшипниковый завод. Колокольню демонтировали. В 1942 году богослужения возобновились, но уже в 1966 году здание отдали под снос. Храм Всех Святых — последний, уничтоженный в Ростове. На его месте построили Дворец спорта. На месте кладбища — парковка.
Теперь на клочке земли между Дворцом спорта и гигантским зданием областной прокуратуры стоит новый Храм Всех Святых. Его настоятель — Алексей Кашуба. Он построил здание вместе с тестем, друзьями по семинарии и знакомыми верующими.
— Когда пришел указ о моем назначении настоятелем, я сразу стал искать — где у нас в Ростове Всехсвятский храм? Вроде такого нет, — вспоминает Алексей. — Потом я понял, что это всё предстоит — создавать на голом, ровном месте. Причем даже приход, в смысле людей, собирать.
Стройка продолжалась четыре месяца. Первые молебны и пения отец Алексей проводил прямо на строительной площадке. Мимо проходящие люди подходили, интересовались, даже подключались к службам. Приходили и те люди, которые еще застали старый храм и даже там крестились. Но одна семья уникальная — она успела венчаться в храме до его сноса.
— Это преемство. Люди венчались в храме уничтоженном, а теперь он возрожден. Когда мы только начинали просить власть выделить нам участок земли, просить разрешения на временный храм — у нас ключевое слово было «воссоздание». Но мы не воссоздаем новый храм на месте Дворца спорта. Мы не за разрушение, мы за созидание, — подчеркивает отец Алексей.
Он вспоминает, что до того, как церкви выдали землю, в городе были волнения против строительства. Но, пока шла стройка, никто не подходил к нему и не выражал какого-то негодования.
— Некоторые ругали [решение советских властей о сносе] — зачем разрушили, почему? Но что поделаешь — история, — пожимает плечами священник. — Что было, то было, так происходит — деды ломают, внуки строят, а уже их внуки — снова ломают.
Сейчас храм, настоятелем которого служит Алексей, официально называется Константино-Всехсвятским. Его так назвали в честь Константина Верецкого, который был священником в снесенном храме Всех Святых, был расстрелян красноармейцами в 1918 году. Спустя сто лет его признали святым. Так служащий последней снесенной в городе церкви стал первым ростовским святым.
Причастие на удаленке
— Технологический прогресс — это замечательная вещь, — считает отец Алексей. — Когда говорят, что интернет — это зло, я не согласен. Язык — это зло? Им можно и в любви объясняться, молитвы читать. А можно матом ругаться. Топором человека можно убить, а можно дров нарубить.
Настоятель храма активно пользуется социальными сетями, перед крещением беседует с мамочками по скайпу. Пользуется мессенджерами, чтобы оповещать прихожан — рассказать о работе храма или попросить помочь кому-то из общины. Но полный переход богослужения на дистанционный вариант он видит невозможным.
— Это не потому, что мы упертые, и не потому, что мы не хотим следовать за прогрессом. Наше богослужение — это не просто совместная молитва. Я-то могу разослать прихожанам тексты молитв, песнопения. Но проблема именно в причащении.
Священник признает, что возможны исключения в экстренной ситуации. Можно отслужить литургию, а затем, как передачку больному, отправить в специальном ковчеге святое причастие — даже передать через кого-то. Но полностью отказаться от литургии нельзя.
В качестве истории, которая иллюстрирует отношения христиан к ограничениям на сбор в церквях, Алексей приводит историю про мученицу Блондину:
— В первые века христианства римские императоры запрещали верующим собираться под страхом смертной казни. Многие христиане, к сожалению, не ходили. Но многие собирались. И однажды такую группу схватила засада. Начальник этих жандармов оказался человеком сердечным, сказал: «Мне не доставляет удовольствия вас схватывать, вас казнить, ну не собирайтесь вы!» А была среди христиан такая мученица, Блондина, которая ему сказала: «Мы не можем не собираться». Христиане — это люди, которые даже под страхом смерти идут в храм.
Среди прихожан Константино-Всехсвятского не было заболевших коронавирусом, только несколько человек сидели дома с неясным диагнозом. Им отец Алексей отправлял домой причастие. Но в общем в пандемию люди стали реже посещать храмы — особенно пожилые. Некоторые из прихожан и правда боятся заболеть.
«Главное — оставаться людьми»
Бороться со страхом самому Алексею не приходится — он думает, что дело просто в характере. Другим же советует то, что сказано в Евангелии: «Все волосы на вашей голове сочтены».
— Что это значит? Что всё, как Господь управляет, так оно и будет. Но здесь должна быть золотая середина. Это значит, что мы не должны ходить где попало, делать что хотим. Говорят не собираться в больших скоплениях — лучше лишний раз не собираться. Но когда говорят не ходить в храм, я говорю: «Ну я же не пиво пить иду, не сплетничать, не в компьютерные игры играть. Я иду молиться Богу — это то, что Бог сказал мне делать». Даже если я заболею — никто никогда не выяснит, где и как. Может, я не в храме заболел. Значит, воля божья такова, — убежден отец Алексей.
При этом священник отмечает, что свобода человеческой воли — это фундаментальное учение, без которого христианство превратится непонятно во что. Человек создан свободным. При этом в Библии Бог говорит: «Я всем человеком хочу спастись и в разум истинный прийти». Алексей это трактует так — Бог уже решил, что всем быть в Раю. Просто некоторые упираются — и в этом заключается свобода выбора.
— Я порой людям задаю, может, провокационный вопрос: «От кого зависит, в рай попадет человек или в ад — от Бога или от вас?», — спрашивает отец Алексей. — Сто процентов говорят, что от Бога. Ответ неправильный. Решает человек.
Этот выбор священнослужитель сравнивает с решением затяжной болезни. Человек с первой стадией рака может игнорировать ее — ведь всё не так серьезно. Но чем дальше, тем труднее вылечиться. Так и с греховным опытом — с годами бороться становится всё сложнее.
Отец Алексей и сейчас увлекается «тяжелой музыкой», но уже не такой агрессивной — больше классического хард-рока, чем тяжелого металла. Ему нравятся Led Zeppelin, Deep Purple, Джимми Хендрикс. Из более актуального — готические группы с женским вокалом, вроде Nightwish.
— Знающий человек, увидевший меня в машине, скажет: «Наш человек». Может, через это он и придет ко мне. Но кто-то не поймет. Священнику в этом плане нужно быть аккуратным, не только потому, что кто-то увидит, а для самого себя. Я стараюсь переводить тексты песен для себя. Бывает, что музыка, вокал нравятся, но текст... Взять тот же Hell`s Bells от AC\DC — «Хочу в ад, возьми меня в ад». Такое христианину не подобает слушать.
У отца Алексея двое сыновей — 13 и 11 лет. Как и его родители в свое время, он старается нагружать своих детей «по полной» — спортивная гимнастика, футбол, музыкальная школа, народные танцы. Кем они вырастут — Алексей не знает.
— Нет у нас такого, чтобы мы выбирали, кем им быть. Как они выберут — это их личное дело. Главное, чтобы оставались людьми.