«Вот такая угроза государству». Ростовский учитель — об увольнении, обысках и аресте после протестов

Александр Рябчук — победитель ростовского городского конкурса «Учитель года — 2020». Год назад его награждал начальник Управления образования, а в конце января 2021-го Александра уволили из двух школ за участие в протестах. Позже были обыски, задержание и арест на пять суток. Корреспондент 161.RU Александра Шевченко поговорила с молодым учителем на следующий день после выхода из спецприемника.

— Как вы стали учителем истории?

— Случай — это непознанная закономерность. Был ряд случаев, которые привели к закономерному результату.

— Какие?

— Самый первый: две одноклассницы независимо друг от друга сказали, что видят меня учителем в будущем. Я на тот момент вообще не рассматривал эту профессию, хотя очень любил историю.

Дома мне говорили, что главное — высшее образование. Я получил степень бакалавра, подрабатывал. Хотел пойти в магистратуру и сделать подработку более общественно полезной, поэтому пошел в школу. По деньгам чуть больше, чем сторож в библиотеке.

До этого действительно охранял зональную научную библиотеку на Пушкинской, особняк Парамонова. Там можно было и к курсовым готовиться, литературу почитать. Совместить приятное с полезным.

— А потом втянулись?

— Втянулся.

— Расскажите о конкурсе «Учитель года». Как он проходил?

— Первый раз я принял участие в 2014 году. Был в номинации «Педдебют» — это для юных учителей, для тех, у кого стаж три года. Победил на городском конкурсе, стал лауреатом на областном.

Это социальный лифт для учителя. Меня заметили, предложили работать в более престижном учебном заведении. Так я перешел работать в Ростов.

— А второе участие?

— С 2019 на 2020 год пошел в основной номинации. Выиграл районный этап и победил в муниципальном. Это было интересно по методике преподавания. Читал книги, давал уроки. Что-то нравилось коллегам, что-то нет.

У меня была тема урока «Информация для масс или масса информации». Был ролик из известного канала о том, что грядет конец света. Разные примеры были, информация из разных СМИ. В одном из вариантов урока я предложил ГМО. Но в итоговом варианте не оставил.

— Почему?

— Увы, неоднозначно в педагогическом сообществе отношение к ГМО. Хотя есть ВОЗ, исследования... Образованные люди уже понимают, что ничего в этом страшного нет. Раньше, чтобы новые культуры вывести, их радиацией облучали. Это наука и прогресс. Ты ж, если съешь помидор, помидором не становишься. Критическое мышление — то, что нужно развивать у всех.

Про акции и увольнение

— Как и почему решили участвовать в акциях протеста?

— В этих событиях приняли участие во много раз больше людей, чем в предшествующих. Очевидно, что люди подходят к точке, когда низы не могут, а власти надо что-то делать.

Я на это смотрю так. Власть перестает гибко реагировать, не успевает адаптироваться к изменениям. В результате она сама становится нестабильной.

Чего люди хотят? Запрос есть на свободу, на сменяемость власти, на дискуссию. Люди готовы участвовать в политической жизни. А это, видно, власть не учитывает. Это и [поднятый] пенсионный возраст, пакет Яровой, ограничение просветительской деятельности, что сейчас пытаются ввести. Всё запреты, запреты, запреты.

Когда [Алексей Навального] травят, сажают, а до этого зеленкой поливают, бьют нагайками казаки, возникает вопрос: а что же он такого сделал? И вообще можно ли так поступать с человеком? По-моему, нет. Я не говорю сейчас о политической ориентации, о черном пиаре, которого целый ушат вылили на всех. Ну, просто поступать так... Каким бы ни был человек.

[Поэтому] для себя решил, что настал момент, когда надо выбрать между ценностями, идеалами и мирским благом.

— После этого вы уволены из школы и из лицея. Как это происходило?

— Накануне 23 января мне предложили часы совместительно в частной школе. Я согласился. Решил, что лучше диверсифицировать доход — мало ли что произойдет. Директор сказала, что не против: «Если тебе хорошо платят». Я ответил: «Я же понимаю, что вас могут попросить меня уволить». Мне сказали: «Нет, ну что ты. Никогда такого не было».

Прошло 23-е [января]. В понедельник со мной разговаривали, просили всё удалить, прекратить. Мотивировали тем, что прежде всего школьники смотрят. Но любой человек, и в том числе школьник, чего только не смотрит в интернете, где выражаются более грубо, чем я. И призывают к разным вещам. Я в своих высказываниях более корректен, полагаю.

Говорили, что я оказываю плохое влияние на них, [просили] удалить, [завести] другую страницу. Во вторник в частной школе, где я успел отвести пять уроков, вызвала директор к себе. Сказала, что звонили влиятельные люди и что я ставлю крест на своей карьере.

— Не уточняла, насколько влиятельные люди?

— Не уточняла. Очень [влиятельные]... Как понимаю, директору муниципальной школы также звонили влиятельные люди. Там был человек в штатском, который не представился и сказал, что я умный человек и сам должен догадаться, кто он. И тоже меня убеждали, что неправильно поступаю.

В общем документы у меня не успели принять в частной школе, поэтому тут же рассчитали. Не обидели, всё как договаривались. Но я свой выбор сделал.

— Правильно понимаю, что в лицее вас пригласили на беседу, на которой присутствовали директор и человек в штатском?

— Да.

— То есть вас вызвали на беседу, просили удалить посты?

— В том числе.

— И в противном случае грозили увольнением?

— Тогда еще так не грозили. На следующий день объясняли, чем может обернуться. [Говорили], что это нарушение профессиональной этики. А потом показали места в уставе лицея, которые можно трактовать так.

— А вы сами считаете, что это нарушение этики?

— Я считаю, что доля лицемерия тут есть. Когда у нас «Молодая гвардия», «Наши» и прочие школьников и студентов выводили на свои акции, это нормально. А когда не в школе веду блог, высказываю свои суждения, подчеркивая, что ребятам не стоит принимать участие в прогулках, политических действиях, то я разлагаю?

Я так не считаю. Я за конкуренцию и диалог. А власть говорит: большинство должно подавлять меньшинство. И что любые, кто думает иначе, — иностранные агенты, сеют смуту.

— Вы сами решили написать заявление на увольнение?

— Мне дали понять, что проверки всего на свете грозят лицею, коллективу из-за меня... Я понял, что эта система меня отторгает, и написал заявление.

Вообще меня директор не хотела увольнять до последнего: думала, что я, может, ходить [на акции] не буду, меньше постов [буду писать]. Хотела, чтоб я успокоился и продолжал работать. И две недели я бы мог отработать, если б не сказал, что 31-го точно пойду [на протест].

— Обыски. Как это было?

— Первый был в квартире моей бывшей супруги. Там я прописан, но живет она с ребенком. Ничего моего там нет, я там не появляюсь — только когда ребенка вижу.

Еще не было 7 утра. Постучали: ОМОН, открывайте! Дали жене ночнушку надеть. Надо сказать, к чести сотрудников, ребенка не разбудили — я и супруга очень опасались, что это будет стрессом. Жена перепугалась.

Были представители Росгвардии — ОМОН, следователь, сотрудники ФСБ. Это первый обыск. Связан он с тем, что какой-то юноша из технического колледжа, где обществознание не нужно, разместил во «ВКонтакте» призыв к экстремистской деятельности. Какое отношение я к этому имею, не знаю. Но, как выяснил в следственном изоляторе, по этому юноше у многих прошли обыски.

На следующий день к нам с мамой пришли гости. Я сам был корректен, вежлив, сопротивления не оказывал. Пытался вести трансляцию, но телефон отобрали. Омоновцы были предельно корректны. Следователь также. Лицом в пол никто не укладывал.

Сотрудник, который не представлялся, но судя по тому, что в списке об обыске были сотрудники ФСБ... Он говорил о «навальнятине», смотрел таким взглядом, что, казалось, физически готов меня уничтожить. Я не хочу насилия. Почему так относиться? Он был зол на меня, я это чувствовал.

Я не террорист, не бомбист, веду публичную деятельность, учитель. Вот такая угроза государству, что нужны ФСБ, полиция, Росгвардия.

— Они не говорили, что искали?

— Технику.

— А изъяли?..

— Макбук, телефон, флешки, листы из блокнота, где я писал, — после всего этого думал о развитии моего канала в интернете. Вернут не скоро, сказали — пароль я забыл.

— А накануне вечером к вам тоже приходили...

— Накануне вечером — по делу об административном правонарушении, так как я «гулял» 23 и 31 [января]. Пришли сотрудники полиции. У них не было документа, чтоб забрать меня, поэтому я не вышел. Но [на следующий день] они встретили меня под Следственным комитетом и увезли в полицейский отдел.

Они делают свою работу. Это люди, и хорошие люди. Я благодарен им за это. Я понимаю, что власть захочет, она сможет сделать мое существование ужасным. И сделает так, чтоб я не увидел хороших людей.

— То есть после того, как у вас дома прошли обыски, вас повезли в Следственный комитет, а потом в отдел полиции?

— Да.

— А что было дальше?

— Дальше был суд. Мне вменяли, что я создавал помехи движению транспортных средств и пешеходов. Я по Пушкинской гулял, какие помехи?

Согласно нашему законодательству, я не должен оправдываться. Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность — все сомнения трактуются в пользу него. Судья, видно, взял на себя роль обвинения и показал фото, где 31-го числа я иду, рядом девушка — нет толчеи и давки. Там люди ходят свободно.

Говорю: «Я пешеходам здесь явно не мешаю, руками не загораживаю». Там еще стояла машина. Говорю: «Она припаркована». Судья: «Нет, вы идете, это проезжая часть». Отвечаю: «Знаки проезжей части вот там. На месте всё можно увидеть». Судья назначил пять суток.

— Расскажите про эти пять суток в спецприемнике.

— Люди [в спецприемнике] добры, вежливы, понимающи, но при этом четко делают свою работу. Выходя оттуда, я написал: «Претензий не имею» — и это правда.

Я жил в четырехместном, как бы сказать, номере. (Смеется.) На местном тюремном жаргоне — хата со шконками. Я узнал, чем шконки от нар отличаются.

— Что больше всего удивило в спецприемнике?

— Прям удивило? Сложно сказать, потому что я спокоен. Готов ко всему, к разному. Не нужно ничего бояться, люди ко всему приспосабливаются. Самое интересное и важное для меня, что есть те, кто в самых нечеловеческих условиях могут сохранить в себе человеческое. Это вселяет веру.

— Как сформировались ваши политические взгляды?

— Интерес к политике у меня был еще с 14 лет. С друзьями во дворе мы обсуждали Советский Союз, Российскую империю. Мне были близки разные взгляды, я читал разные программы партий. Большую лепту внес исторический факультет РГУ. Когда ты изучаешь всю политику через призму истории, критически изучая разные источники, многое встает на свои места. Основные идеи свободы, справедливости, демократии — они близки, мне кажется, каждому человеку.

Хотя слово «либерализм» у нас в стране ругательное. А если спросить, кто такие либералы, в чем ценность этой идеологии, тот тут — свобода слова, уважение другой точки зрения. Навряд ли кто-то захочет, чтоб ему закрыли рот и [чтоб] все ходили строем, скованные одной цепью.

— Было такое, что в подростковом возрасте вы были одних политических взглядов, а потом они резко изменились?

— Конечно, да, было. В какой-то момент мне были очень симпатичны левые взгляды, но, изучая период Сталина, как историк... Если раньше я в школе думал: «Почему такие учебники и почему много плохого пишут об этом периоде, ведь было много хорошего?» А когда сопоставляешь хорошее и плохое, сопоставляешь источники, то желать вернуться, как его многие называют, в СССР 2.0 я не мог.

— Часто участвующих в протестах обвиняют в незнании истории. Что вы, как историк, об этом думаете?

— Наверно, я чуть-чуть знаю историю и всё равно выхожу. (Смеется.) Как историк, скажу, что для большинства людей история — это мифология. Это образы, которые внушают.

[Например], Сталин, как вождь, который олицетворяет собой мудрость, силу и справедливость. И на плакатах его изображали ростом с меня — под два метра. Хотя у него рост примерно 158 сантиметров, лицо, изъеденное оспой, и говорил он с сильным грузинским акцентом.

История сложнее, чем представление любого из нас, и меня в том числе. Я всегда, и когда работал учителем, говорил: «Если кто-то скажет, что знает точно, как в прошлом всё было на самом деле, берите вилку — снимайте с ушей лапшу».

— Вернемся к мифологемам. Вы сказали, что был один образ власти, а теперь он подточен. Каким образ современной власти был раньше, и какой он теперь?

— Мне кажется, что до этого был образ лидера, который вообще не думает о мирском, а только о России и геополитике. Хотя были расследования о том, что стоят элементы гардероба, внешне скромные: о часах пресс-секретаря, о часах патриарха. Почему это вызывает возмущение? Потому что эти вещи — предметы демонстративного потребления. То есть человек приобретает сверхдорогую вещь не потому, что эти часы очень точно время показывают. А потому, что они сверхдорогие — он может себе их позволить, показывает свой статус. И это людям не понравилось. А дальше посмотрите мемы: аквадискотека и так далее.

В фильме (о «дворце Путина». — Прим. ред.) интересное начало по поводу карьеры разведчика: какой ее представляют, и версия, какой она могла быть. Другой взгляд на это. Не это ли критическое мышление: посмотреть разные версии и сделать вывод?

Я не знаю, где истина. Каждый пусть решает сам. Я могу заблуждаться, как и все. Но есть же над чем подумать. Власть становится всё более авторитарной. Все видят, что она боится за существующее положение, за возможность не быть властью. А при этом ничто человеческое, материальное в самом корыстном и неприглядном смысле оказывается ей не чуждо.

Мы за 20 лет так много слышали об инновациях, о том, что надо слезть с нефтяной иглы. Посмотрите, за 20 лет что произошло в других странах и что изменилось у нас. Насколько мы отошли от статуса сырьевого придатка? Не может в геополитике серьезную роль играть «страна-бензоколонка». И это печально.

— Есть опасения, что вас могут снова задержать?

— Россия — такая страна, что здесь ни от чего не зарекаются. Я по-прежнему говорю, что не употребляю наркотики, не планирую сводить счеты с жизнью, оружие мне не нужно. Вся моя деятельность открыта и публична. Я беседую с журналистами, веду свой блог. Меня, конечно, пугают, стращают те, кто рядом.

Преступления характеризуются степенью общественной опасности. Если это всерьез, если главная угроза — я и то, что я делаю, то... Боже! Я не знаю, как это.

— Вы написали, что у вас есть план и что подписчики скоро о нем узнают. Можете рассказать?

— Планы: пытаться и принимать участие в политической жизни. Мне уже писали: «Иди в депутаты». Слово «депутат», к сожалению, стало для многих ругательным. Хотя вообще это представитель народа, его посланник. Надо вернуть этому слову его значение, потому что когда подрывается доверие к депутатам, к думе, к президенту, к власти, тогда и разрушаются основы общества. Чтобы не допустить этого, бескорыстные честные люди, которые близки к народу, должны идти во власть, и их должны поддерживать. Почему бы не я? Буду баллотироваться, буду пытаться стать депутатом Госдумы.

В чем мое главное отличие от всех остальных? Я иду туда как блогер. Блогеров раньше просто в думу приглашали слушать. А представьте: блогер-депутат, который ведет трансляцию с заседания или советуется с подписчиками, с людьми в интернете по поводу принимаемых законопроектов. Держит руку на пульсе. Деятельность становится более прозрачной и открытой. Вовлеченность людей в политику тоже возрастает.

Я не получаю деньги ни от какой политической партии, ни в какой не состою, не был за границей. Вот я, смотрите! Я играю с открытым забралом и опираюсь на людей и их чаяния, хочу изменить в лучшую сторону и сделать это законным способом, восстанавливая уважение к тем институтам, которые его теряют.

— Что вы готовы сделать, чтоб изменить Россию?

— Вопрос в последнем моем посте, который я увидел в камере: «Что ты сделаешь, чтобы быть свободным?» Всё, в рамках закона и морали.