«Культ такой образуется»: как ростовчане прощались с Евгением Пригожиным под стенами цирка

Есть люди, считающие Евгения Пригожина героем. Другие думают, что он преступник. Третьи уверены, что Пригожин — и то и другое.

24 августа он и мертв, и всё еще может быть жив — результаты опознания и экспертиз не объявлены.

Его вероятная гибель — и трагедия, и форменный фарс, воплотившийся в мемориале под стенами Ростовского цирка.

Репортаж Григория Ермакова с Буденновского проспекта.

Спустя два месяца после бунта Пригожина горожане вновь стягиваются к Ростовскому цирку. Повод — вероятная гибель основателя и высшего командования ЧВК «Вагнер» в авиакатастрофе.

На парапете — красные гвоздики и розы на бело-желто-черном имперском флаге, тактическая разгрузка с коловратом и белым черепом, георгиевские ленточки. Сверху — пыльная скрипка и смычок. Венчают всё портреты руководителей оркестра — Евгения Пригожина и Дмитрия Уткина.

Многое переменилось со дней пригожинского бунта: руководство «Вагнера» успело сыграть партии героев и мерзавцев, правдорубов и мятежников, перевезти «театр» в Белоруссию и, казалось, даже вернуть милость руководства страны. Изменился и Ростов — поврежденный танками асфальт залатали, а на Буденновский проспект вернулись полицейские экипажи. Не изменились только ростовчане — всё так же любят фотографироваться. Только теперь без улыбок.

Публика собралась разнородная: пенсионеры и подростки, щуплые мужчины с осунувшимися лицами, нарядные женщины, крепкие дядьки с военной выправкой, но «по гражданке». Ростовчане фотографируются, возлагают цветы, крестятся на лики Уткина и Пригожина, снова фотографируются и уходят. Полицейские наблюдают за «паломниками», не выходя из автомобилей, — курят, смеются, зевают. Молодых ребят допризывного возраста особенно много, и они особенно словоохотливы — сбиваются в кучки, общаются, тоже курят. Приходят с собственными флагами ЧВК и оставляют у мемориала.

— Евгений Викторович был важным человеком для нас, для России, — говорит парень, представившийся Иваном. — Наверное, из всех политиков он был настоящим патриотом своей страны, который желал ей всего самого наилучшего, процветания. Он никогда не бросал своих людей, обычных солдат. Всегда, что было необходимо, он лично приезжал, помогал. Много кто просто ставил командиров, давал указания. А он всё делал сам, брал на себя ответственность, был очень ответственным человеком. Таких, как он, России хватать не будет.

О Пригожине молодой ростовчанин узнал из сводок о гражданской войне в Сирии — замечал фигуру мельком, но деталями не интересовался. Когда обострился конфликт на Украине, Иван начал следить внимательнее. Ивану кажется, что Министерство обороны, «похоже, в чем-то не справлялось», раз пришлось обратиться за помощью к ЧВК.

— [«Вагнер» —] это те люди, которые когда пришли, они начали разносить всё в пух и прах. Когда наша армия [здесь Иван допускает, что войска РФ покидали Изюм и окрестности Харькова не в лучшем настроении], бойцы «Вагнера» хладнокровно туда заезжали, чтобы забрать какой-то клочок украинской земли.

Ивану 16 лет. Стрелять в Донбассе начали, когда ему было всего семь.

Люди постарше реже идут на контакт. Особенно тяжело разговорить мужчин со шрамами. Одного из таких, в камуфлированных штанах, черной футболке, солнечных очках и низко натянутой кепке, преследую до входа в штаб ЮВО. На все расспросы мужчина только качает головой и ускоряет шаг. Другие если и отвечают, то штампами.

— Считаю, что мы не можем забывать подвигов этих людей. Что они сделали для страны. Я посчитал своим долгом почтить их память. Меня никто не заставлял. И прийти сюда, без цветов... Я считаю, что мы, русские, должны солидаризироваться вокруг этих людей, — считает Александр. На уточняющий вопрос, есть ли у него знакомые в ЧВК, отказывается ответить.

Александр приехал на мемориал со спутницей. Они возлагают цветы, фотографируются по очереди и уезжают.

— Мы подошли почтить память, — рассказывает парень, представившийся Рафиком. Он пришел вместе с двумя товарищами, в их руках гвоздики и флаг ЧВК. — Есть некое уважение к этому человеку, которое сложилось в ходе его действий. Он показал, что он герой, что может изменить ход событий. Уважение к человеку появляется.

— Такая личность, как Евгений Викторович... — говорит друг Рафика. — Таких личностей очень мало в нашей стране. К сожалению. Хотелось бы побольше.

Щуплый и высокий молодой человек с элементами тактического обмундирования подходит к мемориалу, прихрамывая на левую ногу. Его зовут Дмитрий, и он, как заверяет, возит гуманитарку бойцам на передовую.

— Как тебе сказать? Я лично с ним не работал, но приходилось взаимодействовать с сотрудниками оркестра. Ребята там — профессионалы своего дела. Если брать многие другие подразделения, мобилизованных там или с плохим командным составом, — там [как допускает Дмитрий, офицеры могут злоупотреблять алкоголем]. А у этих ребят всё было очень строго. Это вызывало уважение к ним. У многих ребят огромный боевой опыт — и молодые, которым по 20 лет, и ветераны чеченских кампаний, Грузии, Сирии. И те, кто с 2014 года принимал участие в конфликте.

По словам Дмитрия, после первых новостей об авиакатастрофе никто не верил: казалось, что это «как в 2019 году», когда тоже были слухи о гибели Пригожина. Но теперь приходит смирение: «Евгения Викторовича и Дмитрия Валерьевича больше не вернешь».

— Хоть они на данный момент крайне спорные личности, но, безусловно, это люди, которые воевали за свою страну, — продолжает Дмитрий. — И вложили огромный вклад. Не только в эту [то, что официально продолжает именоваться СВО].

Мимо мемориала гуляет нарядная молодежь, девушки снимают на телефоны собрание у здания цирка, смеются. Проезжают компании на самокатах, устало бредет курьер — перекусывает батончиком на ходу. Караул военной полиции наблюдает со стороны штаба ЮВО, о чем-то переговариваются. Вечереет.

— Решила посмотреть, что это здесь за мемориал, — рассуждает женщина в возрасте, представившаяся Еленой. — Я не считаю его точно героем. Он преступник — так я считаю. Мне удивительно, что его [здесь Елена озвучивает опасную догадку о причинах авиакатастрофы]. Нормально в суд, на длительный срок. Государство так должно действовать, мне кажется. А то, что культ такой образуется, — это не хорошо и не плохо.