«Закатываюсь в барак, лежу на шконке и жду, пока кто-нибудь придет». Каково быть безногим заключенным в России

Ни одна российская колония не приспособлена для содержания людей с инвалидностью, утверждает член президентского Совета по правам человека Ева Меркачева. Главное управление ФСИН по Ростовской области с ней явно не согласится. Комментируя судьбу заключенного Василия Бутенина, ведомство докладывает: «Обеспечен средствами реабилитации». Но без помощи других зэков Бутенин не может даже пообедать. Корреспондент 161.RU Ирина Бабичева вместе с изданием «Новая вкладка» рассказывает, каково быть инвалидом в российской колонии.

Елена сидит на кухне и улыбается. В руках — детские фото сына. Вот Вася со школьными друзьями на чьём-то дне рождения. Вот выпускной альбом, девятый класс. Вот Вася на море: рослый загорелый подросток, на худых ногах — широкие шорты.

Сейчас Василию 34 года.

С детства Василий Бутенин увлекался физикой и мечтал собирать вертолеты, закончил вертолетное училище. Но по специальности поработать не успел — только прошел недолгую практику на заводе «Роствертол», подразделении Ростеха. У молодого человека нашли болезнь сосудов.

Василий боролся больше 10 лет, но в итоге болезнь победила: ноги ампутировали по бедра.

За спиной Елены Очередько — коридор, ведущий в комнату сына. Его одежда, книги и иконы лежат невысоко, на уровне живота, чтобы можно было дотянуться сидя. У двери стоит инвалидная коляска, на которой Василий ни разу не ездил. ГУФСИН не разрешило передать ее в колонию, где Бутенин сидит уже четыре года.

— В туалет его носили на руках, — вспоминает мама, называющая Василия «полчеловек».

В 2019 году Василия Бутенина приговорили к шести с половиной годам заключения.

Он сидит в пятнадцатом отряде, который в колонии называют «инвалидным». На первом этаже вместе с Бутениным живут 14 человек. У всех проблемы с передвижением: кто попал в ДТП и теперь хромает, кто носит протез ноги, кто еле ходит после инсульта. Много стариков. На коляске — только Бутенин.

Василий рассказывает, что за годы в колонии ему помогали только другие осужденные. Сотрудники колонии приходят на помощь, только если в учреждении проверка. Опрошенные корреспондентом 161.RU заключенные это подтверждают.

— Условий никаких нет, — сетует Василий в телефонном разговоре. — Воды попить самостоятельно не могу. Чтобы мне заехать на кухню… Тут две ступеньки. По-любому надо кого-то, кто бы был здоровый, кто меня туда закатит. Туалет очень неудобно сделан. К нему не подъедешь. Там потом как обезьяна крутишься, чтобы залезть на него. В санчасть не попадешь самостоятельно. Тоже надо кого-то ждать, кто тебя откатит и затянет, потому что там двери узкие.

Принести воды или помочь преодолеть ступеньки помогают «ребята, у которых душа светлая», говорит Бутенин. Но таких — единицы. Остальные живут по принципу «никому ничего не должен — никому ничем не обязан».

Заключенные в батайской ИК-15 показали корреспонденту 161.RU снимки внутренних помещений колонии. В туалетной комнате — чаша Генуя и два унитаза, один из которых — для инвалидов. От обычного отличается только поручнями, вмонтированными в стены кабинки. Поручни желтые, как в автобусах.

Пресс-служба ГУФСИН по Ростовской области уверяет, что в санузлах колоний «обеспечены условия приватности» для инвалидов. Но на фотографиях видно, что в кабинках как минимум в батайской ИК-15 дверей нет. Только перегородки между унитазами.

Из отряда Бутенин выезжает сам — толкает колеса коляски. Но в столовую заехать уже не может и поэтому ждет, когда мимо пройдут «нормальные ребята» и помогут. Летом, бывало, ждал по нескольку часов.

— Сейчас уже холодно, особо на улице не посидишь. Если ребят нет, закатываюсь в барак и лежу на шконке, то есть на кровати по-русски. Жду, пока кто-нибудь придет, — рассказывает Василий. — Если ребята здесь, они меня закатывают на пищевку. Чтобы им не делать много проблем — скатить меня, выкатить, я закатываюсь на кухню и сижу там.

Мужчина, недавно освободившийся из ИК-15, подтверждает слова Бутенина: перед столовой нет пандусов, только ступеньки и спуски для тележек. По ней может проехать коляска, но ее нужно толкать. Самостоятельно колясочник на нее не заберется: слишком крутой подъем, часто скользко.

Председатель региональной ОНК Игорь Омельченко уверяет, что инвалиды могут даже не ходить в столовую и обедать прямо в отрядах. Говорит, что сотрудники колонии должны приносить таким заключенным еду.

Опрошенные корреспондентом 161.RU заключенные не припомнили ни одного такого случая.

Наконец, в ГУФСИН утверждают, что перед входом в отряды и столовые всех донских колоний установлены пандусы.

— Что такое пандусы? — спрашивает другой заключенный в ИК-15. Слушает описание. — Не, нет. А что, должны быть?

В шестнадцать лет Василий заметил, что по вечерам после практики на заводе и прогулок болят ноги. Ходить стало тяжело. Елена записала сына к доктору.

— Врач сказал: «Ты от армии хочешь отмазаться, иди в армию», — вспоминает она. — Вот так. А в армию нас уже не взяли.

Через год Василий проснулся от резкой боли в ногах. Не мог понять, в чём дело. Попытался встать и не смог. Позвал маму. Оба помнят, что кожа на ногах тем утром была красно-синего цвета.

Василий говорит — как слива. Мама говорит — как у трупа.

Василия повезли в горбольницу скорой медицинской помощи Ростова-на-Дону. Врач сказал семье, что болезнь явно сосудистая и без хирургического вмешательства не обойтись. Установили диагноз — он есть в распоряжении редакции. При этом заболевании сосуды сужаются вплоть до полного закрытия, кровоток прекращается.

Первая операция заняла девять с половиной часов. Всё это время Елена Очередько провела под дверьми операционной.

Ноги Василию тогда спасли. Вставили шунты, прооперировали нервные узлы на животе и тромбы на ногах. После такой операции нерв блокируются и исчезает спазм в сосудах, объясняет сердечно-сосудистый хирург Дмитрий Мазур, к которому 161.RU обратился за уточнениями.

Бутенин радовался, когда после операции синева на ногах стала сходить. Медики заходили в палату по два раза в день. Но прогнозов не давали. Хирург назвал болезнь Василия «гадской» и расспрашивал, не было ли сосудистых заболеваний в роду. Семья такого не припомнила.

Из больницы Василий вернулся на своих двоих. Ноги по-прежнему болели, но меньше. На завод Бутенин больше не ходил. Диплом в вертолетном училище писал дома. Мама уносила бумаги преподавателю, возвращалась с правками — и так по кругу. После получения диплома к теме вертолетов в семье больше не возвращались.

Бутенин жил так: месяц дома — другой в больнице. От боли Василий несколько лет не мог сидеть, лежать. Даже ел стоя.

— Он не мог спать. Он три года спал стоя. Вот так притулялся, — показывает Елена, прижимаясь спиной к стене, — и спал. Ему врач назначил наркотики. Чтобы не было болевого шока и он не умер, ему назначили эти таблетки. Это сильные наркотические болеутоляющие: «Лирика», «Трамадол», «Трамал». Он пил их и только после этого мог хоть как-то задремать.

Заболевание прогрессировало, несмотря на операцию. Начали забиваться вены в других местах, в том числе в искусственных шунтах. В двадцать лет Бутенин весил около сорока килограммов.

— Когда конечность болит в покое, нужны уже наркотические препараты для обезболивания, — соглашается хирург Дмитрий Мазур. — Это боль покоя. Обычные, доступные в аптеке препараты не помогают при такой [боли]. Это катастрофа — орган отмирает и, естественно, нуждается в более интенсивном обезболивании.

В 2011 году Василию ампутировали левую ногу. На операцию Василия не уговаривали. Елена говорит — иначе сын бы умер.

— Когда я открыл глаза, дико хотелось пить, — вспоминает Бутенин. — Я ужасно себя чувствовал. Но в голове одно: господи, я лежу и мне не больно, я могу лежать! Принесли ватку, смочили губы. Врачи не отходили от меня. А мне интересно: а сидеть я могу? Или мне теперь только лежать придется? Такие были мысли. Потом стало грустно: у меня нет ноги! Я теперь обуза для родителей…

После выписки Василий заказал протез и стал заново учиться ходить. На завод не пошел — посчитал, что не сможет выдерживать всю смену на ногах. Работал таксистом, водителем, развозил по городу воду.

В тот период Василий встретил будущую жену. Она ловила попутку, он остановился, довез, спросил номер телефона. На выходных встретились.

На Василии был спортивный костюм, скрывавший протез. Он шел по ступенькам кофейни прихрамывая и сказал, что у него нога загипсована. Стукнул по протезу — звук вышел глухой, будто и правда гипс.

— Отвез ее домой. И как начали кошки на душе скрестись, что я ей правду не сказал. И мне так неловко: что делать? Приехал к ней на следующий день. Разговаривали в машине. Я говорю: «Мы с тобой толком не знакомы, а я тебе уже соврал». — «В чем?» — «У меня нет гипса. У меня протез». — «Что это?» — «Ноги нет, вместо ноги — протез». А она говорит: «Ну и что? Меня это не пугает».

В браке у Василия родился сын. Жили дома у Бутенина, вместе с его мамой. Жене это не нравилось, говорит Василий. Отношения ухудшались, она стала всё чаще оставаться у своей мамы в другом городе — Новошахтинске. Елена Очередько говорит, что невестка была «золото», но «внушаемая», и жалеет, что девушка неделями жила у мамы. Однажды жена Василия заявила, что больше не может жить со свекровью, и подала на развод. Маленького сына увезла с собой.

Василию становилось хуже — стала гнить вторая нога, мужчину госпитализировали в мединститут. Ногу отрезали частями: сначала палец, потом стопу, затем пришлось ампутировать полностью. Всё это время Василий принимал сильнодействующие препараты. Когда он лишился второй ноги, к нему вернулась жена и предложила расписаться снова. Бутенин считает, что она пошла на это из жалости.

До операции Василий думал, что сможет ходить на протезах и костылях. Но он падал каждый раз, когда пытался встать.

— Это уже было очень серьезно. Пришлось сесть в инвалидное кресло. Это что теперь — меня содержать до конца жизни? Коляска — это всё, блин, — жалуется Василий. — Но когда [жена вернулась и] ребенок говорил: «Папа, я хочу кушать», мне ничего не оставалось, как взять в руки нож, сковородку и чистить картошку или варить макароны.

Чтобы Василий мог разминать мышцы, купили дворовой надувной бассейн. В нем мужчина плавал с сыном. На обоих были нарукавники.

Через полгода жена Василия снова подала на развод. Елена Очередько говорит, что невестке было тяжело видеть Василия в таком состоянии. Теперь Бутенин начал ездить к сыну с родителями — его усаживали на заднее сиденье, обкладывали подушками, чтоб не сполз.

Елена вспоминает, тогда у сына началась депрессия. Когда она подходила к нему, Василий отворачивался.

— Он на меня никогда не злился, — вспоминает Елена. — Хотя бывало: «Мама, ну перестань!» А я старалась прибежать, всё ему принести. Себя отдать. Лучше бы я вот так, чем он. Мое слишком большое внимание его раздражало. Целовать себя не давал. Ну ладно, я тогда в спинку.

Василий сам обслуживал себя в быту и даже мыл полы дома: слезал с коляски, передвигался по комнате на попе с тряпкой в руках. В гараже менял колеса на отцовской машине. Сидел на полу, прислонившись к чему-то, чтобы не упасть. Опираясь, чинил розетки дома.

В комнате Василия примерно всё на таком уровне, чтобы достать сидя. Умывальник, кран, зеркало. Специально для коляски даже расширили дверной проем в туалет.

— Я не хотел создавать в семье дискомфорт. Поэтому старался всё делать сам и всё настроил под себя. И научился самостоятельно жить, — говорит Василий.

Через два года после потери второй ноги Василия признали виновным в распространении наркотиков. В материалах дела есть признательные показания Бутенина. Сейчас он уверяет, что не продавал запрещенных веществ и только принимал препараты, подавляющие боль.

Версия Бутенина и его семьи расходится с материалами уголовного дела.

— Была зима. Стоял я на улице, подъехали опера. Отвезли в отдел, там потом повели меня «на банку» (имеются в виду анализы. — Прим. ред.). Банка показала, что я ничего не употреблял. На пакетике, который якобы у меня нашли, отпечатков моих пальцев нет, — рассказывает Бутенин. — Они мне вешают хранение и употребление — и отпускают. Потом приезжают домой: «Поехали, надо расписаться». Начинаю закатываться во двор. Они хватают меня под руки, затаскивают в машину, привозят в отдел. И говорят: «А у тебя еще сбыт нарисовался!»

Тогда Василий включил запись диктофона на телефоне. Эта запись есть в распоряжении редакции. На нее попал разговор Бутенина с адвокатом по назначению и фрагмент допроса — потом Василию позвонили, и запись прервалась. Защитник просил Василия дать признательные показания.

«Ты подумай. Как выживать? Лучше меньше. Ты без ног. *** [Много] колоний не оборудованы. Просто по-человечески, чтобы потом ты не говорил, что я пидорас», — говорит на записи назначенный адвокат.

«Значит, Вася. Разговор предельно короткий. Будет содействие — пойдешь в перспективе домой. Посмотрим, что ты нам навялишь. <...> Бумаг у меня на тебя — стол будет завален, мразь. Я подтяну всех, будешь мне мозги делать. <...> Будешь серьезным Пабло Эскобаром», — звучит на записи голос, как уверяет Бутенин, оперативника. По словам Василия, после этого полицейские печатали еще «что-то от себя».

В материалах дела говорится, что подозреваемый Бутенин продал знакомой девушке Олесе шприц метадона на 600 рублей, а на «проверочной закупке» — еще на 2300 рублей. В признательных показаниях Бутенина сообщается, что с 2015 года он курил спайс и иногда употреблял солевые наркотики. 11 января 2019 года он принял «Лирику» и захотел приобрести еще. Получил адрес с закладкой и вызвал такси на другой конец города.

Закладка лежала в клумбе. «Я подъехал к тому месту, которое было указано в сообщении, увидел это дерево, около которого лежал маленький сверток, обмотанный изолентой черного цвета. Я поднял сверток и положил в карман сумки», — следует из показаний Бутенина. Такси, в котором ехал Василий, остановили полицейские, и увезли Бутенина в отделение. Там осмотрели сумку и нашли наркотики.

Мама Василия не верит доводам следствия: она не понимает, как сын мог ползать у клумбы и искать закладку, если у него нет ног. Даже подпись Василия под этими показаниями ее не убеждает.

Сейчас Бутенин отрицает, что сказал всё это следователям. Он утверждает, что никогда не употреблял спайс и солевые наркотики, а за закладкой не ездил. По словам Василия, в тот вечер он был дома у друга, Сергея Яценко. Поговорить с ним не удалось: мужчину мобилизовали. Но его мама Ирина Яценко утверждает, что в тот вечер до глубокой ночи Василий был у них в гостях.

Аналогичные показания семьи Яценко есть в материалах суда. Еще там есть свидетельства Олеси. Она сказала в суде, что купила наркотики у Бутенина. «Проверочная закупка» тоже была с ее участием. Василий говорит, что знал девушку со школы, но наркотики ей не продавал.

Пока шло следствие, Василий Бутенин был под домашним арестом из-за медицинских показаний. Освидетельствование тогда делали в больнице скорой медпомощи Ростова, копия заключения есть в распоряжении редакции. Но в приговоре это не учли — Василию назначили шесть с половиной лет колонии строгого режима. В суде его защищала адвокат, которого нашла Елена Очередько, — Людмила Ембулаева.

— Я когда [приговор] услышал, не понял, что происходит. У меня в голове всё перемешалось. «Меня посадили?» — говорю. Поворачиваю голову — мама сидит, адвокаты. «Меня посадили, не могу понять?» И адвокаты кивают головой. Я был в шоке.

Главная жалоба Бутенина в колонии — разваливающаяся коляска. Во ФСИН ему выдали новую. На ней Василий не ездит: говорит, она не регулируется, ее нельзя подстроить под себя, и если наклон слишком крутой, то она опрокидывается.

Еще дали протезы и обувь. В пресс-службе ведомства говорят, что Бутенин «обеспечен средствами реабилитации». Василий отвечает, что протезы и обувь ему без надобности — ни тем, ни другим он пользоваться не может, потому что падает с них.

— Возможно, что-то стороннее ему не разрешают, потому что коляска есть — [формально] подходящая по всем требованиям и параметрам, — говорит председатель ростовской ОНК Игорь Омельченко. — Главное, что ФСИН свои обязанности выполнила, выделила деньги, приобрела необходимое.

— На коляске ездить не так-то просто. Даже чтобы заехать в комнатку, где мы живем… здесь ступенька покатистая. Заехать надо уметь, — объясняет Бутенин. — На своей коляске я потихонечку заезжаю. А на той не могу. Объясняю, они (сотрудники колонии. — Прим. ред.) говорят: «Тебе не положено». А какие могут быть положенности, если это мои ноги? <…> Я не прошу ее покупать — она стоит дома. Просто пусть разрешат привезти.

Бутенин до сих пор принимает обезболивающие. Находящиеся в колонии «Кеторол» и «Кеторолак» ему нельзя из-за противопоказаний, поэтому привозят «Найз». У Василия стали болеть руки — примерно так же, как начинали ноги. Это может быть опасно, говорит сосудистый хирург Дмитрий Мазур. По его словам, такие болезни грозят и ампутацией рук тоже — важно следить за заболеванием и не упустить опасный момент.

Мазур считает, что заболевание Бутенина — аутоиммунное. Иммунитет вызывает воспаление стенки сосуда, которая блокирует кровоток. Хирург говорит, что пациентам с такой болезнью дают лекарства, расслабляющие сосуды и разжижающие кровь. В крайнем случае, если речь идет об отрицательном прогнозе, — оперируют.

— [Колония] создает благоприятную среду для прогрессирования заболевания. [Могут повлиять] перепады температуры, отсутствие адекватной медпомощи, хорошего питания, — говорит врач отделения сосудистой хирургии клиники медуниверситета Денис Калинин.

— Пришел начальник отряда, сказал: «Тебе надо сегодня делать флюорограмму». А в санчасти одна часть двери заварена, я не могу туда лишний раз поехать, — рассказывает Бутенин. — Меня на руках переносят. Он посмеялся, говорит: «Я тебя перетащу на руках через эту дверь». — «Тогда пойдем». Но вот что-то не идем мы.

Перед сном Бутенин пьет чай с другими сидельцами. Это одна из немногих радостей в колонии.

— Темы преступного мира мне не очень интересны, я не люблю на них общаться, — признает Василий. — Поэтому здесь собеседников найти очень тяжело.

В учреждениях ФСИН содержатся 17,8 тысячи человек с инвалидностью, сообщила член президентского Совета по правам человека Ева Меркачева корреспонденту 161.RU. Из них 423 заключенных — как и Бутенин, имеют первую, самую тяжелую группу инвалидности. Правозащитница заявила, что не знает в России колоний, которые были бы приспособлены для людей с инвалидностью.

— Есть программа индивидуальной реабилитации, которая не выполняется. Государство ее придумало, инвалид может на нее рассчитывать. Спросите у любого инвалида в СИЗО, как реализуется его программа реабилитации. Никак, — уверена Меркачева.

Программу индивидуальной реабилитации определяют врачи, когда устанавливают группу инвалидности, говорит Олег Сокуренко, возглавляющий Центр правовой защиты инвалидов и лиц с социально значимыми заболеваниями.

— Но на руки в колонии им не дают ничего, — утверждает Сокуренко. — Никогда на нашей практике никто ничего не получал. Единственные средства реабилитации — это костыли, коляски и трости. Никаких физиопроцедур, ничего. Заключенные даже карту свою в глаза не видели. Я еще в управлении ФСИН говорил: «Где их карты?» — «А они будут с нас требовать. Они всё равно скурят эти карты».

Колонии строгого режима и СИЗО для инвалида-колясочника — это двойной вызов, считает юрист, член ОНК Москвы Александр Хуруджи. Пресс-служба ГУФСИН по Ростовской области утверждает, что в колониях разработаны доступные маршруты для передвижения осужденных-инвалидов. Хуруджи и Меркачева говорят, что о прогулках инвалиды даже не мечтают: в СИЗО прогулочные дворики обычно на крышах, куда человек в коляске просто не проедет.

В учреждениях ФСИН должна работать «Дорожная карта» — план мероприятий по повышению показателей доступности учреждений ФСИН для инвалидов. На колонии и СИЗО распространяется и госпрограмма «Доступная среда». По ним в колониях должны быть пандусы. А еще в «Дорожной карте» отмечено, что инвалиды первой и второй группы должны жить на нижнем этаже отряда.

Один из крупнейших российских СИЗО — петербургские «Кресты-2» — строили с учетом размещения инвалидов-колясочников, рассказывает Хуруджи. Изолятор ввели в эксплуатацию в 2017 году. В регионах аналогичных проектов нет. «Кресты-2» строились, когда «Дорожная карта» уже была принята, поэтому изолятор должен отвечать нормативным требованиям, соглашается Юрий Блохин, кандидат юридических наук, доцент ЮРИУ РАНХиГС и экс-член двух составов ОНК Ростовской области.

Но большинство российских изоляторов имеют вековую историю. Ростовскому «централу» — СИЗО-1 на улице Горького — больше 250 лет.

— Там ничего не приспособлено, — говорит Хуруджи. — То же самое касается колоний. Инвалиды-колясочники там находятся в меньшинстве.

По словам юриста, система ФСИН заточена на безопасность колонии. Сотрудникам важно, чтобы заключенный не сбежал и не нанес себе увечья. Помочь инвалиду — это уже на совести сотрудника. Исключение — только если заключенный попросит поесть, работник колонии проигнорирует его, а осужденному станет плохо или он умрет. Тогда суд может расценить это как оставление человека в опасности, что уже подпадает под действие Уголовного кодекса.

— Стоит сделать отдельную колонию, где инвалиды смогут содержаться и сделать [инвалидность] основным признаком, — считает Хуруджи. — Для них это очень тяжелые условия выживания. Каждый день — борьба.

— Реально ли обеспечить доступную среду? Да, — считает Юрий Блохин. — Есть распространенные заболевания, к ним колонии можно подготовить. Но отдельно содержать? Я не знаю, будет ли это им удобно. Одно из условий международной Конвенции о правах инвалидов — надо интегрировать их в безбарьерную среду (Россия подписала конвенцию. — Прим. ред.). Если мы их выделяем в отдельное учреждение, то возникает элемент сегрегации — как будто гетто создаем.

В России можно освободить арестованного или заключенного по медицинским показаниям. Основания для этого прописаны в постановлении Правительства РФ № 3 и 54. Первый документ касается арестованных, второй — осужденных.

В феврале 2021 года Василий Бутенин лежал в МОТБ-19, где должен был пройти медицинское освидетельствование. Заключение комиссии есть в распоряжении редакции 161.RU. В документе указано, что Бутенин жалуется на онемение культей и боли в области правого и левого бедра. Медики отметили, что он может содержаться в колонии на общих основаниях. Но при этом врачебная комиссия присвоила болезни Бутенина код, по которой он подлежит освобождению по медицинским показаниям.

— Несмотря на то, что заболевание входит в перечень [к освобождению, представитель МОТБ-19] заявил в суде, что нет особых медицинских условий, чтобы применять это к нему. Мы сделали всё, что могли, — говорит адвокат Людмила Ембулаева. — Он всё время был моим подзащитным. Когда шло следствие, он тоже проходил комиссию. [Она] тогда установила, что у него есть заболевание и он должен содержаться под домашним арестом. Что сейчас поменялось? Заболевание излечиться не могло.

В пресс-службе ГУФСИН сообщили, что к 1 ноября в Ростовской области 35 человек освобождены по постановлению правительства РФ № 54. Бутенин в их число не вошел. По оставленному в силе приговору Василий должен пробыть в заключении до октября 2025 года.

Бывшая жена и сын Бутенина не знают, что он в колонии. Василий им не сказал: не захотел расстраивать. Алименты вместо него сейчас платит мама. Но у Бутенина есть цель, чтобы дожить до конца срока.

— Мечтаю увидеть своего ребенка поскорее, — признается он.