В День защитника Отечества принято поздравлять прежде всего военных. Но есть люди, чья работа связана с безопасностью не меньше, и от них зависят жизни других. Корреспонденты 161.RU пообщались с врачом и пожарным и узнали, каково это — жить так, когда подвиг — это ежедневная работа.
Из студентов — в главврачи
Кардиохирург Борис Хазизянц больше полувека спасает чужие жизни. В советское время он основал первый в стране реабилитационный центр для детей, перенесших операции на сердце, а среди его бывших интернов — заведующие хирургией и травматологией ростовских больниц. О своих заслугах Борис Хазизянц говорит вскользь: «Такое было время, что об этом никто не думал, просто работали и все».
В детстве маленький Боря врачом быть не хотел. Мальчик играл на пианино, думал связать свою жизнь с музыкой, но по окончании школы мама настояла: пойдешь в мед.
— Медиков в семье не было, и я очень не хотел идти туда, где надо потрошить трупы. Поначалу я прогуливал занятия, и меня чуть не выгнали, но потом втянулся, профессия стала нравиться, и с окончанием института стал уже по-другому на нее смотреть, — рассказывает Борис.
После аспирантуры в московском Национальном НИИ общественного здоровья имени Семашко Борис Хазизянц по распределению попал в участковую больницу в поселок Реконструктор Аксайского района. И сразу — главным врачом. С одной стороны, распределение казалось удачным: близко к дому, к семье, которой на тот момент уже успел обзавестись молодой человек. С другой — должность предполагала сразу большую ответственность не только за себя, но и за других врачей.
— Самое сложное было — стать врачом. В институте ты схватываешь то, что можешь. Но практика — это совсем другое. Очень хорошо помню свой первый день. В каждом ящике стола у меня лежала раскрытая книжка, в которую я мог подглядеть: переживал, что скажу что-то неверно. А еще я даже надел очки, которые никогда не носил, чтобы казаться солиднее и старше, ведь мне было всего 22 года, — смеется мужчина.
Поначалу было страшно: нужно было руководить, а кроме этого вести прием, ездить по вызовам.
— Помню: непогода, дорог нет, машина довезет, куда может, а дальше 2–3 километра идти пешком по колено в грязи. Тогда и деньги за это получали скромные, но никто об этом не думал, — вспоминает Борис.
Ради профессии пришлось отказаться от своих увлечений. В институте у Бориса сложился свой музыкальный коллектив. Ребята выступали в театрах, на телевидении, но потом пришлось выбирать. Совмещать медицину, музыку и семью оказалось невозможно.
Под управлением Хазизянца в больнице Реконструктора появились первые кардиохирургический и физиотерапевтический кабинеты и соляная пещера. Тогда в Ростовской области их было всего две — в Гукове и в Аксайском районе. Мужчина проработал в учреждении почти десять лет, а после его забрали в районную Аксайскую больницу на должность начмеда.
— Был и еще интересный эпизод в моей жизни, когда меня отправили создавать реабилитационный центр для детей от трех лет после операций на сердце. В стране тогда таких центров не было. Нашей работой заинтересовался столичный медицинский исследовательский центр имени Бакулева. У нас было много планов, но потом распался Советский Союз, нашу деятельность приостановили. Нам говорили, что мы выбрали неудачное время, но мы не подстраивались подо что-то специально, мы просто работали, — рассказывает Борис Хазизянц.
Работа 24 часа в сутки неделями, общение со спецслужбами и санавиацией, постоянное напряжение и ответственность в течение 20 лет сыграли свою роль. Мужчина честно объясняет: устал и сам попросился назад в Реконструктор.
— На тот момент в больнице, которой я раньше руководил, нужно было делать ремонт, снова вкладывать силы и время, — говорит врач.
Но, по его словам, в том и состоит профессия врача — постоянно приносить себя и свои интересы в жертву. А еще — любить людей и сопереживать.
— Помню, привезли 5-летнюю девочку, она попала под машину, дежурный хирург ее посмотрел и сказал, что нет ничего страшного. Девочку отправили домой, но дома ей стало еще хуже. Когда я пришел на работу на следующий день, меня срочно вызвали в травматологию. Поднимаюсь и вижу эту девочку, она вся белая, как полотно. До сих пор ее помню, даже фамилию. Я говорю: «Срочно в операционную!» Вскрыли живот, а там два литра крови. Девочку не спасли. Внутреннее кровоизлияние было. То есть дежурный хирург, когда смотрел, вот так халатно отнесся, не взял анализы, хотя по ним сразу было бы все видно. Я тогда долго пытался объяснить все родителям, но что объяснить матери, которая только что потеряла ребенка, — вздыхает Борис.
Дежурного хирурга судили за халатность, а у Хазизянца после произошедшего случился микроинфаркт. Хоть тысячу случаев у тебя таких будет, считает врач, все равно каждый раз переживаешь. И со временем сочувствие не проходит, если по-настоящему любишь свою профессию.
Борису до сих пор снятся страшные сны о больнице и неудачных исходах операций, а перед важными событиями он ходит в церковь — поставить свечку.
— Я верю, что есть сверхъестественные силы. Были случаи, когда иначе как чудом это нельзя было объяснить. Например, больные со злокачественной опухолью уже через месяц были совершенно здоровы. Сейчас жене предстоит операция, и я зайду в церковь, все же помолюсь, чтобы все прошло удачно, — говорит врач.
Несмотря на сотни спасенных жизней, Борис не считает себя «защитником».
— Если говорить о защите Отечества, то это все же о людях военных, которым доверили охранять границы, безопасность. Мы все равно так или иначе в этом участвуем. Но как врачи должны лечить всех — и с одной, и с другой стороны, — говорит он.
Жизнь в огне
В октябре исполняется 25 лет, как ростовчанин Андрей Сметанников поступил на службу в МЧС. Сейчас он замначальника службы пожаротушения, а начинал начальником караула. «В детстве я любил костры палить. Просто ради игры. А тут на тебе — пошел в пожарные — тушить. Раньше зажигал, теперь тушу», — смеется Андрей.
Он поведал о чудесах на пожарах, о спасенном микроскопе и своей семье, которая считает папу героем.
— В 1995 году, сразу после школы, я собирался поступить в Новочеркасский политехнический институт. Но перехотелось — шахты закрывали, работы не было. И я поступил в Ивановскую пожарно-спасательную академию, а затем в Московский институт пожарной безопасности. Это что-то вроде офицерской школы для МЧС.
Когда я вышел на работу, то сразу понял, насколько отважные, уверенные и сдержанные люди здесь работают. Они не пасовали перед опасностью, они не болтали, не хорохорились друг перед другом.
Помню свой первый пожар, я был тогда еще курсантом. 1997 год, суровая зима. Это был мой самый крупный пожар за 90-е. Горела ивановская медицинская академия. Было очень холодно, но мы возили с собой паяльные лампы для отогрева пожарных насосов и рукавов. На тот момент это была самая лучшая техника из наличия, серьезно — советский «хай-тек». Нам тогда выразили большую благодарность: мы спасли огромный микроскоп — реально гигантский, его непросто вытащить изнутри. Вокруг все сгорело, а он остался — мы его спасли.
В начале 2000-х на Днепропетровской горел цех по розливу ликеро-водочной продукции. Цех был легальный, огромный. Это был, наверное, мой первый крупный пожар. Нас подняли перед пересменкой, в половине седьмого утра. Поехали пять человек на двух машинах: я, двое пожарных и двое водителей. Когда мы приехали, то сразу поняли — своими силами не справимся. Горело где-то 800 квадратов. Вспыхнули коробки для упаковки бутылок, пламя уже пошло на крышу, загорелась кровля. Мы тогда сразу запросили дополнительные силы — тушили всем Ростовом. Конечно, было страшно. Не боится только дурак. Но мы боремся с этим ежедневно. Такая работа.
Был такой случай. На Миронова горела гостинка на шестом или седьмом этаже. Мама в растерянности оставила семилетнего ребенка в квартире, главное, сама выбежала. Было плотное задымление. Мы зашли в комнату в дыхательных аппаратах, все проверили — не можем найти. Мать говорит — в комнате был. Второй раз полезли, все перевернули, в ванную забрались — нет его. Нашли на балконе, в двух куртках Спрятался и начал терять сознание. Я его встряхнул, чтобы он воздуха вдохнул. Слава богу, живой остался.
В 2000-е годы многие мои бойцы уходили со службы из-за маленькой зарплаты. Но я не ушел — не знаю даже почему. Профессия сильно понравилась. Не представляю себя на другом месте. Мне как-то друзья предлагали работу с хорошими деньгами — не пошел. Сейчас бы предложили — я бы тоже отказался.
С годами подготовка пожарных стала лучше, к ней начали серьезнее относиться. Сейчас существуют полигоны для подготовки пожарных.
Спасать приходилось много. Но были случаи, когда не удавалось спасти. Тяжело это — видеть жертву. Если это взрослый — то судьба, а с детьми — больней. Когда ребенок ничего еще не видел, а он задыхается по вине взрослых. С этим никак не смириться. Но первый, кого не удалось спасти, всегда остается в памяти. Это был мужчина, сгоревший в гостинке на Волкова. Дрожь тогда по телу пробежала. Но надо было выдержать.
Жена говорит, что от меня часто пахнет дымом, и она с этим смирилась, 15 лет как-никак. Я познакомился с женой в шестой пожарной части. Она студенткой приехала на практику в качестве секретаря. Познакомились и до сих пор вместе. Жене кто-то нагадал, что будет муж в форме. А у нас как раз тогда были камуфляжные комбинезоны, пятнистые такие. Я поднялся как-то к ней в кабинет — и все, любовь с первого взгляда.
Дети встречают меня словами «Папочка герой!». Старшая уже подросла, ей 13. А младшей восемь — говорит: «Герой наш вернулся!» Я был бы не против, если бы дети пошли по моим стопам, но право выбора за ними.
Верю ли я в Бога? Скорее да, чем нет. Но на пожаре некогда попросить Бога о помощи. Сам на себя надейся и не плошай. Но помню настоящее чудо — как-то раз во время пожара кошка провалилась в оконную раму. Старую такую, с двойным остеклением. Дом сгорел полностью, а кошка провалилась между стеклами и выжила.
В какой-то степени я себя считаю защитником Отечества. Мы спасаем имущество от пожаров, но самое главное — спасаем жизни.
Ранее 161.RU рассказывал (и показывал), как поздравили своих коллег сотрудницы ростовских организаций. Креатива им не занимать!