Карапет Асланян: «Мечтаю, что когда-то мы сможем излечить 100% малышей с онкологией»

В конце 80-х годов, то есть каких-то 30 лет назад, диагноз «онкология» у ребенка звучал как приговор — лишь пятерых из ста удавалось излечить и спасти от смерти. Катастрофическую статистику, которую показывала советская система здравоохранения, удалось переломить благодаря помощи европейских медиков, а также за счет подвижничества наших врачей. Одним из таких подвижников, фактически создавших современную архитектуру борьбы с детским раком, стал ростовчанин Карапет Суренович Асланян, директор Центра онкологии и гематологии Областной детской клинической больницы.

При знакомстве с Карапетом Асланяном сразу бросается в глаза, насколько это добрый и мягкий человек. Кажется, он создан, чтобы работать с детьми и, наверное, стал бы отличным учителем — как его мама. Именно она когда-то настояла, чтобы её сын выбрал профессию эскулапа. Уже в самом университете на собеседовании перед вступительными испытаниями опытные преподаватели уговорили его поступать на педиатрический факультет, а не на лечебный, как хотел он сам. Карапет Суренович признается, что тогда работа казалось ему хоть и не простой, но и не экстремально сложной.

— Все знают, что дети болеют постоянно, но чаще всего имеются в виду какие-то простуды, ангины, вирусные заболевания. То есть ничего особенного. По крайней мере, так казалось когда-то нам, молодым абитуриентам, только начинающим свой путь в профессии. Ну что же, буду педиатром, раз так старшие решили, — вспоминает Асланян.

Тогда, в начале своего профессионального пути, он и представить не мог, что судьба детского врача уготовит ему совсем другие испытания.

Казусы советской медицины

В 70–80-х годах прошлого века советская медицина в области борьбы с детской онкологией катастрофически отставала от лучших западных образцов. Изоляция, в которой находились отечественные медики, не позволяла им использовать передовой опыт и, прежде всего, так называемые протоколы химиотерапии, которые десятилетиями составлялись западными клиниками на основе огромного массива данных.

— Если объяснять совсем просто, то это целая наука, всё зависит от тысячи мелочей — пропорций, количества, объемов, времени и способа ввода. Так вот, на Западе существовала единая информационная база, которую они составляли с 60-х годов на основе того, как проводили химиотерапию пациентам десятки онкологических клиник мира. Благодаря этому опыту и были составлены протоколы, имевшие наибольшую на данный конкретный момент времени эффективность. Советские же врачи были этой информации лишены, — рассказывает Карапет Асланян.

Еще один решающий фактор, в котором отечественная медицина решительно уступала европейской и американской, — сопроводительная терапия жизненно важных органов. Уже потом, когда советские врачи массово поехали учиться на Запад, они удивлялись, как можно вводить детям такие убийственные дозы химиопрепаратов.

— Всё дело в том, что они широко использовали препараты для дополнительной протекции сердца, печени, почек и других органов. Это позволяло увеличить объем вводимых химиопрепаратов в сотни, в тысячи раз! Конечно, это давало совсем другую эффективность в борьбе со злокачественными новообразованиями. У них уже тогда из 100 больных детей полностью излечивалось 70–80, — делится врач.

А в стране, которая считалась одной из самых могущественных в мире, детей в онкологическое отделение привозили, как на кладбище. Выживали единицы.

Карапет Асланян не говорит о тех детях, которые умерли у него на руках. Но помнит каждого, а ведь их были сотни. Это видно по его большим добрым и немного грустным глазам. Карапет Суренович вспоминает, как много раз возвращался домой с дежурства и обещал, что, проспавшись, придет в больницу только для одного — чтобы написать заявление по собственному желанию. Но потом приходил в отделение, говорил по душам с заведующей и оставался, понимая, что уйти — это значит смалодушничать, сдаться.

— Тогда мы знали, что в западных странах медицина показывает совершенно другие цифры. Там, напротив, большинство детей успешно от рака лечили. И мы были твердо уверены, что когда то сможем переломить эту ситуацию и у нас в стране. Эта вера заставляла нас бороться и находить силы не бросить всё, — говорит Асланян.

Тем более обидно было нашим врачам, что по уровню подготовки и готовности к самопожертвованию они совсем не уступали европейским коллегам. И даже в тех условиях им порой удавалось делать невозможное. Мало кто выдерживал, была текучка среди врачей и медсестер.

— Психологически это было очень трудно выдержать, почти невозможно. Вот лежит ребенок, и ты знаешь, что ему поможет лишь чудо. Вот родители, которые верят что ты волшебник и это чудо совершишь. Но мы ведь не были волшебниками, — сетует он.

Заграница помогла

Сегодня, в период когда ругать Запад у нас стало модно, многие люди забыли, что во времена перестройки отношения с европейскими партнерами были совсем другими. Мало кто из ростовчан знает, что теперь уже знаменитого далеко за пределами региона Центра детской онкологи и гематологии могло и не быть, кабы не помощь простых немецких фрау и герров. Именно обычные жители тогда еще ФРГ собрали 140 миллионов марок для оборудования в городах СССР десятка высокотехнологичных центров детской онкологии. Один из них появился на базе отделения детской гематологии в областной детской больнице в 1992 году.

— Немцы поразили своей педантичностью. Даже на крышу залезли, чтобы посмотреть, как наше хозяйство устроено. В итоге выбрали нашу больницу, потому что дела здесь обстояли лучше, чем у многих коллег в других городах, — рассказывает Карапет Асланян.

Но самым главным результатом этого проекта для ростовских врачей стала возможность пройти обучение в Германии и наладить связи с немецкими врачами, которая, кстати, тоже была оплачена из средств благотворительного фонда КЭР-Германия.

— Мы готовились очень тщательно, полгода я не выпускал из рук учебник немецкого языка — специально выбрал именно его, потому что медсестры в Германии не владели английским. А важно было общаться именно с ними — с людьми, которые непосредственно работали с больными, постоянно около них находились, своими руками вводили препарат пациентам, дотошно фиксировали малейшее изменение состояния, — делится врач.

Вооруженные новыми знаниями, ростовчане быстро вывели показатели по лечению детской онкологии на общемировой уровень. Иногда им удавалось сделать настоящие чудеса и вырвать у смерти детей, которых она уже практически забрала.

— Я хорошо помню одного мальчика с редким диагнозом — промиелоцитарный лейкоз. Когда его доставили к нам в отделение, мальчик был в шоковом состоянии, у него отсутствовали клетки, отвечающие за свертывание крови, отсюда — высокое давление, внутренние кровотечения. Бывают такие дебюты, когда общее состояние ребенка очень тяжелое и его нужно из этого состояния вывести, прежде чем начинать химиотерапию. Но здесь его просто невозможно было вывести из состояния шока, если не начать убивать злокачественные клетки. Мы приняли решение начать курс химиотерапии, хотя это был огромный риск, но и другого шанса не было. 40 дней мы не отходили от его постели, непрерывно вводя через зонд микродозы патогенетического препарата. В итоге вывели его из шокового состояния и продолжили курс химии уже на благоприятном фоне, — рассказывает педиатр.

За последние 25 лет в Ростовской области на лечение поступило почти 2 тысячи детей с онкологией, общая выживаемость составила 79%. Карапет Суренович отмечает, что технологии и опыт, которые были переняты на Западе, помогли существенным образом изменить ситуацию с детским раком в Ростове. Однако не меньшую роль сыграли профессионализм, а иногда и героизм врачей. Многие внедрения Центра стали в масштабах страны по-настоящему новаторскими. Не секрет, что излечить онкологию гораздо легче, когда пациенту создаются комфортные бытовые и психологические условия. Здесь, в Центре при ОДКБ, впервые в России начали работать психологи, специализирующиеся на детской онкологии. Специалисты Центра придумали и реализовали проект «Радуга Дружбы», который помогает больным детям социализироваться.

— Можно ли лечить рак у 100% детей? При нынешних технологиях вряд ли. Хотя наука не стоит на месте, и помечтать об этом мы можем. Да, возможности химиопрепаратов уже практически исчерпаны, но сейчас на ведущие роли выходят генно-инженерные технологии, которые, возможно, помогут совершить скачок и значительно повысить долю тех, кого мы сможем вернуть к полноценной жизни, — говорит Карапет Асланян.