История исчезнувшего маслобойного завода

Полуразрушенный, изуродованный пристройками двухэтажный дом во дворе домовладения по Пушкинской, 162 – пожалуй, единственное напоминание о заводе купца Патта, находившемся здесь до революции. Видеть его могут только те, кто заходит во двор Института по переподготовке и повышению квалификации преподавателей ЮФУ. Не знал и я о его существовании, пока не столкнулся с необходимостью узнать что-либо об Аврааме Патте, владевшем бричечной фабрикой на углу Богатянского (Кировского) и Черняевской (Восточной).

Но, как уже не раз случалось, поиски информации о владельце одного домовладения привели к обнаружению сведений о других людях, причем эти сведения оказались более подробными и интересными, чем о первоначальном объекте моего внимания.

Род Паттов был многочисленным, и Авраам Пейсахович оказался не самым известным его представителем. О нем удалось выяснить лишь то, что он был старшим сыном приказчика, который жил на Таганрогском (Буденновском) проспекте. В 1911-1913 годах ему принадлежала фабрика по производству бричек, которую он выкупил у Закштейна и Бражникова. Тот факт, что предприятием он владел недолго, может говорить о не самом успешном ведении дел.

Куда более удачливым оказался его родственник (возможно, дядя) Гершон (Григорий) Абрамович Патт. Родившись в семье ростовского мещанина в 1859 году, он к 35 годам обзавелся капиталом, позволившим ему стать купцом второй гильдии. В 1896 году Григорию Патту принадлежали паровая мукомольная мельница и маслобойный завод.

Что это была за мельница – вопрос открытый. В обзорах ростовской промышленности, опубликованных в 1890 и 1901 годах, в числе паровых мельниц, находившихся в Ростове, предприятие Патта отсутствует. Может быть, эта мельница была небольшой, и дореволюционные авторы на нее не обратили внимания.

Иное дело – маслобойный завод. Размещался он на территории имения Патта, состоявшего из двух смежных домовладений – под номерами 224 и 226 на Пушкинской улице. Во второй половине 1890-х годов завод был единственным в Ростове и, вероятно, первым в истории города.

Но люди, жившие неподалеку от завода Патта, не оценили историческое значение этого факта. Их волновали другие проблемы. Например, рабочие, трудившиеся на маслобойном заводе, в свободное от работы время выводили со двора завода «несколько огромнейших собак», которых натравливали на прохожих. И веселились, наблюдая, как люди «спасаются от разъяренных животных бегством».

Труба завода атмосферу тоже не улучшала. В мае 1900 года по коллективной просьбе нескольких обитателей Пушкинской улицы завод осмотрела «особая санитарно-строительная комиссия». Обследовав завод, ее члены пришли к выводу, что «если завод распространял сильный запах, то это было случайное явление. Поэтому она предложила Патту увеличить на три аршина дымогарную трубу, а печь для варки масла уничтожить».

Интересное заключение. Следует вспомнить, что когда уже известный нам Емельянов ходатайствовал об открытии маслобойного завода в своем имении, то городская дума согласилась с этим при условии, «чтобы Емельянов не производил на этом заводе варки масла». Данное решение было принято за семь месяцев до осмотра завода Патта. Как говорится, что дозволено Юпитеру...

Завод работал успешно, продолжая увеличивать доходы своего хозяина. В 1912 году на нем трудилось 65 рабочих; стоимость оборудования оценивалась в 20 тысяч рублей. Управляющим на заводе работал брат Григория Патта Самуил. С ним в начале 1917 года произошел неприятный инцидент.

В годы мировой войны завод производил сурепное масло «на нужды военного времени». Зимой 1916-1917 годов, по распоряжению помощника уполномоченного министерства земледелия Протопопова, производилась реквизиция сурепного масла на заводе Патта. С целью контроля объемов произведенного масла баки, в которых оно хранилось, были опломбированы. Причем пломбы были навешены и на баки из-под льняного масла, которое реквизиции не подлежало.

В конце января 1917 года (когда реквизиция уже закончилась) эти пустые баки понадобились управляющему для размещения новой партии подсолнечного масла. Требовалось их очистить от остатков льняного масла. Управляющий позвонил в контору Протопопова, чтобы тот прислал своего сотрудника для снятия пломб. Но сотрудник не являлся в течение двух дней. Тогда Патт дал указание снять пломбы. И тут появился долгожданный приемщик Коган, который, увидев сорванные пломбы, сразу же «помчался с докладом по начальству».

«Начальством» оказался некий Копылов, замещавший находившегося в отъезде Протопопова, – человек суетливый и малограмотный. Он вызвал Патта по телефону к себе в контору, где заявил, что управляющий должен быть арестован. Когда Патт попытался что-то объяснить, последовали угрозы: «Арестую! Сгною в тюрьме! Сошлю в Сибирь!». А затем Копылов вызвал по телефону городового. Видя, что дело принимает дурной оборот, управляющий заводом решил уйти. Но находившийся в это время в кабинете Копылова человек с болезненной фамилией Грипп внезапно выхватил револьвер и заявил: «Я принимаю временно на себя обязанности городового и не выпущу вас из комнаты!».

К моменту прибытия городового Копылов поостыл и предложил Патту составить протокол о снятии пломб с баков. Но Патт вместо этого подал жалобу ростовскому градоначальнику, прокурору ростовского окружного суда и помощнику министра земледелия. Он хотел привлечь своих обидчиков к ответственности за самоуправство. Но вскоре грянула революция, и до конца дело не довели.

Начиналось время, когда малограмотные люди с револьверами не вызывали руководителей предприятий к себе, а сами стали появляться в их кабинетах, действуя куда решительнее, чем обидчики Самуила Патта. А ссылка в Сибирь стала для представителей дореволюционной элиты далеко не самым суровым испытанием.

Завод же пережил своего создателя. В 1930-х годах это был «Халвично-маслобойный комбинат Консервтреста Наркомпищепрома СССР». Но, видимо, в войну он пострадал, и его решили не восстанавливать. До нашего времени сохранилась лишь одна из дворовых построек.