«У меня 8 тысяч писем о полицейском произволе, а я сам себе не могу помочь!» Интервью Ивана Голунова

29 января стало известно, что в Москве задержаны пятеро полицейских, начавших незаконное расследование в отношении журналиста Ивана Голунова. В Следственном комитете России заявили, что задержанные сфальсифицировали результаты оперативно-разыскной деятельности, а подкинутые Голунову наркотики приобрели незаконно. Это один из самых заметных поворотов в деле, начало которому было положено в июне 2019 года.

Незадолго до задержания полицейских журналист пришел в редакцию к нашим коллегам из 72.RU и рассказал о том, что случилось с его жизнью после задержания, как он относится к полицейским теперь и почему не хочет оставаться известной персоной. Публикуем большое интервью.

— Прошло семь месяцев с момента вашего задержания. Что с делом сейчас?*

— После пресс-конференции Путина стало известно, что возбуждено уголовное дело. Пока я не знаю в отношении кого, но догадываюсь, что в отношении сотрудников полиции. Об этом сказал и Владимир Путин. Я просто не видел этих документов и не могу утверждать точно. Я признан потерпевшим. Следователи сообщили мне об этом в начале января. Прошел первый допрос, запланированы еще и следственные мероприятия. Надеюсь, дело будет развиваться.

— Имена участников дела известны?

— Владимир Путин сказал, что уголовное дело возбуждено в отношении пяти сотрудников полиции (теперь их имена известны. — Прим. ред.). Правда, он заявил о возбуждении пяти уголовных дел в отношении пяти сотрудников полиции. Дело одно, но я пока не получил постановление и не понимаю, установлен круг причастных к делу лиц или нет.

— Вам не кажется возбуждение уголовного дела за день до пресс-конференции Владимира Путина какой-то странной игрой? На кого она рассчитана?

— Не знаю, за день оно было возбуждено или нет. После того как это прозвучало, следователи как-то замялись и только через час сказали: «Да, да, да. Мы вспомнили! Мы вчера возбудили уголовное дело». Да, это странно. Но то, что это произошло, — уже хорошо. Я буду надеяться, что всё это получит развитие, будут установлены виновные, и суд даст оценку действий полиции.

— Вы следите за судьбой полицейских, которые вас задержали и общались с вами в отделении полиции? Как у них дела?

— Слежу в том объеме, который мне доступен. Как сказал Владимир Путин, они уволены. Наверное, это действительно так, позже они подавали жалобу в Мосгорсуд с требованием восстановить их на работе. Суд отказал всем пятерым сотрудникам. Были новости, что кто-то из них трудоустроился, один пошел работать в сеть «Красное и Белое». Знаю, что они общались со Следственным комитетом, но подробности мне неизвестны.

— Пару дней назад вы попросили, чтобы государство перед вами извинилось. Для чего это делаете?

— При освобождении мне дали извещение о праве реабилитации. В нём говорится, что сотрудники прокуратуры в течение месяца должны принести официальные извинения. Это можно было сделать устно, между делом, особо не привлекая внимания. Но они этого не сделали. Спустя семь месяцев решил напомнить об этом. Вероятно, забыли.

— Получается, что вы ждете извинений от государства, которое не любит признавать свои ошибки?

— Ситуация, которая произошла со мной, удивительна и многими воспринимается как чудо. Многих поразило, что государство умеет признавать свои ошибки и делать шаг назад. Надеюсь, мне не принесли извинений из-за недоразумения. Может, они особо не читали пункт закона, согласно которому извинения должны быть принесены по месту проживания, месту работы или учебы, в соответствии с моими пожеланиями. Я тут задумался, а какие у меня могут быть пожелания?

Непонятный общественный совет

— От назначения Игоря Краснова на должность генпрокурора вместо Юрия Чайки вы чего-то ожидаете?

— Я всё-таки хотел бы, чтобы всё происходящее зависело не от конкретных лиц, а от закона, который существует. Если полиция оказалась не в очень выгодном свете и у многих возникли к ней вопросы, наверное, логично провести разбирательство и сказать: «Да, здесь сотрудники действовали не так, они нарушили то и то, и наказание будет такое-то». Мне кажется, решение не должно зависеть от конкретных людей.

— Кстати, о конкретных лицах. Переназначение Владимира Колокольцева министром МВД вам что говорит?

— Не знаю. У меня нет никакого другого варианта на пост министра внутренних дел. При этом я понимаю, много общаясь с полицейскими, что они не очень счастливы, работая в полиции, не удовлетворены своей работой. Оперативники говорят, что знали бы, как всё будет, не пошли в полицию. Меня поразила история, что сотрудник, который меня задерживал, до этого работал поваром в доставке пиццы. И решил неожиданно изменить свою карьеру — пошел работать полицейским.

— Достаточно иметь военный билет!

— Да, военный билет и среднее образование — все требования к полицейским. Обучение можно пройти позже. И я начинаю думать о мотивации этих людей. Я проверил — работая поваром, он имел зарплату больше, чем в полиции.

Считаю, что должно произойти реформирование системы полиции. Владимир Путин в июле 2019 года сказал, что нужен общественный контроль. Что с того момента произошло? Появился общественный контроль? Появились какие-то органы? Ничего не произошло. В общественном совете при УВД по ЗАО Москвы состоит Илона Броневицкая (певица, дочь Эдиты Пьехи. — Прим. ред.). В какой момент я должен к ней обратиться, если бы у меня были вопросы? Почему она там состоит, что там делает? Потом я узнал, что начальник УМВД — поклонник Эдиты Пьехи.

Я увидел полицию с одной стороны и с другой. Увидел, что есть полицейские, которые любят свою работу. Например, в короткий срок разобрались в моем деле, обработали большой массив информации и пришли к какому-то результату, о котором, надеюсь, станет известно публично.

— Насчет изменений в полиции. Министр остался тем же, а в 2019 году ваше дело и московские протесты нанесли большой удар по репутации силовых структур.

— Я сейчас много общаюсь с полицейскими. Понял, что с той стороны много людей, у которых задача дослужить до пенсии. Меня это очень расстраивает как человека, который гипотетически ждет, что полиция должна защитить его. Без полиции мы же не можем жить. Тут я понимаю, есть и другие большие проблемы. Например, возраст выхода на пенсию — 40 лет. Куда ему дальше идти? В охранники в супермаркет? Есть люди на руководящих постах, и им сложно что-то придумать. Многие идут в госслужбу или в бизнес — заниматься не совсем законными схемами, с которыми они сталкивались с другой стороны по долгу службы. Это большая проблема — что делать сотрудникам полиции после выхода на пенсию.

— После того как к вам пришла такая узнаваемость, стало ли сложнее работать журналистом-расследователем?

— Это мешает работать. Я не очень публичный человек. Когда меня знают многие, появляется вал писем. Мне на прошлой неделе позвонили в пять утра. Не выключил звук на телефоне. Женщина рассказала историю: муж ехал на Bla-Bla-Car, где-то их остановила ДПС, и в колпачке из-под шампуня обнаружили наркотики, а он их никогда не употреблял. Понимаю, что я ничего не могу сделать. У меня нет волшебной кнопки. Не могу разобраться в этой ситуации досконально, поехать и выяснить, как всё на самом деле было. Да и читателям будут неинтересны сотни однотипных историй с разными именами. Не знаю, что могу сделать. В конце ещё выясняется: «Ой, а вы не в Иркутске?»

— Таких историй тысячи?

— Тысячи. Не только про наркотики, но и про полицейский произвол. Восемь тысяч таких писем. И ты понимаешь, что ты ничего не можешь сделать с этим. Это очень расстраивает и нервирует. Понимаешь, что люди видят мою чудесную историю и отчасти хотят эмоционально прикоснуться к чуду. Понимаю, что этим людям некуда идти. По их словам, там не разбирались и штамповали дела. Допускаю, что такое может происходить. Куда им дальше идти? К уполномоченному по правам человека? Не знаю историй с хорошей реакцией. К депутату Госдумы? Он обычно появляется, когда предвыборная кампания идет. Нет инструмента и механизма у людей, куда им обратиться. Самое малое, что могу сделать, — это выслушать их.

— Вы следите за тем, как работают журналисты в регионах, за их расследованиями?

— Да, слежу. Моя личная радость, что после той истории, которая произошла со мной, журналисты сделали расследования у себя в регионах о том, как у них устроен похоронный бизнес. Ваши коллеги из 74.RU в Челябинске сделали отличный текст. Я изучал челябинский бизнес и увидел у них всё, о чем знаю сам. Примерно 15 регионов подключились. Вот 59.RU из Перми недавно выпустили большой текст-расследование о похоронном бизнесе.

Когда я получил премию за мой материал о похоронном бизнесе, думал, надо написать пост, собрать все ссылки и сказать — премия не только моя, но и всех журналистов, которые развернули у себя эту тему. Я общался со многими федеральными чиновниками, которые получают официальную информацию, но не знаю, как на само деле обстоят дела. Только лишь по скандалам.

Например, все знают, как происходят захоронения в Волгограде. Там запредельная схема и не один умерший не может пройти мимо компании, которая принадлежит местному депутату. Чиновники говорят, что не везде так. На самом деле много, где так. Текст на 74.RU появился еще летом, и я знаю, его читали те люди, которые сейчас разрабатывают новый закон о погребении и похоронном деле. У них раньше были сомнения. Сейчас они увидели эту публикацию и стали проверять, так ли всё в реальности.

— Что вы знаете о Тюмени?

— Знаю много про период Сергея Собянина в Тюмени, так как пишу про мэрию Москвы. Конечно же, интересовался, как система была устроено в Тюмени. Когда в Москве начали плитку менять, все заговорили, что делом занимается жена Ира-Бордюр (так называли в прессе Ирину Собянину. — Прим. ред.). И была информация, что схема известна в Тюмени. Я стал изучать. В Москве плитку укладывают какие-то обычные компании, не связанные с «Аэродромдорстрой», с которым обычно ассоциировали Ирину Собянину, ныне — Рубинчик. Я не нашел плотных убежденных связей «Аэродромдорстрой» с женой Собянина. Вот убрал Сергей Семенович в Тюмени троллейбус. Теперь до Москвы докатилась тенденция. Нужно узнать, что он тут ещё сделал.

— Во время вашего выступления перед журналистами в Тюмени показали, как на примере одного чека из кафе разобраться, кто стоит за бизнесом. Так всегда?

— Да, можно так. Была история в Кемерово с пожаром в торговом центре «Зимняя вишня». Не было понятно, что за ТЦ и кому он принадлежит. Смотрю по документам, и получается — здание до сих пор числится промышленным объектом и не является торговым центром. Нахожу среди одного из арендаторов торгового центра брата мэра города. Среди тех, кто сдает в аренду помещения, родственников главы стройнадзора, который, вероятно, получил взятку помещениями. И эта история выглядит уже по-другому. Понятно, торговый центр работал сознательно с нарушениями. Вряд ли тётушка из стройнадзора задавалась вопросами, всё ли так с торговым центром, если её родственники владеют торговыми помещениями. Результат мы видели.

— Все данные можно в открытых источниках найти?

— Да, можно найти. И законно. Есть открытый реестр юридических лиц, где мы в течение 20 секунд можем найти всех, кто владеет объектами.

— За рубежом разве не так?

— Не так. Во Франции, например, если мы хотим узнать, кто владеет объектом недвижимости, нужно лично прийти в муниципалитет, а потом через месяц лично заглянуть за ответом. В России эта процедура займет не больше минуты.

В Великобритании лет пять назад появился реестр публичный компаний, которым они страшно гордятся. У нас подобная схема уже 20 лет работает, и всё хорошо. Правда, до сих пор говорят, что в России ничего не прозрачно, а за рубежом — прозрачно.

— Зачем существует расследовательская журналистика в России, где принято считать, что ничего не меняется в стране?

— Есть позиция у Владимира Путина: на критику публично реагировать не следует. Ее заимствовали многие чиновники. Если выходит расследование, то редко бывает какая-то публичная реакция, но ты видишь изменения. Узнаешь — через несколько месяцев человек был уволен, но так, как-будто решение не связано с ранее проведенным расследованием. Я знаю, в мэрии Москвы внимательно читают, что я пишу.

— Мы говорили про «похоронку» и какие-то региональные истории. Федеральные чиновники увидели — с похоронным бизнесом что-то не так, они учли замечания при разработке нового закона о похоронном деле. И самое интересное, автор текст об этом бизнесе из Челябинска вряд ли подумает, что и его текст поменял ситуацию в стране. А еще есть такое дурацкое выражение «вода камень точит».

— Кстати, насчет реакции. В вашем канале в Telegram увидел, как писали про главу Чувашии, когда сначала он сказал, что надо «мочить журналистов», а затем заставил сотрудника МЧС прыгать за ключами. Сейчас уже говорят об его отставке. Это реакция?

— Какой-то сложный жизненный период у главы Чувашии. В Чувашии много проблем, на которые можно реагировать и которые можно решать. Если кто-то будет думать об отставке главы, то вряд ли она будет связана с эмоциональными вещами (как сказанная фраза или прыжок сотрудника МЧС), хотя они довольно странные, а будет связана с какими-то более реальными его делами.

— А когда глава региона говорит, что надо «мочить журналистов», что для вас эти слова значат?

— Это отношение к представителям профессии. Когда ты занимаешься какой-то темой, общаешься с чиновниками, звонишь в какую-то компанию, первый вопрос у них, который они озвучивают или нет: «Кто нас заказал?» Они не понимают, что ты заинтересовался какой-то темой, потому что задался вопросом или есть проблема. Они думают: «Да, есть такая проблема, но о ней долго никто не писал. Почему вы решили писать? Вас, наверное, заказали те-то или те-то» — такое сознание у чиновника. Им кажется, что ничего не может произойти просто так без какого-то заказа. Им нужно маркировать: оппозиция или не оппозиция.

— Вам не кажется, что у власти есть злоба на вас, ведь вы им испортили всю схему?

— Догадываюсь. Но я не думаю, что с помощью злобы и обиды сотрудники УМВД могут решить проблемы полиции. Не должен человек, когда видит полицейского, думать о переходе на другую сторону улицы. Он должен, наоборот, чувствовать себя защищенным и спокойным. У нас, я знаю, по своим знакомым, люди, когда видят полицейского, чувствуют опасность.

— Вам пишут люди, просят о помощи. Вы не боитесь стать идолом и остаться им?

— Я надеюсь, это временное явление. Хотя, конечно, каждое мое появление в новостях вызывает новый поток обращений ко мне. Даже сообщение «суд отказал Ивану Голунову в удовлетворении его жалобы». Да, я сам себе не могу помочь! Не могу добиться возбуждения уголовного дела. Я понял, что у меня есть важное дело, которое зависит прежде всего от меня — добиться того, чтобы моя история была полностью расследована и виновные получили наказание. Сделать кейс, который бы дальше вдохновлял на борьбу.

Вот в Омске была история, которая стала сейчас печально известна. Дмитрия Федорова задержали с наркотиками, отпустили под домашний арест, потом он записал видеообращение, в котором сказал, что эти наркотики ему были подброшены. После он исчез и был обнаружен в совершенно другом районе городе, где не живет — якобы его задавила электричка. Хочется, чтобы был какой-то отработанный механизм, люди смотрели и понимали, что можно добиться справедливости. Надеюсь, история Дмитрия Федорова будет расследована как в отношении наркотиков, так и его гибели. Я разговаривал с его родственниками, и они намереваются добиваться правды. Когда меня освобождали (это было в главном следственном управлении Москвы), я со всеми прощался и одному из сотрудников протянул руку, а он убрал свою за спину.

— Зачем вы ему руку протянули?

— Я с ним прощаюсь, я не какой-то ему враг, ведь мы встретились впервые. Я понимаю, почему он так поступил. Он считает, что надавили, ни в чем не разобрались и отпустили. Хотя были результаты экспертиз.

Теперь для меня важно доказать этому человеку — бывают ситуации с подбросами наркотиков, бывают ситуации, когда сотрудники полиции использую своё служебные положение, чтобы не кого-то охранять и защищать, а получать деньги, покупать себе новые машины и выплачивать ипотечные кредиты. Мне кажется, человек, когда идёт в полицию, должен хотеть защищать людей, а не использовать свое положение как способ зарабатывания денег. Это коррупция, с которой я и так сталкиваюсь, но в гораздо худшей и извращенной форме.

— Это ломает судьбы, а не грабит людей.

— Да, ломает судьбы. Я согласен. Это очень странно. Также как коррупция в медицине или люди, торгующие своим служебным положением. Самое ужасное — подобные поступки разрушают страну и общество.

— Будем надеяться, что ваше дело закончится благополучно.

— Очень бы хотелось, чтобы в такие ситуации не попадал никто, не было их в принципе. Я буду делать всё, что от меня потребуется. Если Министерство внутренних дел захочет узнать мое мнение, то я буду рад помочь. Я хочу, чтобы полицейские гордились своей работой, а я гордился ими, и никто их не боялся.

Журналиста «Медузы» Ивана Голунова задержали 6 июня 2019 года по обвинению в попытке сбыта наркотиков. В тот же день полицейские опубликовали снимки нарколаборатории, сделанные якобы дома у журналиста. Впоследствии руководство столичного МВД признало, что это другая квартира. Иван Голунов обвинения в наркоторговле не признавал, а редакция «Медузы» связывала случившееся с профессиональной деятельностью своего коллеги. Дело вызвало общественный резонанс: по всей стране журналисты, общественники и неравнодушные граждане выходили на пикеты в поддержку Голунова. В итоге 11 июня глава МВД России Владимир Колокольцев принял решение о прекращении уголовного дела — за недостаточностью улик. Журналиста отпустили, двух руководителей ГУ МВД столицы уволили. Сегодня стало известно о задержании бывших сотрудников полиции, которые подложили Голунову наркотики — это Денис Коновалов, Акбар Сергалиев, Роман Феофанов, Максим Уметбаев и Игорь Ляховец. Их подозревают в фальсификации доказательств и хранении наркотиков.