«Пусть они просто найдут мне моего ребенка». Как мать солдата ищет сына, который ехал на учения, а оказался на спецоперации

Мы встречаемся с Анжеликой на улице. В девять вечера она только освобождается с работы и идет домой. Обнимает нас и начинает плакать, хотя мы видим друг друга впервые. Последние несколько месяцев этой хрупкой женщины проходят так: работа допоздна и бесконечные переписки с Минобороны и прокуратурой. Больше полугода Анжелика Толмачова пытается найти своего единственного сына.

Последний раз она видела его 7 месяцев назад. Тогда он приезжал в отпуск в Тюмень. После отдыха Артем вернулся в свою часть под Санкт-Петербургом: до окончания контракта ему оставалось немного, уйти со службы молодой человек хотел 2 марта. 18 февраля он позвонил маме и предупредил, что едет на учения в Курск и скоро вернется. Больше Анжелика голос сына не слышала.

Минобороны считает военного без вести пропавшим, единственный свидетель говорит, что молодой человек попал под обстрел, но погиб ли он тогда — неизвестно. Представитель питерской части, по словам Анжелики, отвечает фразами, от которых понятней не становится: «Он пошел не туда, куда надо. Может быть, и туда, куда надо». Куда пошел Артем и вернулся ли он, не знает никто: ни сослуживцы, ни командир.

Эта история про женщину, которая в 2014 году бежала от боевых действий в Донецкой области в Тюмень и потеряла сына на спецоперации.

Жизнь в Донецкой области и мечта сына

У Анжелики на диване лежит украинский паспорт. Восемь лет назад она вместе с сыном и дочерью бежали из родного Енакиево в Тюмень. На момент переезда дочке было 7 лет, Артему исполнилось 16. Женщина признается, что скучает по родине и покидать ее не хотела. Но жить под внезапными обстрелами было страшно.

— У меня там осталась квартира. Переехали без вещей и без денег. Я только ремонт там сделала. Я тут три месяца проревела по друзьям. Мы до сих пор созваниваемся с теми, кто остался жить в Донецкой области. Я там работала в трампарке кондуктором, — рассказывает Анжелика.

Родители женщины переехали в Тюмень раньше. Чтобы купить здесь жилье, им пришлось продать в Енакиево две трехкомнатные квартиры, две машины и два гаража. Наш город показался женщине комфортным. Тем более здесь уже жили ее родные.

— Мама после приезда в Тюмень долго плакала. Если бы они не уехали тогда, то они бы там ничего не смогли продать. Уехали бы сюда так же, как и я: без вещей и без денег, — рассказывает женщина.

Вспоминая про родной дом, Анжелика говорит про сына, который не боялся обстрелов и с детства был храбрым. «Это он весь в меня», — сквозь слезы говорит женщина.

— Когда обстрелы начинались, он наушники надевал и в подвал не шел ни в какую. Говорил: «Мне пофиг, пусть стреляют».

«Увидел смысл жизни в армии»

В Тюмени Анжелика сняла небольшую квартиру, нашла работу в кафе неподалеку. Дочка пошла в школу. Сын после 9-го класса сначала учился в колледже, потом его забрали в армию, служить он хотел всегда.

— Он пошел на срочную службу. Еще из поезда звонил мне и говорил: «Нас там уговаривают остаться по контракту. Говорят, что это продвижение, так будет лучше». Тогда, в 2020-м, он на два года подписал. «Он весь в меня», — с любовью говорит про сына Анжелика

За два года службы по контракту Анжелика уже привыкла быть мамой военного. Однажды ей уже пришлось переживать долгую разлуку с сыном: она ждала Артема из Сирии. Женщина знает, какой техникой он умеет управлять, знает сослуживцев и командиров. Артемом она гордится.

— Мой сын служил в Санкт-Петербурге в ракетно-зенитных войсках. Ему понравилось в армии. Видимо, там он увидел смысл жизни. Подписал контракт. Всё его устраивало: он у меня в Сирии был. Тогда он мне позвонил и сказал: «Мама, я еду в Сирию». Я говорю: «Ты что там забыл? Это страшно!» В Сирии он был полгода. Он мне постоянно звонил.

После Сирии Артему дали отпуск. Он приехал домой к маме на один месяц. 15 дней дополнительного отдыха зимой, которые Анжелика называет «ветеранскими», сын захотел отгулять перед увольнением. Но задуманное не сбылось.

— Тогда он приехал в часть, отпуск ему не подписал никто. Он мне позвонил и сказал: «Нас отправляют в Курск на учения. 2 марта уже буду дома». Сказал, что командир отдал приказ, а он не имеет права ослушаться. Объяснил, что нужно выгрузить технику — они вместе с техникой поехали. Я еще тогда удивилась. Как-то странно: никогда они не выезжали всей частью.

За шесть дней до начала спецоперации Артем позвонил маме. Военный был уверен, что вернется через несколько дней, пойдет в отпуск, а потом контракт закончится.

— Я спросила: «Когда домой собираешься?» Он ответил, что всё это продлится 1–3 дня. 18 февраля ребенок вышел на связь последний раз. Всё. Больше я его не слышала.

После 18 февраля Анжелика несколько дней пыталась дозвониться сыну. Телефон Артема всё это время был выключен. Спустя 17 дней женщина получила первую новость от сослуживца Артема, Кирилла.

— Подумала, что, может, там связи нет. Потом 7 марта Лизе (сестра Артема. — Прим. ред.) в ВК написал сослуживец. Он спросил: «Вы ничего не знаете об Артемке?» Мы сразу поняли: что-то не то, мы с ним связались. Он рассказал, что они заехали на Украину, чтобы там поставить блокпост. Но там стоял украинский блокпост. Со слов Кирилла, их технику подбили. Когда они повылазили из танков, командир отправил на разведку моего сына Артема и еще двух человек. В это время был артобстрел. Очевидец сказал, что Артем лежал лицом вниз, крови не было, — пересказывает Анжелика разговор с сослуживцем.

После сообщения сослуживца Анжелике удалось дозвониться до командира сына. По словам женщины, он ей сообщил — место, где был Артем, обстреляли из миномета.

— Мы сперва надеялись, что, может быть, его подняли, забрали. Может, он в госпитале где-то? Всё это время мы надеялись на это. А потом один из командиров вернулся в часть со срочниками (имеет в виду, что вернулся с Украины). Я ему позвонила, но правду он мне не рассказал. Сказал, что сын без вести пропал. Я спросила: «Как так возможно? Вы его не забрали? Вы просто не забрали?» Он сказал, чтобы мы периодически звонили, узнавали. Я звонила и узнавала.

Анжелика записывала каждый разговор о сыне. Диалоги всегда бесполезные и абсурдные. На записях, по утверждениям Анжелики, звонки в Минобороны и другим представителям воинской части. Смысл в них один: жив или нет сын, не знают. И предлагают продолжать звонить.

Через несколько месяцев после последнего разговора с сыном телефон Артема неожиданно включился. Анжелика вспоминает это с воодушевлением. Для нее это стало поводом размышлять над вопросом: «Кому это надо было, ведь телефон был запаролен? А вдруг сын просто попал в плен?»

— 8 мая включился телефон. Первой позвонила дочка. Тогда трубку взяли, но в ответ было молчание. Я начала набирать. Он был уже выключен. Потом дочь мне перезванивает и говорит: «Мама, удалили страничку Артемки в ВК». Так как в армии нельзя странички иметь, он был под бабушкиной фамилией. Дочь сказала, что страничка удалена владельцем. Как так возможно?

Позднее в этот же день сестре Артема написала незнакомка. Она представилась волонтером со стороны Украины и сообщила, что тело военного якобы сожгли, чтобы не выплачивать компенсацию. Также она отправила фото документов Артема: паспорт, права, жетон. В их подлинности Анжелика не сомневается.

— Мы начали спрашивать ее: «Откуда такая информация? Откуда документы? Если он погиб, то откуда забрать тело?» Она ответила, что ей документы дали на Украине.

Анжелика говорит, что потом девушка начала призывать ее к различного рода протестам, но подробности этих диалогов мы раскрыть не можем, поскольку они могут расцениваться как дискредитация Вооруженных сил РФ.

Через пару дней девушка, представившаяся волонтером, удалила свою страницу и на связь больше не выходила.

В папке у Анжелики — кипа бумаг. Она распечатала все переписки о сыне, хранит каждое сообщение из ведомств. За 7 месяцев, что она пытается узнать об Артеме, пришлось побывать в морге — там сдавала тест ДНК, ходила в полицию, чтобы ей помогли с помощью телефона узнать местоположение Артема, несколько раз была в военкомате. Пока результатов нет.

— Я везде ходила. Когда Кирилл (сослуживец, который видел, что Артем мог попасть под обстрел) написал, я в военкомат побежала. Говорю им: «Делайте запрос в часть. Где мой ребенок находится?» Они сделали запрос в часть. 15 марта мне пришел ответ, что он у меня на спецоперации. Тогда он еще не был без вести пропавшим. Как такое возможно?

— Один из военных сказал, чтобы очевидец написал объяснительную. После этого мы Артема подадим на обмен телами. На Украине есть рефрижераторы — они туда складывают тела замороженные. Не знаю, подали они или нет. Сказали, что подали. Но я никому уже не верю, — вспоминает женщина. — Я уже 7 месяцев не живу. Я в этих бумажках зарылась, — продолжает она.

Среди обращений Анжелики — письмо в Генеральную прокуратуру, военную полицию, Минобороны, уполномоченному по правам человека в России Москальковой, министру обороны Шойгу, президенту России, главе ДНР Пушилину. Ответили ей везде, но легче от этого не стало.

— В Министерство обороны я звонила почти каждый день. Ни с дочкиного телефона, ни со своего я дозвониться не могла. Сброс шел. Прошла неделя — всё равно не могла дозвониться. Пошла к соседке и от нее дозвонилась. Получается, они заблокировали меня и мою дочь. Почему? Вопрос. Потом сестра отправляла запрос Москальковой, Шойгу, Путину. Даже Пушилину отправляла! В Генеральную прокуратуру, в Выборгскую прокуратуру, в прокуратуру Санкт-Петербурга. Все говорят: «Ищем». В одном ответе вообще написали: «Соболезнуем, но тела нет». Это Министерство обороны.

Что отвечают ведомства?

Уполномоченный по правам человека в Тюменской области подтвердил, что Артем числится пропавшим без вести. Однако еще 13 июля в Минобороны Анжелике ответили так:

— При опознании тела (останков) вы будете проинформированы. Выражаем соболезнования, — говорят в официальном письме представители Минобороны.

В военной прокуратуре Выборгского гарнизона отметили, что контракт Артема должен был закончиться еще 1 марта, но с рапортом о продлении военный не обращался. Там написали, что из вооруженных сил молодой человек еще не уволен, а из списков части его не исключили. Это расценили как нарушение закона. Проще говоря, командир не должен был отправлять Артема на спецоперацию.

— Таким образом, в связи с выявленными нарушениями в адрес командира войсковой части вынесено представление об устранении нарушений закона, — ответил старший помощник военного прокурора Выборгского гарнизона.

У Анжелики есть поддержка. В Сети она нашла группу, где состоит больше сотни родственников военных. Они, как и Анжелика, ищут своих близких. У кого-то история закончилась удачно. К примеру были случаи, когда пропавшие выходили на связь из плена. В сообществе родные военных делятся своими историями, рассказывают, как пытаются добиться ответа от властей, подбадривают друг друга. Иногда в беседу присылают что-то для души: с улыбкой Анжелика показывает нам плакат с фото пропавших без вести солдат — его сделали родные.

— У нас есть группа солдатских матерей. Мы раскиданы по всем городам. К примеру, Коншу (мама одного из пропавших солдат, с которой подружилась Анжелика) вообще в Омске, я в Тюмени, кто-то в Петропавловске. Вот мы с Коншу собираемся ехать в Петербург. Потому что потом зима, я потом вообще нигде ребенка не найду. Мы хотели коллективно собраться и поехать туда, где президент сидит. Собралось там человек 15.

В беседе мамы солдат вместе обсуждают и новости. Иногда, говорит Анжелика, сами того не зная, родные пропавших становятся героями рассказов на федеральных каналах.

— Я на работе как-то сидела. И девочки пишут: «Представляете, нас показали по телевизору!» Карнаухов там сказал, что мы, матери, фейки. Что это Украина хочет, чтобы тут все восстали. Потом девочки ему написали и спросили, на каком основании он так решил. Он ответил, что там украинский говор. Ну и что? Здесь очень много украинцев. Да даже те, кто живет рядом с Ростовом, у них такой же говор.

После этого, признается женщина, телевизор она перестала смотреть совсем. На протяжении семи месяцев она работает допоздна и почти без выходных — так она старается отвлекаться.

— Я по телевизору новости не смотрю. Одно вранье. Почему вы, идя туда, обманным путем посылаете ребят, которые ничего не знают? Это что за офицеры, которые носят погоны и так относятся к своим сослуживцам и к их родителям? — рассуждает женщина. — Когда всё это случилось, я работала два через два. Эти два дня я просто ревела навзрыд. Там хоть люди, я всё равно отвлекаюсь. Попросила директора, чтобы работать каждый день. Мне так легче. Мне на работе говорят: «Если бы не твоя ситуация, мы бы так и думали, что всё, как в телевизоре: хорошо и прекрасно».

Через неделю после нашей первой встречи Анжелика позвонила и сказала: «Волонтер написала, что погибли наши сыновья, надо ехать в часть». Затем к женщине спустя пару дней приехала из Омской области мама пропавшего сослуживца Артема, и они вместе полетели в Санкт-Петербург — в часть.

Анастасии билеты на самолет покупали всем поселком, Анжелика помогала и откладывала деньги с зарплаты. Мамы солдат верили, что командиры дадут ответ на их главный вопрос.

— По приезде в часть мы увидели, что там полный бардак. Дела Дениски не нашлось. В деле моего сына последняя запись — о том, что он был в Сирии. Нет командировки в Курск на учения, нет командировки на СВО. Объяснили это тем, что все начальники погибли, подполковник погиб и поэтому никто ничего не написал. Мы пообщались с замом комбрига. Поговорили еще с одним военным. Он сказал, что детей бросают, разбегаются и не забирают. Потому что это очень страшно. Я не знаю, кому верить. Я не верю никому.

Итогом пребывания в части стало еще одно письмо, адресованное командиру части. Попросили писать без имени, потому что неизвестно, кто будет руководителем на момент рассмотрения документа.

Находясь в Петербурге, Анастасия и Анжелика поехали в военную прокуратуру, написали очередное заявление.

— Прокурор к нам вышел со скандалом и сказал: «Вы что не знаете, в какой стране живете? Кругом бардак», — вспоминает женщина.

Чтобы история сдвинулась с места, нужно найти четыре свидетеля. Эти люди должны были видеть, что случилось тогда на границе: был ли обстрел, были ли Артем и Денис ранены. Тогда может состояться суд. Пока есть только один человек, который готов говорить, — его рассказ мы публиковали в начале текста. Где и как найти еще троих человек — непонятно.

Я спрашиваю у Анжелики: «Эти свидетели нужны, чтобы сына признали погибшим?» Она начинает плакать.

— Мне не надо погибшим. Просто пусть они найдут мне моего ребенка, — говорит она.

Что мы еще писали про семьи, которых коснулась спецоперация?

Ранее мы писали про спецоперацию глазами 20-летних молодых людей. Миша и Вася несколько лет занимались в центре военной подготовки «Аванпост». В 19 лет они окончили колледж и решили сразу подписать контракт. Оба сделали это втайне от родителей.

В другом материале — история одной семьи, жизнь которой в один миг изменила спецоперация. В феврале внука Раисы Алексеевны отправили на СВО. Пока он был на Украине, будни женщины и ее семьи превратились в нервное и страшное ожидание новостей.

Здесь мы рассказывали историю обычного сибиряка, который вновь собирается «на заработки» на спецоперацию.

И писали о том, что к уполномоченному по правам человека по Тюменской области в начале спецоперации обратилась мама солдата срочной службы. Ее сын, который ушел служить, оказался в зоне боевых действий. Для женщины это стало неожиданностью. Мы выяснили, как это могло произойти и что сейчас с солдатом.