Не место для развлечений. «Юг Руси» — о будущем ростовского ипподрома и планах властей застроить его

В 2019 году территория ипподрома в генплане Ростова окрасилась в цвета жилой застройки. Теперь — после завершения ковидной пандемии — площадка не торопится открыться для зрителей. Всё это — на фоне разговоров о возможной застройке участка. Корреспондент 161.RU Григорий Ермаков пообщался с руководителями агрохолдинга, чтобы понять, какое будущее уготовано одному из старейших ипподромов юга.

Всё идет по плану. Минсельхоза

На ипподром проходим через боковые ворота — те, что для лошадей и коневладельцев. Хотя нас встречает целая делегация «Юга Руси», сперва проходим пропускной контроль. Разговор начинаем с прогулки вдоль скаковой дорожки. Директор ипподрома отмечает, что ее состояние — это предмет гордости.

— Последние два года прошли у нас прекрасно, — говорит Дмитрий Камфарин. — У нас в прошлом году по плану было 13 скаковых дней. В этом — 11. Но скачек стало больше, наполняемость каждого дня выросла. Минсельхоз дает нам план проведения испытаний — и все традиционные призы, которые мы должны были разыграть, мы разыграли. По итогам выступления лошадей — кто-то попадает в элиту и становится производителем. Кого-то продают, а кого-то списывают в утиль.

Камфарин подтверждает: с крушением Советского Союза исчез как таковой рынок скаковых лошадей. Только теперь конезаводчики начинают разворот в сторону Азии и поставляют лошадей туда. Выгода в проведении испытаний для коневладельцев понятна, но в чем она для ипподрома? Шесть тысяч рублей — плата за испытание скакуна, в пять тысяч обходится содержание лошади на ипподроме в течение месяца. По словам директора, за сезон через ипподром проходят сотни лошадей. Но полностью мощности площадки — до 400 голов — не использовали со времен СССР. Крупные конезаводы измельчали, а коневладельцы-частники не могут заполнить нишу.

— Сейчас идет спад интереса к конному спорту. Самая большая тревога для нас — очень мало мальчиков, которые бы интересовались, — сетует Камфарин. — В основном интересуются взрослые, старше 30 лет.

Директор вспоминает, что еще в начале 90-х до 50 всадников боролись за кубок конных заводов. Сейчас наездников — единицы. То же самое и со зрительским интересом. Но, как говорит Камфарин, на билетах ипподром не зарабатывал никогда.

— У нас емкость трибуны — пять тысяч мест. Никогда мы не видели здесь столько людей. Полной посадки никогда не было за последние 20 лет. Даже когда мы объявляли скачки на кубок президента — было до 2,5 тысячи зрителей. До пандемии был маленький период, пока мы продавали билеты. Зрителей приходило до 200 человек. Если даже сравнивать с емкостью кинотеатра — это ничто.

С 2020 года ипподром не принимал зрителей из-за ковидных ограничений. Но и теперь, когда противоэпидемические меры отменены, трибуны остаются закрытыми. Руководство площадки объясняет это тем, что после 24 февраля ужесточились требования по обеспечению безопасности на спортивных объектах. Интересуюсь, как недопуск зрителей влияет на рентабельность ипподрома.

— Понимаете, люди — здесь вообще не важные представители. Здесь важны лошади, — отвечает Камфарин. — Испытания — это сельхоздеятельность, а [присутствие людей] — это просто традиция. Вообще скачки — это традиция не русская, а английская. И у нас в обществе она не подпитывается. Только люди, которые безоговорочно увлечены этим, которые согласны посвятить этому жизнь, — такие, как мы, — эти люди и держат еще это место. Коневладельцы несут колоссальные расходы. Они на этом совсем не зарабатывают.

По мнению директора Ростовского ипподрома, в стране практически уничтожены носители культуры разведения лошадей — казаки, дворянство. Без массового интереса не может быть индустрии. Коневодство — дорогое увлечение, а страну потрясает один кризис за другим. Спрашиваю — какая тогда выгода для нынешних коневладельцев.

— Любовь к лошади. Вы не представляете, какие у них конфликты в семьях из-за того, что папа отдает деньги куда-то, вместо того чтобы заниматься своей семьей. Тратит бабки на каких-то кобыл, — смеется директор.

Деньги на сентименты

Заходим в манеж. На первый взгляд, ремонт окончен. Но, если приглядеться, на свежеокрашенных стенах видны сырые пятна — руководство площадки списывает проблему на то, что здание построили в 1960-е, закрыв глаза на дефекты. Раньше в манеже работал прокат. Теперь Камфарин не может однозначно сказать, возобновят ли его, — нужны тренеры, которые будут работать с лошадьми и наездниками.

— То, на что вы здесь смотрите, — это десятки миллионов рублей, — объясняет директор «АгроСоюз Юг Руси» Лариса Сулацкая. — Объем проекта за время работ увеличивался. И проблему с пятнами на фасаде нужно как-то решить.

По словам Сулацкой, на балансе ипподрома много объектов и сложно сказать — какой будут реконструировать следующим. Рост цен на стройматериалы и экономическая неопределенность мешают планировать вдолгую, сетует она. Сулацкая уверенно говорит только о том, что бюджет следующего года в любом случае будет исчисляться десятками миллионов рублей. Которые не окупаемы.

— У людей, которые занимаются лошадьми, — у них своя логика, — говорит экс-банкир Сулацкая. — Мне, экономисту, она непонятна. Это другой мир, другая история. Нас очень поддерживает учредитель. Все призовые сформированы за счет [предоставленных им] спонсорских денег.

Уточняю, держится ли ипподром только за счет учредителя? Сулацкая отвечает, что не сказала бы так. Но его доля — 100% по всем затратам: зарплата, техника, коммуналка, налоги.

Переходим из манежа в конюшню. Животные встречают руководство ипподрома ржанием — здороваются. Вновь интересуюсь у Камфарина, действительно ли для работников ипподрома труд здесь — больше про чувства, чем про деньги. Соглашается.

— Все лошади, которые здесь находятся, — с конного завода имени Буденного [входящего в «Юг Руси«]. Рыжие, белоногие, с брендом. Жеребят мы начинаем продавать от 200 до 400 тысяч. Это племенная лошадь, которая ничего не умеет. Люди, которые покупают, дальше вносят свои трудозатраты, тренируют. Поэтому цена растет на сотни тысяч.

Донскими лошадьми за рубежом раньше интересовались, но всё изменилось. По словам Камфарина, чтобы выйти на рынок, ипподром должен войти в европейскую ассоциацию по племенному животноводству — это требует значительных вложений. По словам директора, за регистрацию одного жеребенка нужно заплатить 100 евро. Когда ежегодно их выпускают по 90 штук, то это ощутимо бьет по карману.

Выходим из конюшни в закат, видим, как коневоды ведут лошадей на прогулку. Спрашиваю у Камфарина, какие эмоции испытывает, видя падение интереса к конному спорту.

— Сожаление, — отвечает директор.

На вопрос, помог бы популяризации спорта допуск зрителей на скачки, директор отвечает уклончиво: рассуждает о деревне, откуда люди бегут в города. По мнению Камфарина, именно на селе — база индустрии. Поэтому, когда деревня истощается, город недополучает лошадей, а за этим падает зрительский интерес — порочный круг.

Другая проблема — закрытие тотализатора. За рубежом прибыль от ставок на скачки возвращается в отрасль. А в России, говорит Камфарин, тотализаторы приравняли к казино — нужен паспорт игрока, регистрация специальной игорной зоны. Не говоря о том, что детям закрыт доступ в такие места.

Мы подходим к трибунам Ростовского ипподрома. Делаем пару кадров. Сулацкая говорит, что они в процессе реконструкции. Прошу уточнить, когда планируют закончить работы. «Всё определяется планом в конце года». Трибуны, как и зрители, — не в приоритете. Для испытаний они совсем не нужны.

— Тут нет никакой преемственности, — добавляет Сулацкая, говоря о сохранении наследия одного из старейших ипподромов юга России. — Главное — не стены и не поле, а ежедневный труд коллектива ипподрома. Это наш ежедневный труд. Невидимые вещи на первый взгляд — содержание клумб, асфальт, прочее.

Поднимаемся на трибуны через кабинет директора, вид завораживающий. Камфарин перечисляет — тут у ипподрома было табло над дорожкой, дальше были фигурные кусты. Сулацкая добавляет: красиво, когда скачки идут и флаги развеваются.

— Если бы ипподром мог себе позволить обеспечить для посетителей безопасность, чтобы снова пустить их на трибуны, он бы это сделал?

Камфарин молчит. Сулацкая отвечает: «Это ко мне вопрос, давайте пройдем». Над столом в кабинете директора висит гигантский портрет гвардейца-кавалериста, генерала-майора Павла Брикеля — одного из известнейших руководителей площадки. Что это, если не преемственность?

Гектары любят тишину

Уже в кабинете Лариса Сулацкая заверяет: если паспорт безопасности согласуют, то в следующем году люди смогут посетить ипподром. Говоря о безопасности, Сулацкая подчеркивает: «Мы не хотим быть "Хромой лошадью"».

— Сравнивать нас с [пускающей тысячи болельщиков на трибуны] «Ростов-Ареной» — неэтично. Здесь идет производство, и мы несем ответственность, — продолжает руководитель «Юга Руси». — Это для специалистов. Они следят — кто как пробежал, с какими результатами. Здесь находятся участники производственного процесса.

По мнению руководства площадки, любителям лошадей и скачек на производстве делать нечего. Ипподром — не место для развлечений, считает Сулацкая. Тем более посетителей в последние годы было мало, а когда в 2022 году запустили трансляции скачек — они стали собирать по 20–60 зрителей.

— [Людей можно привлечь] только с шашлыками. А ипподром, во-первых, изначально не предусмотрен под это — здесь мало места, — продолжает она. — Для зрелищности — нужно больше пространства, другая инфраструктура. А тут всё строилось в 60-е.

Ипподром зарабатывает на испытаниях, но это не те деньги, которые позволили бы считать площадку серьезным бизнесом. Многое держится на страсти, симпатии — сотрудников, коневодов, владельца площадки. Интересуюсь, не проще ли «Югу Руси» просто продать участок в центре города, который может стоить сотни миллионов, если не миллиарды рублей.

— Мне кажется, чем больше мы разогреваем эту тему, — тем больше нездорового интереса проявляется к ипподрому. Мы сидим тут тихо, лошадей испытываем. Мне как ростовчанке рассматривать ипподром как «строительное пятно» — нежелательно, — говорит Сулацкая.

Директор «Юга Руси» уверяет, что холдинг не ищет покупателей для участка.

Спрашиваю: что насчет планов администрации Ростова-на-Дону. В генплане 2019 года участок размечен под жилую застройку, а в 2021 году сити-менеджер Алексей Логвиненко прямо назвал территорию ипподрома одним из перспективных мест, которые можно использовать под застройку.

— Я не могу сказать, выходил ли кто на нас из администрации, — если выходили, то не на меня, — уверяет Сулацкая. — У нас нет информации, почему он это сказал.