«100 рублей тут как миллион»: кто и почему торгует за копейки на ростовской барахолке

«Это всё остатки прошлой жизни», — говорит барахольщик Александр, поправляя свой пестрый и потрепанный товар. Сюда, на угол улицы Станиславского и переулка Семашко, каждый день приходят торговать десятки таких же пенсионеров, как он. Цены на ростовской «блошке» варьируются от 50 копеек за старую гайку до 300 рублей за работающий телефон. Корреспондент 161.RU Анастасия Миронова рассказывает истории тех, кто продает свои пожитки на самом известном стихийном рынке Ростова.

«Люди благодарят, когда уступаешь»

Александр — седой старик с редкими волосами — сидит на приставленном к стене стульчике. На нем голубая кофта с разбросанными по воротнику пайетками. У ног — ткань, на которой разложены юбки, рубашки, ремни и всякая мелочь. Несколько платьев бережно накинуты на ставни подвальных окон, а вешалки с остальными держатся на фасаде. Мужчина почти сливается со своим товаром — такой же чуть выцветший. Александр говорит, что сегодня торговля идет плохо, но каждый день — по-разному.

— Понимаете как, вы съели курочку, а я нет — в среднем мы съели по полкурочки. Так и здесь: один день есть [доход], другой нет практически ничего — 300–400 рублей получается иногда. Зависит от товара и спроса, но тоже непредсказуемо, ведь каждый ищет свое, выбирает то, что ему по душе.

Мужчина морщинисто улыбается, когда говорит о покупателях. Уставшие от многолетнего труда руки прячет за спину. Свой немногочисленный пестрый товар Александр приносит из дома.

— Работы нет, пенсия маленькая, а везде нужно платить. Вот и приходится сидеть — хотя бы здесь за место платить не нужно. Иногда гоняет администрация, здесь же нельзя торговать. Но это не долго — недели две погоняют, а потом им самим надоедает. А нам куда деваться? Детям нужно помогать, теща старая — ей 90. Вы посчитайте, сколько только на лекарства нужно, на них больше всего и уходит.

Александр радуется, что живет недалеко от рынка. С негодованием мужчина рассказывает о монетизации льготного проезда для ветеранов труда — говорит, выплачиваемой взамен тысячи рублей даже на полмесяца не хватает.

— Должны были столько денег выделить, чтобы хватало на проезд. Был бы я простой пенсионер, то платил бы 50 процентов, а так как я ветеран, мне дали эту тысячу и как хочешь, так и расплачивайся. Уже лишний раз никуда не поедешь. Хорошо, что ходить могу, а другие-то не могут.

На блошином рынке Александр только подрабатывает, но признаётся, что постоянной работы нет месяцами, а пенсия всё равно неполная.

Лучшим местом для торговли Александр называет улицу Семашко — чтобы занять там место, нужно прийти в три часа утра. Даже в такое раннее время здесь будут стоять торговцы и занимать места знакомым. Свое сегодняшнее место на Станиславского Александр считает неплохим — его занял около шести утра. Мужчина делится секретом: нужно красиво разложить товар, чтобы на него обратили внимание. На блошином рынке это сделать не так просто, как в магазинах с их витринами.

— Иногда важен сам процесс, когда торговля идет. А когда сорвется, так вообще сердце замирает, — говорит Александр, сравнивая свою подработку с рыбалкой.

В перестройку жизнь заставила Александра заниматься продажей рыбы, закупать товар он ездил на Дон. Вспоминает, что рано утром на рынке одна цена, в десять — вторая, к обеду — третья. Цену выбираешь так, чтобы люди покупали: тем, у кого меньше денег, тому и скидку можно сделать побольше.

— Так и здесь. Приходит иногда бабушка, просит уступить. Я же знаю, что пенсионерка, уступаю. Люди благодарят, когда уступаешь.

Его дочь — студентка — учится на кинорежиссера в Москве. Учеба дороговата для семьи, но Александр как может помогает дочери исполнить мечту. Отец верит, что девушка устроится в Москве. Тогда ему будет спокойнее и немного легче.

Племянник дяди Валеры платит за квартиру и ждет ее в наследство

Среди продавцов одежды затесался мужчина, выложивший на ткань инструменты: старые отрезные диски, напильники, стамески. Мужчина в кепке и темных очках сидит боком к прохожим. Отвечает на вопросы неохотно, даже представиться не желает.

— На металлолом такой инструмент не сдашь — дадут мало, а он рабочий, качественный, такой уже не выпускают, он советский, — гордо презентует товар мужчина. — Вот если телефон качественный, то в нем много функций и работать будет долго, а если подделка китайская, то быстро сломается. Вот так же с инструментом.

Как и многие здесь, продавец инструментов — пенсионер и выходит на барахолку подзаработать. О доходах говорит с усмешкой — говорит, хорошо, когда получается заработать рублей 300, но, по его словам, торговля всё равно идет хорошо.

А вот торгующий книгами дядя Валера прямо заявляет, что товар расходится с трудом. Сегодня он заработал всего 50 рублей.

— Не берут люди книги, не читают. Иногда могут за классикой прийти, но чаще всего покупают детективы и женские романы, выбор у меня неплохой.

Дядя Валера — в оранжево-черной рубашке с гавайскими мотивами, солнечные очки подняты в седые кудри. В таком наряде бы отдыхать на берегу моря, но Валерий сидит на краю заваленной вещами улицы. Прямо за его спиной проносятся трамваи. Мужчина жалуется, что лекарства дорожают. И радуется, что племянник платит коммуналку за его однушку, обещанную тому в наследство.

— Мне нравится здесь сидеть, воздухом дышать. Всё равно лучше, чем дома.

Дядя Валера не может стоять на больных ногах дольше 15–20 минут, поэтому другую подработку найти не может. Книги ему кто приносит даром, кто продает за копейки. Валерий платит только за аренду склада, напротив которого торгует. Пока разговариваем, мимо проходит мужчина с коробками чая.

— Ну что, дядь Валера, выселяют тебя?

— Я не пойду никуда, я так и буду тут. Пусть разговаривает с другими. Толик, согласись, он там арендует внизу, пусть арендует.

— Я просто унесу твой товар и выброшу. Мне что скажут, то я и сделаю.

— А ты скажи, что чужое трогать не собираешься и не трогай, не суй никуда свой нос.

Разозлившийся дядя Валера решает прервать наш разговор.

Тетя Дуся мечтала стать учительницей физкультуры

В уголке у подвала разложила свой товар женщина в розовой блузке. Она смотрит в квадратик простенького карманного зеркала, поправляя помаду на губах.

— Нашли кому вопросы задавать, старой, глухой, беззубой бабке, — улыбается тетя Дуся. — Мне стыдно разговаривать с размазанной помадой. Вот когда была маленькой, смотрела на свою воспитательницу, у которой помада размазана в морщинках, думала, почему она в зеркало не смотрит. А сейчас вот сама такая.

Сегодня она еще ничего не смогла продать. Говорит, что в последнее время торговля идет плохо, потому что люди тратят деньги на лекарства, а не на вещи. Мимо проходит женщина, мельком посмотрев на прилавок тети Дуси.

— Наташ, как сарафанчик? — спрашивает бабушка.

— Не оправдал ожиданий, — отвечает постоянная посетительница блошиного рынка.

— Ну вот, я думала, будет хорошо тебе по фигуре.

Тетя Дуся продает свою одежду, иногда кто-то приносит вещи, которые жалко выбросить. Ей 80 лет, у нее много внуков и правнуков — пенсии не хватает, чтобы каждого баловать, одевать, готовить к школе. Просто сидеть на рынке тете Дусе не нравится, а когда идет торговля, то, конечно, приятно. Но такого уже давно не было.

Давным-давно женщина переехала в Ростов из Сибири — хотела стать учительницей физкультуры. Поступила в техникум, училась прилежно, но через полгода она заболела брюшным тифом. Пролежав месяц в больнице, Дуся сильно поправилась и не смогла выполнять физические нормативы. В 15 лет ей пришлось бросить учебу и пойти работать. Сестра, у которой она жила, вышла замуж и уехала под Зерноград.

— Я осталась гол как сокол. Пошла работать прислугой.

Тетя Дуся помогала по хозяйству всем, кто предлагал, получала копеечку или тарелку супа. В 16 лет получила паспорт и устроилась в детский сад, так как ей очень хотелось работать с детьми. В яслях была только одна вакансия — прачка. Дуся работала в тесной комнатушке с печью, которую нужно было вручную растапливать каждый день, и столиком, на котором она стирала вещи. В комнате было так мало места, что приходилось держать дверь открытой зимой и летом. От постоянного холода, сырости и тяжелой работы у Дуси стали отекать руки и ноги.

Девушка поступила на курсы медсестер, продолжая работать прачкой. На занятиях Дуся часто засыпала от усталости — это заметили преподаватели и отвели девушку на разговор. Один из учителей предложил уволиться из яслей, обещал помочь найти другую работу, но Дуся отказалась, настояв на том, что, пока не закончит учебу, не уволится. Мечта девушки стать учителем физкультуры так и не сбылась, но она, как и хотела, работала с детьми. Сначала медсестрой, потом воспитателем.

Пока мы говорим, к развалу подходит женщина средних лет в задранной футболке и сползающих шортах. С ней — три ребенка. Младший мальчик волочит по асфальту старенькую голубую сумку, больше похожую на кошелек.

— Почем кепки?

— По 50 рублей. Выбирайте, я уступлю сколько хотите. По цене покупателя.

Женщина брезгливо берет три кепки тети Дуси, но в каждой ее что-то не устраивает: то слишком большая, то «девчачья». Видя, что кепки тети Дуси покупательнице не нравятся, соседняя торговка предлагает свой товар — за те же 50 рублей.

Ростовчанке с тремя детьми не нравятся и эти.

— Всю жизнь проработала, всю жизнь довольная была, чистенькая, хотя и на подработках все время, — сетует тетя Дуся. — Пенсию получила вот такую [крошечную], а вкалывала за всех. Тогда и задумалась: вот дурочка, что ж я в институт не пошла.