«Один бил, двое держали?»: как семья убитого на Дону солдата требует наказать военных полицейских

Военнослужащего-контрактника до смерти избили в Ростовской области еще в августе, но тело семье отдали через 17 дней после смерти. Пока единственным подозреваемым по делу проходит сотрудник военной полиции. Но семья погибшего уверена: в избиении участвовали как минимум трое, а скандал поначалу пытались замять. В интервью корреспонденту 161.RU Сабине Бондарь сестра погибшего Юлия Пичугина рассказала о последних месяцах жизни Михаила и о том, как родные добиваются справедливого расследования его убийства.

— С чего всё началось? Что подтолкнуло Михаила подписать контракт?

— У него судьба сложилась так, что в вооруженных силах срочную службу он не служил, поэтому он задумал подписать контракт еще в апреле этого года. О чем сообщил на тот момент гражданской жене. Тогда она была именно гражданская. Они были вместе два года. Он поговорил с ней, уведомил ее, что хочет подписать контракт. Она с ним ругалась, всячески отговаривала. Он ее не слушал, и тогда жена позвонила сестре нашей. Нас четверо: две сестры и два брата. И вот они вдвоем начали ругаться с ним и отговаривать его.

— Не получилось уговорить?

— Отговорили, как на тот момент думала сестра. Он успокоился. Но в июне, никому ничего не сказав, поехал [в военкомат] и подписал контракт. По приезде оттуда сообщил, что подписал контракт на работу на три месяца, якобы на вахту. Подписал контракт 3 июня, а уже 4-го вышло постановление, и 6 июня он уже уехал. Жене до последнего говорил: «Я вернусь через три месяца». Так как он не служил, то мог подписать контракт только на два года. Если бы он служил, тогда можно было бы подписать на год.

— А ваш второй брат сейчас на СВО?

— Да. Наш брат Алексей действительно служит в вооруженных силах. Он был мобилизован в конце октября 2022 года. Сейчас несет службу в зоне СВО. Он также присутствовал на похоронах [Михаила]. Ему дали внеплановый отпуск в связи с такими обстоятельствами.

— У наших источников в силовых структурах есть информация, что с Михаилом плохо обращались в учебке?

— Из Свердловской области Мишу отправили в Оренбургскую — на обучение. Там избивали, были побои. Почему? «Потому что это армия», — говорил Миша. Я не знаю даже, с чего начать. Он рассказывал, отправлял фотографии — синяки были. Его отвозили в больницу, там накладывали гипс на руку, потому что она была сломана. Так наказывали за то, что они там в увольнении нарушили дисциплину. Ни у кого нет права нарушать свои должностные полномочия. При нарушениях есть определенное наказание.

— Что вам говорил брат, когда присылал такие фото?

— Ничего. Он принимал это как мужчина, но такого быть не должно. Говорил только то, что это армия и что делать. 23 августа прислал видео, на котором молчит. Он только показывает руку в гипсе. Как оказалось, ее сломали. Наверняка даже говорить об этом в части не мог вслух. У них подошло время на отправку, а он в гипсе ходил. Чтобы поехать со своим полком, а не следующим поездом, чтобы быть со своими ребятами, он этот гипс снял сам, иначе бы оставили до следующего эшелона.

— Их отправили в зону боевых действий?

— Нет. Они были в Ростовской области — там была временная дислокация. При этом, как он нам сообщал в чатах, с 10 августа участник СВО. Они долго ехали в пункт дислокации, то место, где всё это произошло, — это была временная дислокация у них. Он специалист, работал на заводе токарем, сварщиком. В какой-то момент даже шла речь, что он может работать в тылу в ремонтной бригаде. Мы уже даже перестали волноваться за него, потому что он собирал документы. Миша запрашивал у жены все дипломы, чтобы его определили в другой полк.

— Супруга гражданская уже была в курсе, что он уехал не на вахту?

— Да. С нынешней женой он расписался в день подписания контракта, а до этого они жили в гражданском браке.

— Как вы узнали, что произошло? Кто вам сообщил?

— Сообщил сослуживец. Миша умер в конце августа, а официально мне позвонили только 8 сентября. И то только после того, как я два дня подряд к ним ездила и надоедала своими вопросами. Позвонили из военкомата города Режа, где я живу. А ушел он из военкомата Екатеринбурга. Последний раз он звонил сначала жене, потом сразу маме — в девятом часу вечера 22 августа.

— Вашего брата и его сослуживца, как говорят наши источники, избивали сотрудники военной полиции...

— Да, правда. Но второму досталось не так. Военных полицейских было трое. Подозреваемый только один. На мой вопрос, почему один, следователь ответил: «Потому что двое других стояли и смотрели». Об этом никто не говорит. Но они не имеют права даже замечания делать военным, не то что бить.

— Насколько нам известно, тот полицейский задержан? Вы знаете, кто это?

— Он рядовой-водитель. <...> Но один не мог избить двоих. Не мог. Может быть, двое, которые якобы стояли и смотрели, может быть, они держали их. Статья должна быть совсем другой. Их было трое, потерпевших двое. Выходит, что это было групповое избиение. Очевидно, что преступление было совершено группой лиц, а не один на один. Сейчас нашли крайнего, которого и обвиняют, но я полагаю, что он участвовал в этом не один. Двое остальных тоже должны понести ответственность, а тот, которого признали свидетелем, должен быть признан потерпевшим, потому что его тоже избивали.

— Что было написано в протоколе, который вам показывали при ознакомлении с делом?

— Там было написано, что подозреваемый [имя военного]... Я сейчас дословно цитирую, потому что лично я это читала. Подозреваемый [имя военного] ударил лично один раз в правое бедро Михаила и три раза кулаком в голову. Это всё, в чем он признался. То есть это всего лишь одна травма — удар в бедро и три удара в голову. Это все телесные повреждения, которые он описывает. Судя по фото в морге, можно увидеть всё.

У Миши нос был прямой всегда. На фото даже видно, что он неровный, — продолжает сестра. — На переносице виден синяк, гематома. На руках видны следы, не буду утверждать точно, из-за чего, но то ли от наручников, то ли от веревки. Кроме того, обратите внимание на правую руку Миши: в районе сгиба — синяк. На левой руке тоже синяки в районе плеча и подмышки. А также обратите внимание на правый бок Михаила. Как раз под рукой, если хорошо присмотреться, там будут видны множественные синяки и полосы. Это четко видно даже невооруженным взглядом. Суть в том, что в протоколе описана неполная картина произошедшего и не обо всём говорят нам следственные органы. Не всю картину нам они преподносят.

— Что говорит сослуживец, который был с Мишей в тот день?

— Мишиного сослуживца полностью изолировали от других сослуживцев и перевели его в другое подразделение. Он изолирован, звонки прослушиваются, и сослуживцы, с которыми мы держали связь, нам пояснить и подробно рассказать ничего не могут. Мы всё понимаем. Мы понимаем: если они нам скажут что-то лишнее, они могут навредить себе.

— После чего всё же завели уголовное дело? Изначально следователь вам отказывал?

— Дело в конце концов заведено. Пришлось еще жене писать ходатайство, чтобы изменили меру пресечения и подозреваемого заключили под стражу. Это, на наш взгляд, было очень возмутительно, потому что все эти действия, сама ситуация сама собой говорит, что не своей смертью человек уме и возбуждение уголовного дела давно нужно было. Следователь нам говорил, что они ищут основания для возбуждения. Тех оснований, видимо, которые они получили, им было [поначалу] недостаточно.

— Что написано в эпикризе? Причина смерти какая?

— Он умер от черепно-мозговой травмы. Со следователем я говорила. Я рассказывала, что мы были в морге. У нас есть доказательства, что его пристегивали наручниками. На это мне следователь сказал, что скорее это были не наручники, а веревка. Я говорю: «Вы восстановите последовательность событий. Когда были нанесены побои? В то время, когда он был привязан или пристегнут?» Он уклонился от ответа на данный вопрос. Все эти фотографии и видео из морга, где видно синяки, кровоподтеки и, по всей видимости, сломанный нос и синий отбитый бок, есть у нас. Но он заявил, что всё будет установлено в рамках уголовного дела и всю информацию мы получим после всех следственных действий и экспериментов. Кроме того, была проведена экспертиза, на данный момент она не до конца завершена. Не все специалисты до конца свои заключения вынесли по ее проведению.

— Когда вам доставили тело? Объяснили, почему так долго не отдавали?

— Почему так долго не отдавали тело? Нам отвечали, что в интересах дела и им нужны были дополнительные следственные действия, дополнительные экспертизы с телом, поэтому так долго не отдавали. Тело доставили только 9 сентября домой. Мы похоронили Мишу дома 10 сентября.

— Ваш брат был на опознании?

— Да. Опознал тело брат, который сейчас также является участником СВО, мобилизованным. Он ездил в Миллерово в морг и видел его. Мы сами нашли и связались с лицами, которые сопровождали его в морге и делали операцию в морговой больнице. Мы общались с судмедэкспертом лично. То есть максимально мы были заинтересованы и делали всё возможное и невозможное, несмотря на то что мы на Урале, а он был в Ростовской области. Участвовали все родственники. Кто-то в большей мере, кто-то в меньшей. Мы держимся друг за друга. Мы сейчас ходатайствуем о том, чтобы брата забрать из зоны боевых действий. У нас пожилая мама. Ей 75 лет. У нее два сына. Было. Одного сына уже не стало, а второй на СВО сейчас. И мы не знаем, что нам сделать, чтобы вытащить второго сына оттуда.

— Что вы намерены делать, если виновным признают только одного полицейского?

— Мы будем писать ходатайства. Нам нужно знать, кто был их командиром. Ведь это не без его молчаливого согласия произошла такая ситуация. Он не проконтролировал, он допустил, и здесь есть его вина. Должны быть наказаны все виновные в смерти Миши.

Уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова «лично занимается» ситуацией избитого до смерти уральского контрактника Михаила. Омбудсмен планирует связаться с руководством Военного следственного управления СК по ЮВО, чтобы «держать ход расследования на общественном контроле».