«Мы поднимем на уши все службы мира». Семьи требуют вернуть с фронта сотни заключенных, завербованных на Дону

«Сегодня мой сын туда попал, а завтра их близкие попадут. Никто не против защищать свою Родину. <...> Это крик души моей как матери. И будут они все прокляты, просто прокляты за эту ***, за это кровопролитие. Будь они прокляты, ничтожества», — пронзительно говорит мать заключенного, отправленного в Донбасс из Ростовской области. Как бы добровольцем. Корреспондент 161.RU рассказывает, как женщины, давно привыкшие ждать, пытаются узнать хоть что-то о судьбе своих мужчин.

«Я надеюсь на людей и на господа бога — верните моего ребенка»

29-летний сын Анны оказался среди 207 осужденных, которых в ночь на 9 сентября вывезли из новочеркасской ИК № 14. По словам источников 161.RU, ему и другим пообещали освобождение в обмен на полгода службы на передовой.

— Он не умеет стрелять. У него диагноз: туберкулез тазо-позвоночной области. Он больной человек в любом случае, — говорит мать. — Да, я понимаю, что нужно Родину защищать, но не таким образом.

Анна периодически переходит на плач. Но быстро берет себя в руки и, всхлипывая, холодным шепотом продолжает умолять о помощи. Одного сына уже похоронила, и не может смириться с тем, что второго забрали из колонии — не скрывая, что шансы выжить невелики. В маленьком селе Азовского района слухи расходятся быстро. Как только Анна услышала о том, что заключенных вербуют в зону боевых действий, начала искать встречи с сыном.

Роман отбывал срок в ИК № 14 за грабеж. Мужчина отсидел три из четырех определенных судом лет. В сентябре этого года он добился рассмотрения кассации. Расписался под нужными документами из суда за три дня до того, как поехал на фронт — формально добровольцем.

— Это было 8 сентября, когда он исчез оттуда. Я это знаю совершенно точно, мне сказал человек, который освободился и сидел с ним, — утверждает Анна. — Тот человек сказал, что какой-то этап приехал и вывозили их оттуда.

Поездку в зону спецоперации заключенные теперь тоже называют этапом — чтобы меньше вопросов задавали родственники. Как сказал Анне сокамерник сына, сотрудники ФСИН тоже пользуются таким эвфемизмом при общении с родственниками отправившихся в Донбасс заключенных.

— Мы поехали сразу к нему, якобы передавать передачку и убедиться, что он там. Его там не оказалось. Мы подняли шум, дошли до начальника, и начальник сказал, что он не знает, куда сын делся, — заплакала Анна. — Он сказал нам: «Я не знаю, где он, куда он делся. Не разглашаю». Начал что-то говорить про секретные материалы.

Женщина не выдержала и взахлеб начала умолять помочь вернуть ребенка. Ничего не добилась. Сокамерник Романа, вспоминает мать, сначала не хотел говорить о случившемся, но потом заявил, что тот не собирался на передовую.

— Рому отправили под давлением туда. Я спрашиваю у него: «Какое было давление?» Он ответил: «Сказали, что кинут в опущенный отряд, чтобы его зэки опустили». Ну понимаете, что это значит? — утверждает женщина. — Он принял решение для себя, что лучше тогда умирать. 26 сентября у него должно было быть свидание с женой и ребенком. Никакой связи нет. Никто не знает, куда он исчез. Просто исчез и всё.

Слова матери подтверждают сестра и супруга Романа. Обе общались с ним 8 сентября, обе подтверждают, что в последних разговорах мужчина не говорил про Украину или намерение с боем выйти на свободу — только о том, как ждет длительного свидания с родными.

— Мы подходим в колонию. Дежурный говорит: «Их забрали, а куда — не знаю». Мы потребовали письменный ответ от колонии, но никто ничего не хочет давать, — рассказывает сестра. — Даже если бы он добровольно якобы подписал [прошение об отправке на фронт], он бы не сделал этого, потому что очень ждал свидания с женой и ребенком, понимаете? Он готовил сыну подарок — хотел вручить.

Супруга Романа не понимает, как с режимного объекта могут бесследно пропасть люди.

— Я начальнику колонии говорю: «У вас пропал человек в режимной зоне. Он же не сбежал? Нет?» Что он нам ответил, знаете? Он сказал: «Идите куда хотите и жалуйтесь». Я ему сказала, что мы поднимем всех, начиная от общества защиты прав человека и заканчивая журналистами и ОНК. Мы поднимем на уши всех — все службы мира.

В конце сентября, во время подготовки этого материала, Роман связался со своей супругой. Звонил не с российского номера — такие телефонные коды используют в ДНР.

— Разговор был очень короткий. Это было ближе к 11 вечера. Сказал, что ему нужны мои паспортные данные. Я спросила: «Зачем?» Он мне сказал, что так нужно, — вспоминает женщина. — И рядом были голоса, тогда я поняла, что он там не один и разговаривать не может. Там спрашивали: «Это мать или жена?» Он сказал, что жена, а они ему в ответ, мол, почему такая непослушная?

Людмила спросила мужа, где он. Роман не ответил. Лишь намекнул, что там холодно. Мужчина настрого запретил жене перезванивать на тот номер. Сказал, что, когда сможет, сам выйдет на связь. Больше они не разговаривали.

Мать Романа и не думает сдаваться, пытаясь найти сына любой ценой. Женщина написала заявление в Следственный комитет, обратилась в органы прокуратуры в надежде, что сына вернут, если увидят, что родственники активно его ищут.

— Он не служил в армии. Как бегают и воюют — видел только в фильмах. Что такое ружье — даже понятия не имеет. Я просто надеюсь, что он еще на территории России и его можно вернуть, — сквозь слезы говорит мать. — Мы бьем тревогу. Я буду бить во все колокола. Все всё знают. Все всё понимают, но никто не останавливает это движение. Я понимаю, мобилизация, но причем тут зэки. Их вывезли еще до этого всего. Это похищение человека, потому что мы даже не знаем, где он, что с ним.

«Из 207 человек никто почти не вышел на связь»

— Я спросила, как они тебя с таким зрением вообще туда взяли? Он сказал: «Потерпи полгода, ты 13 лет меня ждала. Еще пять я не выдержу», — вспоминает жительница Сальска, чей 43-летний супруг покинул новочеркасскую колонию № 14.

— Я пыталась его, конечно, от этого отговорить, но им же пообещали золотые горы, и они в розовых очках быстренько все побежали, — говорит Алена. — Мы, жены и матери, списывались с ними, пока они там находились, а потом с теми, кто там остался. И они нам сказали, что вот 207 человек уехали, а никто на связь так и не вышел.

По графику ее длительное свидание с мужем тоже было назначено на 26 сентября. Когда женщина начала звонить в колонию, чтобы подтвердить свидание, никто ничего не смог сказать.

— Он позвонил мне 8 сентября, перед отъездом. Это было в начале девятого вечера. Сказал: «Нас увозят», — вспоминает женщина. — Потом те, кто в бараке жили, сказали, что их увезли где-то часа в два, в ночь на 9 сентября. Он сам дал на это согласие, но по закону же всё равно не имеют права их отправлять туда. <...> Им сказали, что уже при отправке подпишут бумаги на помилование.

Перед отправкой мужчина попросил реквизиты жены, чтобы переводить зарплату. Алена растит двух детей, один ребенок — от мужа-заключенного. На последнем свидании — еще летом — он пытался убедить жену, чтобы та не мешала при возможности отправиться на СВО. Он называл это своим шансом выйти на свободу.

— Был очень взволнован, когда мы говорили по телефону 8-го [сентября]. Сказал, что к ним приезжал сам Пригожин в конце августа. Сказал, что примерно за сутки до его приезда в ИК были отключены все камеры, а у сотрудников администрации изъяли все регистраторы. А когда появилось в интернете видео [из марийской колонии], где Пригожин выступал, муж сказал, что у них было всё один в один.

Алена считает, что мужчин увезли на Украину и без особой подготовки бросили в бой. Некоторым женам и матерям заключенных, с которыми общается Алена, еще в сентябре перечислили по 100 тысяч рублей.

— Сначала на карты перечисляли, а потом присылали СМС и просили вернуть назад по 60 тысяч — на обмундирование, которое будет закупаться для заключенных. А из наших из 14-й колонии никто на связь не вышел до сих пор, — говорит Алена. — Я боюсь, чтобы не было хуже, но, с другой стороны, понимаю, что это билет в один конец. Еще странно, у него зрение плохое очень, он ходит в очках. Я спрашиваю у него: «Как тебя с твоим зрением вообще взяли туда?» Он далеко видит, а близко совсем не видит. Он сказал: «Потерпи полгода, ты 13 лет меня ждала».

Заключенный, который в последний момент отказался ехать в Донбасс, рассказал жене, что в бараке, где он сидел с мужем Алены, именные бирки начали снимать с кроватей и тумбочек сразу после отправки бойцов. Но вскоре вернули обратно.

— Накануне я снова позвонила в дежурную часть, попросила позвать мужа к телефону или ответить мне, где он. Там ответили: «Женщина, хватит истерить. У меня прошла проверка и у меня все на месте. Придет время, и вам что-то сообщат», — цитирует тот разговор Алена.

Незадолго до выхода этого текста женщина вновь связалась с редакцией и рассказала, что в самой колонии и среди родственников заключенных активно обсуждают, что всех убывших из «хотунка» — так называют колонию № 14 — больше нет в живых.

«Если это добровольно, то к нам как бы какие вопросы?»

В сентябре редакция 161.RU направила три официальных запроса в главное управление ФСИН по Ростовской области — 8, 12 и 15 сентября. Ведомство не ответило ни на один. Лишь один раз — в начале сентября в телефонном разговоре с корреспондентом — представитель ГУФСИН называл не соответствующей действительности любую информацию о вербовке заключенных. С тех пор управление игнорирует и проблему, и многочисленные публикации по ней.

Председатель Общественной наблюдательной комиссии Игорь Омельченко в начале сентября говорил, что ничего не знает о массовой вербовке заключенных, а все сообщения о происходящем в колониях называл слухами. Спустя месяц позиция Омельченко перестала быть столь категоричной.

— Все, кто об этом говорит, не говорят о конкретных лицах, фамилиях. Если есть конкретные лица, то можно да и попытаться помочь, — заявил Омельченко в разговоре с корреспондентом 161.RU. — У нас нет, опять же, информации никакой, нет людей, нет фамилий — кто уехал, когда, куда? Мы можем совместно с ними обратиться в управление ФСИН и там уже смотреть, искать. Потому что все списки, все отбывающие лица — всё у них.

В колонии, откуда сообщали о вербовке заключенных, представители ростовской ОНК не ездили, говорит Омельченко — «это немного не их направление».

— Что мы должны сделать? Как вот я читаю СМИ — это [отправка на передовую, о которой говорят заключенные] добровольно. А если это добровольно, то к нам как бы какие вопросы? Это к Минобороны вопросы. Если люди добровольно уходят, то права-то не нарушаются их. Их там набирают в учреждении в этом…

— Наемничество же запрещено в нашей стране?

— Если их набирают, наверное, как-то это делается, наверное, как-то разрешено. Я не знаю. Я не проверял, не вникал. Мы спрашивали у ГУФСИН, что если к нам будут обращаться, то что нам делать. Мне не ответили.

— К вам обращались уже родственники?

— Нет. Будут обращаться — будем разбираться, но на данный момент у нас ни одного.

Накануне объявления частичной мобилизации редакция 161.RU передала Омельченко данные заключенных, чьи истории рассказаны в этом материале. Через две недели мы снова связались с председателем ОНК, но и теперь он не смог прокомментировать судьбу этих — вполне определенных — людей.

Будто и не было их никогда.

«Формально — это свободные люди»

Если о добровольности еще можно спорить, то законность подобной вербовки однозначно под вопросом. Адвокат Евгений Смирнов не понимает, почему никто не боится ответственности за такие действия.

— Начнем с того, что во многие зоны даже адвокаты попадают с трудом, а здесь совершенно не имеющие отношения к уголовно-исполнительной системе люди выступают перед всем контингентом колонии, — прокомментировал происходящее адвокат. — Заключенные имеют полное право отказаться от участия в СВО. Никакой закон не обязывает их принимать такое приглашение, более того, в России существует уголовная ответственность за наемничество.

Правозащитник отметил, что непонятен даже механизм освобождения заключенных, какими законными процедурами пользуются вербовщики. И пользуются ли.

— Единственно возможным вариантом, который я вижу, является помилование президентом. После получения бумаги о помиловании колония должна освободить человека и больше не несет за него никакой ответственности, поэтому искать таких людей будет очень затруднительно, — подытожил Смирнов. — Формально они [в таком случае] свободные люди и отвечают сами за себя, однако на практике не имеют даже мобильных телефонов и возможности позвонить родственникам.

Вместо слов…

Накануне основатель группы «Вагнер» Евгений Пригожин ответил на вопрос журналистов «Аргументы и факты» о том, «почему, несмотря на большое количество сообщений о проблемах мобилизации, машина подготовки бойцов ЧВК "Вагнер" работает исправно».

Приводим ответ Пригожина: «Машину подготовки бойцов ЧВК "Вагнер" мы регулярно смазываем и проводим ТО. А конструкция ее достаточно проста, и в этом успех ее надежной работы. Человек же — водитель этой машины, у которого в правах открыты все категории». На следующий день в телеграм-каналах появилось видео, как в ЧВК «Вагнер» тренируют заключенных под настоящими минометными залпами.