«Весь отряд погиб, а он спасся»: 8 историй ростовских ветеранов Великой Отечественной войны

Редакция 161.RU собрала восемь историй ветеранов Великой Отечественной войны. Здесь — воспоминания летчика, шофера, казака, писаря, связистов и артиллеристов.

Филипп Дранцов родился в 1914 году в станице Вешенской. Как и почему выбрал военную службу — неизвестно. По словам родственников, как и другие ветераны Великой Отечественной, он не сильно распространялся о своем опыте участия в войне. Но известно, что уже в возрасте 24 лет он принял участие в боях против японцев у озера Хасан (1938 год) и на Халхин-Голе (1939 год). В этих боях он, будучи артиллеристом, успел отличиться. К сожалению, это чуть не привело к его гибели.

— Он командовал расчетом, который перевозил орудия. Тогда использовали гужевые повозки с запряженными лошадьми. Нужно было обойти несколько сопок, чтобы выйти на позицию и приготовиться принять бой. Дорога была довольно долгая — одну сопку удавалось обойти за сутки, — рассказывает внук Филиппа Дранцова Михаил.

Расчет Дранцова должен был выйти по установленному маршруту на нужный холм и удерживать его. Но планы сорвал сильный ливень. Из-за него затея карабкаться вверх по сопкам казалась слишком рискованной — можно застрять в солончаке, сорвать сроки, а то и вовсе подвести расчет под удар.

— Но задачу необходимо было выполнить. Тогда дед посмотрел дороги по карте, прикинул, каким другим маршрутом можно достичь цели, как можно обойти сопки. В итоге они разведали новый путь и по нему добрались до нужной высоты не за два-три дня, а за один. Расположились. Приехало начальство и устроило разнос, — рассказывает внук.

Филипп Дранцов попытался объяснить начальству, что из-за тяжелых погодных условий по-другому поставленную задачу было невозможно выполнить. Но его объяснения не стали слушать. Так что его арестовали и по законам военного времени подали рапорт на расстрел. Под арестом он провел несколько недель, пока готовились бумаги.

— В это время в расположение с проверкой прибыл генерал Иван Сиваков. Он инспектировал части на Дальнем Востоке. С инспекцией Сиваков зашел в одну из камер, в которой содержался мой дед. Они были боевыми товарищами, но генерал не узнал Филиппа — так сильно он изменился за время ареста. А Дранцов не подал вида, что знает проверяющего, чтобы не навредить другу (в то время такое знакомство не прошло бы бесследно), и остался ждать своей участи, — говорит Михаил.

Проводя ревизию документов, уже перед отъездом, Сиваков в расстрельном приказе увидел фамилию — Дранцов. Генерал не мог поверить, что грамотный, героически проявивший себя боевой офицер, его боевой товарищ, мог погибнуть из-за чудовищной ошибки! После долгих разбирательств (дело дошло до маршала Ворошилова) расстрел отменили, Филиппу Дранцову вернули звание, награды и перевели в Киевский военный округ.

Почти сразу после его возвращения на Юго-восток Советского Союза началась война. Большую часть Великой Отечественной войны он прошел в чине лейтенанта, в должности техника-механика артиллерийского полка. Освобождая Румынию, был тяжело контужен. В Венгрии попадал в тыл врага — оттуда выбирался, имея на счету трех убитых в рукопашной схватке немецких офицеров. Бился за Будапешт и тонул на переправе в Дунае, освобождал Чехию и Австрию.

— Дед не подвел своего товарища и честно исполнял свой долг. В годы Великой Отечественной войны мужественно сражался с фашистами, за проявленный героизм не раз был награжден орденами и медалями. Он внес свой вклад в великую Победу и всегда помнил счастливый случай на Дальнем Востоке, сохранивший ему жизнь, — рассказывает его внук.

Павел Глебов родился в 1907 году. Долгое время работал хирургом: лечил травмы, которые получали золотодобытчики на приисках в Якутии. Когда началась война, Павел решил, что он должен оставить профессию и отправиться защищать родину.

— Он пришел в военный комиссариат, очень просил, чтобы его взяли в войска и отправили на фронт. Но не пустили. Сказали, что по такому профилю людей на фронт не берут, что у него есть бронь от призыва. Видимо, был нужен профессиональный хирург на приисках. Он сильно просился, но ничего у него не вышло, — рассказывает его правнучка Анна.

Поскольку призыву в войска мешала его профессия — он решил от нее отказаться. Оставив работу хирурга, Глебов переехал далеко от Якутии, в Кемеровский район. Как рассказывает его правнучка, там он устроился на работу обычным шахтером. Так он пытался скрыть свое образование и свои навыки, чтобы его наконец взяли в войска.

— Но и даже тогда, когда он уже в Кемеровском районе попытался попасть в войска, его снова не брали. Сказывался еще и возраст — к началу войны моему прадедушке было уже 34 года. Не хотели такого брать. Никто у нас в семье не знает, почему и как, но Павлу все-таки удалось стать красноармейцем, — говорит Анна.

Глебов вошел в состав 202-й стрелковой дивизии. Это подразделение билось с захватчиком на северо-западных рубежах страны. В первые годы войны, отступая из Литвы, дивизия обороняла подходы к Пскову и Великому Новгороду и делала всё возможное, чтобы усложнить продвижение войск врага. Уже через несколько лет бойцы этой дивизии войдут в Будапешт, чтобы освободить его от немецких захватчиков. Но Павел Глебов не дожил до этого момента. В 1942 году он умер в госпитале от тяжелых ран и был похоронен в Ленинградской области.

Младший сержант Елена Панкратова в войну была командиром отделения связи. Она ушла на фронт добровольцем в 1942 году, когда ей было 22 года. Служила Елена в зенитно-артиллерийском полку. Она прошла войну до конца, успев на фронте выйти замуж, чудом не попасть в плен и вернуться в родное Рубежное летом 1945 года. Елена насмотрелась на всякое, пока ее мотало по военной России, но особенно ей запомнился страшный пожар в порту Красноводска (город на западе Туркменистана, ныне — Туркеменбаши. — Прим. ред.), где она служила в 1943 году.

Что самое интересное — об этом пожаре практически ничего не известно. О нем упоминается на нескольких сайтах и в одном блоге. Сухие факты о нем хранятся также в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР. Информации очень мало, хотя пожар, судя даже по коротким описаниям, был грандиозный. Известно лишь, что от взрыва пороха пострадали пароходы «Осетин», «Орленок» и «Муравьев». Истинная причина трагедии неизвестна — одни считают, что это случайность, другие поговаривают о диверсии.

Елены Панкратовой уже 25 лет нет в живых, но ее дочь Лилиана записала, что ей рассказывала мама о том вечере 24 октября 1943 года.

— Было очень тихо, светила луна. Я дежурила у телефонного аппарата, недалеко стоял на посту часовой. Вдруг вижу — яркое зарево! Я выскочила из телефонки, и мы с часовым поняли — горит Красноводск. В порту напротив, через залив, бушевал страшный огонь. Я сразу же позвонила командованию дивизиона, капитану Кравцу. Тот приказал объявить тревогу.

Тревогу объявили так — часовой стал бить в рельс. Младший сержант Панкратова обзванивала батареи, солдаты готовили орудия к бою. Сначала думали, что это немецкий самолет сбросил бомбу, но небо было чистое — так доложили службы наблюдения.

— Пожар охватил не только порт, но и баржи с нефтью, отчего она разлилась по морю. Горела вода. Я не помню, как долго продолжался пожар. Уже утром мы узнали, что из Ирана прибыла баржа с порохом, и рабочие носили его к поезду. Возможно, кто-то закурил, не знаю. Для трагедии было достаточно одной искры, это же порох. Пожар тушили все мужчины нашего и соседнего дивизиона. Когда вернулись, рассказали, что по всей земле были разбросаны обожженные трупы.

Елена Панкратова вернулась домой с медалью «За боевые заслуги». Ее мама не знала, когда вернется дочь (и вернется ли), поэтому для нее было полной неожиданностью, когда она, сидя дома, услышала, как кто-то в подъезде несется вверх по ступеньках и кричит таким знакомым голосом: «Мамочка, я вернулась!»

Рядовой Акоп Бугаян был шофером разведвзвода, прикрепленного к 138-му артиллерийскому полку. Всю войну он перебрасывал разведчиков по линии фронта и помогал им собирать информацию о действиях противника. Он стоял на обороне Москвы, освобождал Ригу. В составе Белорусского фронта он прошел через Польшу и дошел до Берлина. Всё это время он не расставался со своей «полуторкой», грузовым автомобилем ГАЗ-АА. Бугаяну приходилось даже пробираться в тыл к противнику, чтобы спасать технику.

— Отец мой попал в окружение вместе с отрядом. В машину попал снаряд, и она вышла из строя. Пришлось ее бросить и отступить, чтобы выйти из окружения. Спаслись. А был приказ Сталина — технику оставлять нельзя, чтобы не досталась врагу. Акопу пришлось возвращаться обратно — уже в тыл врага. Он незаметно пробрался за линию фронта, чтобы вернуть «полуторку». Каким-то образом ему удалось ее завести и вывезти обратно в часть, — рассказывает дочь Акопа, Шушаник Баздикян.

Машину ему приходилось оставлять не только ради спасения себя, но и для спасения боевых товарищей. В обязанности шофера входил и вывоз раненых. Однажды ему пришлось везти тяжелораненого в кузове машины. Вывезти его можно было только через поле, а оно оказалось заминированным.

— Стоны раненого солдата заставили отца взвалить его к себе на спину и пройти поле пешим. Приходилось прыгать. Папа рассказывал, что он даже закрывал глаза перед каждым прыжком — вдруг следующий шаг разорвет и его, и раненого? Но пройти до госпиталя удалось, — рассказывает дочь ветерана.

Служба в разведке была непростой. Из-за того что взвод всегда находился впереди и шел на переднем крае, им не всегда могли подвезти продовольствие. Приходилось питаться подножным кормом — рвали черемшу, собирали березовый сок, искали еду на брошенных полях.

— Папа рассказывал, что они как-то остановились с отрядом в избе. Была зима, трескучий мороз. Легли спать. И тут отца что-то вытолкнуло выйти и посмотреть, как там машина. Слил ли он из радиатора воду. Только он подходит к «полуторке», как взрывается изба. Прямое попадание артиллерией. Весь отряд погиб, а он спасся, — рассказывает дочь Бугаяна.

Чуть проще стало только в Польше, где были рады русским освободителям. Немногие его товарищи дошли до Германии. В столице рейха побывать не довелось, когда шли бои за город, их часть стояла западнее. Зато удалось побывать на реке Эльбе, где произошла встреча красноармейцев с западными союзниками.

— Всё, что у них, солдат, было — они там делились этим друг с другом. Даже не столько делились, сколько обменивались. Каждый отдавал что-то свое на память — и наши, и американцы, — рассказывает дочь ветерана.

Акоп Бугаян вернулся домой в 1945 году. Он приехал обратно в Ростов к своей большой крестьянской семье, которая только в 17-м году перебралась в город из Больших Салов и «переквалифицировалась» из крестьянской в рабочую. Акоп вернулся невредимым, как и двое других его братьев, которые тоже ушли на фронт.

— Я думаю, они вот почему вернулись целыми и невредимыми. Их мать написала молитву и дала каждому из них ее. Как обереги. Материнская любовь спасла их. Когда они вернулись, они отдали эти молитвы обратно матери, — считает дочь шофера.

Валентин Макеев попал на фронт в самый разгар войны — в 1943 году сразу после окончания летного училища в городе Петропавловске. Распределили его летчиком в 105-й Гвардейский отдельный авиаполк. О летчиках этого полка ходили легенды. Они выполняли сложнейшие задания: отправляли партизанские отряды в тыл противника, доставляли им боеприпасы и продукты вслепую — без налаженного взаимодействия. Находили эти отряды только по описаниям окрестностей, сажали свои самолеты в самых сложных условиях: на тонкий лед, между деревьями в лесу.

Макеев летал на самолете У-2, доставлял боеприпасы, продукты, радиопередатчики для партизан, из тыла вывозил раненых. Не раз летчику приходилось уходить от преследования немецких истребителей.

— Деду давали такие задания, например: ночью в определенное время в определенном месте с первого захода сбросить груз и уйти километров на 20 вглубь, в тыл врага, включить бортовые огни и пролететь над лесом. Специально обнаружить себя и попасть под обстрел, то есть взять огонь на себя, — рассказывает внучка фронтовика Екатерина.

У семьи Макеевых сохранились уникальные видеозаписи, где дедушка рассказывает о том, каково было на войне. Фронтовик каждый день совершал подвиги, но никогда не хвастался и не скрывал: было страшно.

— Мы летали по двое, иногда по одному. В первый раз отправили в одиночку, груз я доставил, но когда возвращался, на хвост сели «Мессершмитты», и я стал уходить по прямой, набирая скорость. Можно было закружиться в спираль, но я тогда испугался и растерялся, наверное. Кричал: «Мама! Мамочка!» Потом резко снизился, от этого, видимо, мне как-то мозги освежило, и я полетел уже по низу, едва выше деревьев. Немцы заметили, начали обстреливать, но немного опоздали: пули ушли мимо, и я оторвался, — вспоминал Макеев свой первый самостоятельный полет. Ему тогда едва исполнилось 20 лет.

Летчиков его полка учили запоминать местность с высоты с первого раза — в экстренных условиях некогда рассматривать карту. Однажды Макеев, уходя от погони, заблудился.

— Дело было зимой. Подо мною был лес, деревья голые, одинаковые. Я шел по низу, иногда высовываясь метров на 50 над верхушками. И вдруг вижу впереди деревеньку и понимаю, что там-то сейчас немцы. Ну, думаю, всё, сейчас они меня с пулемета расстреляют. А назад нельзя — там же тоже немцы. Я стал забирать в бок и отчаянно набирать скорость. Но никак не мог сориентироваться. Это сверху всё понятно, а когда ты низко, ты не знаешь, где ты. В общем, кружил, кружил и, слава богу, заметил знакомое озеро. Сел на лед, заглушил мотор, пришел в себя и тогда уже правильно полетел, — рассказывал Макеев.

75 полетов совершил Макеев через линию фронта, а сколько их было всего — и не посчитаешь. Дошел до Берлина, не все из его авиаполка дожили до этого.

— Радовались тогда все. Счастье было, вот что. Больше никаких мыслей не было, — вспоминал летчик.

После войны Валентин Макеев вернулся к семье, а вскоре создал и свою собственную: обзавелся женой, а потом и тремя дочерьми, шестью внуками и семью правнуками.

Судьба забросила его в Ставрополь, а с 1954 года он начал работать в ростовском авиаотряде — перевозил пассажиров, помогал жителям с сельхозработами. Летал на Ил-14, Ан-10, Ан-12, а после — и на Ту-134, тогда это считалось самой передовой техникой. В 1976 году его выбрали делегатом 25-го съезда КПСС и поручили доставить из Ростова в Москву цветы и возложить их к мавзолею Ленина.

Связист Влас Кравченко поступил на военную службу в 1926 году. А война для него началась в 1939 году. В мае этого года на реке Халхин-Гол начался военный конфликт. Изначально спор завязался между монголами и японцами. Причиной стало определение границы между Монголией и Маньчжурией — ни одна из сторон не желала идти на уступки.

17 мая на стороне монголов в конфликт вступили советские войска. Они перешли через Халхин-Гол и отбросили японцев. Всего в этой локальной войне от СССР участвовали 57 тысяч человек. И Влас Кравченко был одним из них.

Бои на Халхин-Голе закончились в августе 1939 года победой СССР и Монголии. А уже через два года связисту снова пришлось идти на войну.

― Отец был главным связистом. После Халхин-Гола был Сталинград, а в итоге он дошел до Берлина. Они прокладывали связь вплоть до взятия столицы Германии, да и во время взятия города. Войну он закончил зрелым мужчиной, ему тогда уже было примерно 43 года, — рассказал 161.RU сын Власа Виктор Кравченко.

Теперь рассказывает внук, Сергей Кравченко:

― После войны он остался служить в Германии, там отец мой родился. А потом его перевели в Ростов. Военную службу он окончил в 1953 году в Ростове в звании полковника начальника войск связи ВВС. Он белорус, и в начале 70-х годов переехал в Минск. Там и похоронен.

Влас Кравченко за свою жизнь получил немало наград. Ему вручали орден Ленина, два ордена Красного Знамени, ордена Великой Отечественной войны первой и второй степени и два ордена Красной звезды, а еще благодарности от Сталина.

К слову, и сын Власа Виктор, и его внук Сергей пошли по его стопам — они тоже стали военными.

Федор Марченко отправился на войну в 18 лет. Его призвали на службу еще в 1936-м в нынешний Таджикистан «гонять басмачей» — подавлять партизанское движение, возникшее после революции 1917 года в России. Потом в 1939-м — на войну с финнами. 13 марта 1940 года он вернулся домой в родную станицу Елизаветинскую, но уже в 1941-м был призван вновь — на Великую Отечественную войну.

С самого начала Марченко попал во 2-й гвардейский кавалерийский корпус — в «казаки генерала Доватора». Корпус состоял из потомственных казаков, о «доваторцах» ходили легенды.

Командир корпуса Лев Доватор быстро догадался, как эффективно использовать конницу на войне, где в сражениях участвуют танки и авиация. Казаки пробирались в тыл к врагам и наносили удары молниеносно так, что немцы не успевали развернуть тяжелые орудия, и преимущество в технике сводилось на нет.

«Доваторцы» громили немецкие дивизии, уничтожали склады горючего, боеприпасов и продовольствия. Однажды за одну вылазку кавалеристы корпуса уничтожили свыше 2500 вражеских солдат и офицеров, вывели из строя 9 танков и 200 автомашин.

— Немцы очень боялись «доваторцев», между ними ходили самые невероятные слухи о казаках. Часто враги, напуганные неожиданным нападением, рассказывали, что на них напали сотни тысяч казаков, хотя в корпусе было всего три десятка человек, — рассказывает праправнук Федора Василий.

В корпусе Доватора была «сборная солянка»: большинство составляли кубанские, терские, донские казаки, были и русские. Во время отдыха пели песни, танцевали лезгинку. Один из таких моментов как раз и запечатлен на фото, сделанном 5 мая 1942 года. Фото Федор Марченко отправил на память своим родным, а самого его ждал долгий и изнурительный путь до Варшавы, где он и встретил окончание войны.

Во время войны Марченко участвовал в спасении архитектурного комплекса Вавель в Кракове от разрушения, вывозил мины, работал с саперами, оборонял Москву. В изложении личного боевого подвига и заслуг сказано, что всю войну казак прошел, сохранив невредимым не только себя, но и своих коней — немногие могли похвастаться тем же. А за оборону и победу он получил 12 наград.

После войны Федор вернулся в родные края, обосновался в хуторе Дугино Азовского района, начал работать в колхозе.

— Все казачьи тони (водоемы, где ловят рыбу. — Прим. ред.) переделали еще до войны в рыбколхозы. После войны есть было нечего, народ в колхозе нет-нет да и потащит рыбу-другую в рукавах. Один раз прапрадед тоже две рыбы украл, расценили как расхищение социалистической собственности. Посадили на десять лет. А после смерти Сталина попал под амнистию и вернулся в родной хутор, — говорит Василий.

В центре этой истории — письмо, которое Евгений Попов хранил в гильзе и ходил с ним в бой. Попов был журналистом, он прошел войну в званиях от писаря до начальника штаба батальона.

Не так много известно о жизни Евгения Попова — он мало рассказывал своим родственникам о годах войны. Но проследить, как он пережил Великую Отечественную войну, можно по документам, которые он оставил после себя.

Евгений Попов родился в 1914 году в станице Клетской Сталинградской области. До того как началась война, он работал журналистом. Попов получал высшее образование, но документов о месте учебы не осталось. Известно, что он не закончил обучение, возможно, его прервала война. Его призвали на защиту родины в 1941 году Кировоградским военным комиссариатом. Об этом можно узнать из красноармейской книжки — документе, подтверждающем личность военнослужащего. Попову ее выдали в 1942 году, и, согласно ей, он был старшим писарем батальона. Кем он служил в период с 1941 по 1942-й — неизвестно.

Но есть одно доказательство, которое говорит о том, что ему пришлось участвовать в боях. Родственники Евгения Попова среди вещей умершего ветерана нашли гильзу. А в ней — письмо. Вот что в нем написано (орфография и пунктуация автора сохранены):

«Слушай! Кто бы ты ни был исполни мою просьбу. Я иду в бой и может быть буду убит. Сообщи о моей смерти по адресу: Сталинградская область, станица Клетская, улица Исполкомская, 15 Попову Прокофию Ивановичу. Это мой отец. Меня зовут Попов Евгений Прокофьевич. Прошу Вас исполните мою просьбу. Жму руку Вам неизвестный друг мой. 2 октября 1941 г».

Но сообщать о смерти Евгения Попова не пришлось: с фронта он вернулся живым.

По всей видимости, после участия в боях его перевели на должность писаря. По удостоверению, которое выдали Попову в сентябре 1942 года, он значится старшим сержантом на службе в 628-м стрелковом полку в должности старшего адъютанта 3-го стрелкового батальона. В ноябре этого же года он стал начальником штаба батальона. С января по февраль 1943 года Попов лежал в госпитале. Он страдал от язвы двенадцатиперстной кишки. Болезнь мучила его еще с 1942 года. Его признали ограниченно годным — для службы в условиях фронтового тыла. В марте 1943 года он стал инструктором военной подготовки учащихся Троснинского военного комиссариата в Курской области. В мае того же года — и. о. инструктора военной подготовки в Горшеченском районном ВК.

Из-за болезни его состояние ухудшилось, и в марте 1944 года его полностью освободили от воинской службы. После этого он вернулся к работе журналистом. С июня 1944 года по май 1946 года он работал редактором районной газеты «Путь к социализму» в Велико-Михайловском районе. 20 мая его освободили от должности из-за здоровья.

Евгений Попов, несмотря на то, что всю жизнь, за исключением войны, проработал журналистом, оставил о себе мало информации. Но вскользь он появляется в одной из книг советского и казахстанского журналиста и писателя Валерия Могильницкого. Он описывает случай, когда Могильницкий отказался писать о встрече работников ЦК, на которой чернили Солженицына. Редактор газеты «Молот» тогда вызвал его и уволил с должности заведующего культурой и литературой.

— И всё же меня милостиво простили, послав «временно» разъездным корреспондентом по Верхнему Дону в Миллерово… В конце концов меня вернули в редакцию литсотрудником, однако писать по вопросам литературы в газете запретили. Оказалось, защитил меня старейший журналист Ростова, член редколлегии «Молота» Евгений Прокофьевич Попов, — пишет Могильницкий.