«Синяка нет, значит, не бил»: ростовчанка собиралась замуж за американца, а попала в мексиканский приют

Раннее утро, окраина Мехико. Надрывно кричит ребенок на незнакомом языке. Ненадолго замолкает — и горланит снова. Здесь, в похожем на барак темно-зеленом здании, нашла крышу над головой ростовчанка Яна Пономаренко. Это приют для женщин «Лас Вендас».

— Холодно у нас, — говорит Яна, кутаясь в белый балахон. — По утрам всегда холодно.

К резким перепадам температуры она так и не привыкла. Но это не проблема.

Если вы хоть раз летали из Платова, то наверняка слышали Янин голос. Она работала диктором: объявляла пассажирам, к какому выходу пройти на посадку и о начале регистрации. Девушка говорит: «Можете писать мою фамилию, мне скрывать нечего, я привыкла к хейту». И улыбается. К 32 годам она успела пережить много. Абьюз, буллинг, троллинг, виктимшейминг — эти импортные термины Яна знает, увы, не понаслышке. Вот только от родных ей хотелось бы побольше сочувствия, понимания и поддержки. Она говорит об этом, а мне хочется протянуть ей платок и обнять, несмотря на километры и видеосвязь.

Ростовчанка сейчас больше всего хочет вернуться на родину и привезти детей, которые сильно соскучились по бабушке. Вернуться сложно: европейское небо на замке, а рейсы с пересадкой в Дубае или Стамбуле ей не по карману.

Яна приехала в Мексику вслед за любимым, взяв двух дочерей — 7 и 9 лет. Ее избранник — американец, с которым встречалась несколько лет в разных странах. Пара собиралась заключить брак, но после 24 февраля стало сложно получить в России визу американской невесты. Будущие супруги пытались побороть все бюрократические проволочки в Ереване, а оттуда уже вылетели в Мексику. Но за несколько недель отношения дали глубокую трещину.

«Я человек простой: сказали уходить — я ухожу»

— Я приехала в Мехико со своим женихом-американцем, должна была получать визу невесты. Мы прилетели сюда, и здесь уже вообще всё просто поменялось. Мы прожили где-то полторы недели, у нас часто были скандалы: вдруг резко мои дети стали неудобными. Постоянно за ними какие-то косяки: то они неправильно едят, то не так сидят, не так ходят, не то делают. Мы жили в квартире — сняли, там телевизор был, интернет, и мы смотрели «Сватов» постоянно — нашли что-то русское, потому что всё на испанском. Так мне было сказано: а что ты целыми днями их смотришь? А что мне было делать, ты никуда меня не водишь, хотя бы просто на улицу пройтись — этого не было. Потом, когда я брала детей, куда-то шла, мне говорилось: а что ты мне не сказала?

Через неделю он уехал домой к сыну, и неделю я прожила, честно говоря, в каком-то спокойствии. Но он вернулся, и опять начались скандалы, опять всё не так и не этак. Я говорю ему: пойдем в магазин, купим продукты, надо что-то приготовить. Через час он резко вскакивает и убегает. Когда он вернулся — с мороженым, мол, он детям еду купил. Я говорю — это не еда. На что мне было сказано — ты неблагодарная, даже спасибо не сказала. То есть опять я была виновата. Что бы ни случилось — я виновата.

После этого мы поругались, до вечера ругались, и он потом говорит: собирайся и иди отсюда. Ну я человек простой: мне сказали уходить — я ухожу. Я встала…

Тут Яна делает паузу, пытается совладать с эмоциями — и всё равно плачет. Она признается, что ехала на другой континент за мужем — с полной уверенностью, что у нее и детей всё будет в порядке.

— Мои карты здесь не работают, даже онлайн не работают. Union Pay я себе сделала, она не работает здесь, и денег у меня нет. Я просто в таком шоке была — взяла чемоданы, детей да плевать! Там рядом был большой магазин и парковка и думаю: да будь что будет, буду спать прям на парковке. Он просто стоял смотрел, как я ухожу.

По дороге иду, и меня встречают две девушки. Я объясняю им ситуацию, они начинают звонить куда-то, выяснять, говорят — пойдем. В итоге я понимаю, что прихожу в место, где сообщество ЛГБТ. Я пришла вечером, где-то в 11 часов. Они смотрели футбольный матч. Ничего такого страшного, как рассказывают, там не было. Они просто общаются, кушают. Они нас покормили, сняли мне отель, а утром написали, что за мной приедет организация, которая оформит меня в приют.

Наутро за Яной с девочками приехала соцработник Фернанда, которая на такси увезла их в приют. Через три дня жених начал писать ей, что виноват, и предложил встретиться. Ростовчанка согласилась — в присутствии переводчика и соцработника.

— По итогу мы едем все вместе: социальный работник, я, жених. Встречаемся. У нас был переводчик — правда, на английском языке, и я стояла всё это слушала. Она говорит, что раз вы решили [начать] совместную жизнь, то вы должны оба работать. Всё понятно, всё классно. При этом девушки (соцработники. — Прим. ред.) мне говорят: если что, ты пиши нам, у тебя есть номера. Последующие три дня они мне писали сообщения каждый день, всё ли в порядке. Потом уже — раз в неделю.

«Почему ты позволил себе меня ударить?»

После этого Яна с детьми и женихом отправилась в Мансанильо, где у них снова случился конфликт, в этот раз — прямо на автобусной станции. Они чуть было не опоздали на автобус, причем будущий муж ростовчанки считал, что чемоданы и детей должна тащить именно она.

— Я говорю: у меня три чемодана и двое детей маленьких, как я пойду с ними? Я же не могу бежать. Он говорит: ну ты же как-то эти чемоданы до приюта дотащила? Я стою просто в шоке… А я их тащила знаете как? Десять метров один, пошла вернулась за вторым, потом прошла еще и за третьим, вот так перебежками шла.

С горем пополам мы приезжаем в Мансанильо. Он должен был купить там квартиру, но я так и не поняла, что он вообще планировал делать. В ту же ночь мы снова поругались — на самом деле из-за мелочи. Раньше когда мы встречались в других странах, человек приходил ко мне, разговаривал, здесь — нет. Началось хождение по комнате, не давал мне спать, что-то говорил, возмущался, поливал грязью, да также политическое постоянно... И в этот день я надела маску на глаза. Вдруг он хлопает по лицу — и срывает с меня маску. Нет, это не больно, это так… унизительно, — Яна снова плачет, с трудом подбирая слова. — Я испугалась. Говорю: зачем ты меня ударил? А он берет и фотографирует. Говорит, типа, синяка не было — значит, я тебя не бил, не ври! Я испугалась настолько, что просто замерла, что ли. И наутро проснулась и словно забыла это.

Сквозь слезы Яна рассказывает, что смогла вспомнить о случившемся через неделю и что именно тогда у нее появилась тревожность. Ей все стало безразлично, и даже места, приводящие туристов в восторг, не вызывали у нее никаких эмоций.

— Это город возле океана, мы жили возле океана, и просто ноги помочить я пошла через две недели! Он привез меня в такое место классное, а мне вообще не до него! Мне настолько плохо, какой океан, мне ничего не нужно, главное чтобы дети были в порядке — он никогда не ругался при детях.

Через две недели после приезда в Мансанильо снова случился скандал.

— Я просто вышла на улицу покурить. Зашла обратно — и тут начало такое говно литься на меня. Он говорил, в Тихуане сниму дом, отправлю тебя, будешь рассказывать своим русским, которые там тысячами сидят и хотят в США уехать по причине того, что их притесняют, какой у тебя хороший президент. То есть стравливал меня с людьми. Я сразу говорила, что у меня страна хорошая, а политика меня не интересует. Да и у них тоже там, [в Америке], святых нет. Нам рассказывают о том, что они так классно живут — это неправда. Там очень много минусов, просто все насмотрелись фильмов и думают, что там так классно.

Мы поругались. Он уехал к сыну, а я заболела. И через два дня собралась с силами, с деньгами, села в автобус и уехала. И неделю просто не отвечала ему. Причем перед отъездом написала: почему ты позволил себе меня ударить? На что мне было сказано: слышишь, что ты несешь? А потом присылает ссылку, что русские — алкоголики и у нас много домашнего насилия. После этого я перестала отвечать ему.

Яна решила вернуться в Мехико — в приют. Сперва хотела сообщить об этом жениху, но передумала, чтобы тот снова не попытался манипулировать.

— Я с утра написала сотруднику «Лас Вендас», что я не вывожу это всё. И она сказала: собирайся, мы тебя ждем. Слава богу, мне хватило денег доехать сюда. Сотрудники «Лас Вендас» сказали ни в коем случае не выходить с ним на связь вообще. В итоге он до сих пор пишет, он сделал карточку на мое имя, но его счет, и он присылает ее с намеком, что будут деньги, мол, что ты паришься. А они уже мне не нужны.

Во время нашего разговора Яне приходит СМС-ка. Она поясняет, что жених снова предлагает воссоединиться и пишет: «Это твоя карта».

— Мы три года общались и встречались в разных странах, он жил у меня в России полтора месяца… Сейчас я уже ничего не хочу. После того удара, какой бы он ни был… Просто у меня с первым мужем был абьюз, мы прожили почти 14 лет вместе, изменял.

«Тут всё общее»

Сейчас Яна в приюте в Мехико. Ростовчанку не пугают бытовые сложности, она признается: главное, что есть крыша над головой. Единственный минус, по ее словам, это языковой барьер.

— Мне сложно с ними разговаривать, потому что я не говорю по-испански, и плохо — по-английски. Бразильянка говорит на португальском, есть двое мужчин, которые говорят на английском — один лучше, другой хуже, но во многом [выручает] язык жестов. Допустим, одна женщина хочет взять какую-то кастрюльку, показывает на нее. Мексиканцы язык жестов понимают, с ними легче. Какие-то слова я выучила и могу словами и жестами объясниться. Также переводчик — с ним сложнее: не всегда интернет работает. Но как-то приспособились, понимаем друг друга.

Я тут только одна русская, все остальные из латиноамериканских стран. Бегут от бандитизма. Вот есть семья тут, вполне прилично выглядит. Мама — менеджер по продажам, была, кажется в Сальвадоре, папа вообще отличный мужчина, очень рукастый. И сын у них рисует очень хорошо. Но так сложилось, что ее пытались изнасиловать и убить, и они бежали из своей страны. Сейчас они пережидают здесь, в Мехико, хотят уехать в США. Вот есть бразильянка с тремя детьми, у нее муж гаитянин, но как я понимаю, их не признают людьми — не имеют прав вообще никаких. И вот она сейчас сюда бежала, чтобы с ним встретиться, чтобы потом еще куда-то поехать.

Приют содержится простыми людьми, которые хотят помочь. У нас здесь есть хозяйка. Я так понимаю, что это ее дом. Все ее называют мама Сандра, потому что она так относится к людям. И есть некоммерческая организация «Лас Вендас», туда сообщили обо мне, и они просто приехали и нашли для меня приют.

Дома — это кирпичные коробки и комнатушки в них. Кровати на кирпичах стоят и сверху положены два матраса толщиной примерно десять сантиметров. Плюс теплые одеяла, потому что ночью реально холодно. Подушек нет, если есть возможность купить — вы покупаете сами. У семейных комнатушки получше — либо они бежали с вещами, либо помогают их посольства, либо они работают. В приюте одиннадцать семей.

Иногда готовят много — на целый двор. Мы не можем есть их пищу — она специфическая, хотя продукты те же самые. Например, они готовили говядину, тушили с картошкой, морковкой, всё классно, но они добавляют туда платан — это тот же банан, только больше. Его вообще только жарят, он специфический. Фасоль — куча видов, ее много, любят готовить. Есть моменты, когда всё очень острое. Я, например, не переношу запах тортильи — кукурузных лепешек. Если честно — воняют ужасно! Я тут покупала курицу, она стоит так же, как и в России. И она желтого цвета — то есть она натуральная, у них она вся такая.

У нас раньше времени закончился газ, и мы скинулись на него по семьдесят песо. Государство что-то предоставляет, но не всё. Я прожила неделю, у нас было два тазика помидоров, тазик морковки, лук — кто-то, видимо, привез. Сейчас достали картошку. Я тут всем делаю маникюр бесплатно, потому что все в сложной ситуации, мы едой делимся, какими-то вкусняшками. Тут всё общее.

Стирали раньше в стиральной машинке, но, к сожалению, она сломалась, причем во второй раз. Такая огромная машинка, в одной части стиралось, в другой — отжималось.

Сейчас приходится вручную стирать. Здесь по очереди убираемся — туалеты, патио — это двор — лестницу, кухню обязательно моем, потому что тут очень много тараканов. Даже в приличном районе они лезли отовсюду — это шок! Говорят, что они еще и летают. Причем они сантиметров семь, таких я не видела.

Единственный минус, что здесь очень опасный район, он называется Эстапалапа. Когда я говорю, что русская, они на меня так смотрят — это для них шок. После восьми вечера здесь нежелательно гулять. Я недавно ездила работать, получилось, что два маникюра делала и приехала в девять вечера, люди в шоке. Но я и сама в шоке, что справилась.

Яна говорит, что может остаться в приюте до тех пор, пока не уедет. Пока ей и детям идти некуда.

О ЛГБТ и полиции

Ростовчанка рассказывает, что в Мексике ее поразило большое количество гей-пропаганды — эти люди здесь живут семьями, гуляют. На какое-то мгновение она словно отвлекается от своих проблем и становится похожей на обычного туриста, который открывает для себя терра инкогнита.

Яна сетует, что ей совсем не по душе, когда людям с детства внушают, что ты не мальчик, а девочка, хоть и предпочитает не соваться не в свое дело. А еще она развенчала для себя некоторые мифы о стране.

— Все рассказывают, что полиция здесь купленная. При этом два дня назад я наблюдала такую ситуацию: здесь слепые люди работают и ходят даже по метро. И вот слепой подошел, и он, [полицейский], говорит: давай я тебя провожу. И проводил его до места назначения. Я не знаю, как у них это получается, они просто продают что-то на станциях метро, и люди подходят, по-честному покупают. Я была очень удивлена этому. Несмотря на то, что здесь есть бандитизм, они вот так честно живут.

Страна очень классная в плане поддержки друг друга.

«Я хочу домой!»

— Моя семья сначала сказала — беги от него. А через некоторое время началось: да ты сама виновата. Это вот наше любимое. Причем многие сначала говорили: ну попробуй, счастья попытай, поедь. Хотя было какое-то чувство, что надо себя поберечь.

Виза у меня просрочена, потому что мне дали только тридцать дней. И то потому, что мой жених сказал, что он оформит на меня вид на жительство, что здесь будем покупать квартиру. Меня хотели развернуть, но дали 30 дней. ВНЖ у нас просрочен, мы въехали 6 мая, и мне, скорее всего, придется за него платить.

Пока ростовчанка пытается собрать хоть какие-то средства, делая маникюр, и ищет дешевые билеты.

— Единственное дешевое, что я видела — до Москвы через Эмираты на середину августа, 117 тысяч. На троих. Есть ребята, которые писали, что можно найти подешевле, в чатах и в телеграме. Но пока я не уверена в них, знает ли их кто-нибудь. Чтобы быть уверенной, что меня не обманут. В группе мне написал мужчина, мол, скиньте мне данные, я куплю вам билеты. Написала — тишина.

Двое мужчин в группе меня поливают грязью, мол, я обманываю и я на самом деле в Ростове. Я говорю: как я двум людям сделала маникюр? Я воспользовалась космическим кораблем Илона Маска, сделала маникюр и улетела обратно, вы серьезно, ребята? Поливают грязью вплоть до того, что не удалось продать свою жопу. Но я не хочу в США, у меня прекрасная страна, мне предлагают и тут остаться, но я — не хочу! Мне комфортно в своей стране. Я ехала за мужчиной, он мне нравился, не скажу, что я безумно влюбилась. Но то, как он обращался со мной это время…

В моих планах — вернуться домой. Мексика — это прекрасная страна. Я многое здесь увидела и удивилась, потому что ничего хорошего мне про эту страну не говорили, но на самом деле это не так. Но это не мое место. Может, попутешествовать — да… Но я хочу в Россию, я хочу домой! — плачет Яна.