«Бросила работу и сорвалась туда». Кто те люди, которые встречают беженцев в Ростовской области

Каждый день в приграничное село Весело-Вознесенка прибывают беженцы с Украины. Бегущих от взрывов, пуль и смерти людей встречают волонтеры — в основном жители соседнего Таганрога. Корреспондент 161.RU Надежда Маницкая пересказывает истории и впечатления добровольцев, которые провели два месяца на границе.

Ежедневно в Вознесенке работают три смены по 16–18 волонтеров. В вечернюю — самую короткую — приезжают те, кто из-за работы не может работать на пункте в другое время. Добровольцы — на нейтральной полосе, на таможне и непосредственно в самом лагере, где раздают прибывающим еду и предметы гигиены. По словам координаторов, желающих помочь хватает, а на выходных некоторым приходится отказывать: нельзя, чтобы на смене было больше 40 человек.

Дарья, генеалог (Таганрог), соорганизатор движения «Неравнодушные»

— Прочитала у знакомого информацию [в соцсетях], что он поехал на границу, обнаружил там поток людей, попытался вовлечься в процесс [помощи]. Там было еще несколько ребят от движения «За правду» (патриотическая организация Захара Прилепина. — Прим. ред.). Это было 19 марта — я написала в своих соцсетях, что собираюсь тоже поехать. Мне люди сбросили деньги, я купила всё необходимое и поехала. Первое время было сложным: были раненые, обгоревшие. Трудно было. Мы поняли, что это только начало, и договорились, что я буду привлекать людей извне.

Я мгновенно отключилась от своих проблем: то, что волновало меня еще утром, отошло на задний план. После этих полутора месяцев помощи на границе я вообще другой человек. Не знаю, чем я раньше жила и о чем я там переживала.

Уже в понедельник бросила работу, сорвалась туда — поняла, что там нужнее. А потом нас стало много. Друг друга сменяем, всё у нас четко [организовано].

Сейчас бываю на границе часто, потому что на координаторах лежит большой объем работ. Сбор средств, закупка необходимого... И с беженцами тоже часто взаимодействую. Историй много. В первое время всё очень впечатляло, было очень тяжело. Там эмоций не показывала, но дома нужно было выговориться и даже, может, поплакать. Сейчас уже стали все как-то стабильнее, особенно те, кто с первых дней там, [на границе]. Но всё равно бывает трудно [воспринимать]… Вот, например, вид раненых детей. Был мальчик с осколочным ранением. Я сама мама, и меня это тронуло очень сильно. Были те, кто плакал, и те, кто падал.

Последний мой герой, вот сегодня, — женщина, которая вышла из-под обстрелов с тремя собаками и с котом за пазухой. И вот она пришла в лагерь, была очень расстроена и плакала, потому что целенаправленно собиралась ехать к родственникам в Петербург, а ей в последний момент сообщили, что ее не могут принять с животными. Женщина сильно переживала и не знала, что делать. И мы с координаторами решили помочь. Выяснили, что у нее есть родня еще в Польше и женщина хотела бы поехать туда. Организовали всё: приехал ветеринар, сделал прививки животным. Мы купили билеты до Питера, там ее встретят наши волонтеры и помогут перебраться в Польшу.

Если говорить об атмосфере на границе, то тут стопроцентная душевность и любовь. Мы все там на добровольных началах. И вообще, мы первые люди, которых беженцы видят на территории России. У нас запрещено повышение голоса, какие-то конфликты нужно улаживать мягким способом.

Мы же многим помогаем и с родными связаться, и найти кого-то. Бывают редкие исключения, когда человек не захотел есть предлагаемую еду. Но и то это не агрессия, просто человек хочет другую еду. Но никто ни разу не сказал грубых слов. Первое время людям было важно, чтобы их выслушали и обняли. Они приходили босиком. Сейчас уже прошла эта пора, стало спокойнее — скорее всего, из-за того, что до Новоазовска, по ту сторону границы, тоже появились ПВР, и люди приходят одетые и не в состоянии первого шока.

Детей очень много. Все радуются — раскраски, фломастеры выдашь им, и они моментально отключаются от того, что они там видели.

Совмещать помощь на границе и свою жизнь было трудно в первое время. Потому что вроде как дома, но ты там, [на границе]. Даже конфликт был в семье, что я отключилась от работы, обычных дел… Сейчас как-то потихоньку возвращаюсь и осознаю, что сейчас весна, даже почти лето — сирень зацвела!

Алексей, инженер (Таганрог)

— Это мой первый волонтерский опыт. Раньше, к счастью, не случалось таких поводов пойти волонтером. В Мариуполе у меня были и друзья семьи, и просто знакомые. За происходящее ощущалась (да и ощущается) какая-то персональная ответственность. Было сильное чувство, что нужно оказать всю посильную помощь.

Задачи от смены к смене меняются в зависимости от оперативной обстановки. Что у меня постоянно — я всегда за рулем (практически всегда существует дефицит людей на своем авто), чтоб привезти или увезти максимальное количество волонтеров. Раньше был дефицит продуктов, и закупками тоже приходилось заниматься. Сейчас организация уже на таком уровне, что закупки от обычных волонтеров требуются только адресные: например, в конкретную смену закончилась капуста для борща.

Сначала большинство [беженцев] недоверчивые и молчаливые. Оно и понятно: они ждут, что документы отберут, а их отправят в концентрационный лагерь. Это сейчас совершенно не пропаганда или шутка. Это отвратительная реальность.

Первое сближение происходит, когда приносишь людям поесть. После этого люди уже по-другому себя чувствуют. Далее нужно попытаться утолить их информационный голод, ведь они совершенно не знают, что с ними будет дальше. Я обычно так и спрашиваю: «Есть ли у вас вопросы?» Первое плотное общение начинается в этот момент. За время «работы» на КПП выучил все юридические нюансы по беженцам, временному убежищу, пунктам временного размещения. И вот после того, как люди получили ответы на животрепещущие вопросы, они обычно открываются.

Здесь тоже большая ответственность на волонтере, многие из нас это понимают. Например, волонтер Анастасия в эту смену несколько часов просидела с 15-летней девочкой, которая была без родителей, как я понял, и у нее началась истерика. Ей было страшно там, и ей стало страшно на проверке здесь, нервы не выдержали, пришлось успокаивать.

На крайней смене пришлось транспортировать бабушку с переломом ноги. Меня поставили на пункт раздачи, который находится прямо в здании таможни. Мимо нас проезжают беженцы на легковых машинах, машины тщательно досматривают. Одну из машин таможенники решают отправить на автомобильный сканер, всем из машины надо выйти. Но на заднем сиденье — бабушка, ей явно за 80, с переломом шейки бедра. Нужно внести ее в здание таможни, после проверки нужно обратно в авто. Благо таможенники нам разрешили пронести в здание наше штатное инвалидное кресло. Со мной оказался волонтер Артур с санитарным опытом, вдвоем аккуратно бабушку занесли, уговорили на горячий чай с булочкой. Бабушка была почти неразговорчивая, стеснялась, к тому же очень уставшая, но постоянно благодарила нас. Наша скорая сделала ей обезболивающий укол, к этому моменту нам разрешили отнести ее обратно. Их пропустили, и они поехали куда-то в Россию. Теперь думаю о ней: ей же нужно в больницу, как ей туда попасть? Надеюсь, им есть куда ехать.

После первой моей смены очень широкий спектр эмоций был. С одной стороны, шок и грусть от увиденного, но с другой — я увидел МЧС, которые только наращивали масштабы лагеря, я увидел, что наша закупка пошла на пользу практически сразу. Нам в первую же смену всем удалось пообщаться с беженцами, помочь им, чем могли.

В конце первой смены к нам зашел эмчеэсник поесть. Только он взял ложку в руки, как ему по рации передают, что в лагерь идет пешком через границу семья из 18 человек: четверо взрослых, 14 детей. Семья религиозная, усыновленных много. И вот они зашли к нам, дети от года — на руках мамы. Увидели нас и сразу же к нам побежали обниматься! Голодные, грязные, но живые и радостные, что они есть друг у друга. Тогда мне стало ясно, что на КПП нужно быть «до крайнего человека».

Ирина, жительница Нового Уренгоя

— Нас с Таганрогом разделяют больше четырех тысяч километров. Никогда не занималась волонтерством в том формате, как это привыкли воспринимать другие. В обычной жизни я мама троих детей. Как и многие, хожу на работу, строю планы на будущее и хочу, чтобы побыстрее это всё закончилось.

Не могу сказать, что были сомнения, ехать или не ехать [помогать]. Однозначно ехать! Вопрос лишь: куда именно? Тут мне помог муж. Как оказалось, в Ростовской области есть единственный лагерь, где можно было поехать как волонтер. Супруг нашел всю информацию и контакты, помог связаться, я обговорила все вопросы с координаторами и начала быстро закрывать все дела в родном городе.

Переживал ли муж? Как и любой другой любящий муж, он старается меня всегда поддерживать. Этот случай был не исключение, и условия он все-таки поставил: не лезть в зону боевых действий и постоянно присылать мои координаты нахождения.

Я четко понимала, с чем мне придется столкнуться и что пережить, поэтому иллюзий не было. Вся помощь делается руками обычных людей, они не герои в масках и не спасают вселенную, каждый из них делает то, что может, главное — делает. Несмотря на человеческую боль, отчаяние и страдания людей, пришедших с той стороны, в лагере хочется находиться постоянно. Место делают люди, а не место.

Что изменилось в моей жизни после поездки? Всё! Но главное — я поняла, как во внешнем мире мы наделяем ценностью те вещи, которые ее не имеют, от слова «совсем». Поэтому и вернуться для меня во внешний мир было тяжело. Я поеду [на границу] еще раз, и снова без раздумий. Считаю, что, если ты можешь помочь хоть чем-то, не ради выгоды или всеобщего признания и одобрения, помогай!

Иван, инженер-программист (Таганрог)

— Я занимаюсь волонтерской деятельностью с 2019 года. На границу поехал, когда позвала Дарья, она моя старая знакомая. Решил помогать, потому что то, что происходит рядом с нами, — это большая катастрофа. И думаю, что через энное количество лет нас спросят: «А что вы делали в это время?»

Меня очень впечатлила история раненой девочки и ее отца. Мы возвращались с ночной смены в Таганрог, и в машине оставалось два свободных места. Забираем с собой семью, состоящую из отца с дочкой. У дочки — ранение в ногу, немного осколком перебило. Нужно было проверить рану в больнице. У людей абсолютно нормальные эмоции, беседуют между собой. Отец только был немного озлобленный, но отпускал шутки. Девочка — тоже, тихая, но улыбается, посмеивается. Довезли их до больницы, высаживаем. Спрашиваю у водителя: «А как вообще девочка ранение получила?» (начало их диалога я пропустил). А он отвечает: «Да вот снаряд летел, мать убил, а ей ногу перебил. И они мать во дворе похоронили». То есть люди несколько дней назад похоронили во дворе собственного дома мать, а сейчас они не то чтобы не в трауре… Довольно нормально себя ведут. Постоянный страх смерти и вот эта ситуация так ожесточают, что люди свою личную катастрофу перестают чувствовать как катастрофу. Первое время мне это было сложно в голове уложить.

В одну из смен на КПП попала бабушка с перевязанной головой и бегающим взглядом, но очень интеллигентной речью. Спрашивает, как можно выйти на связь с родственниками из Норильска. Номер она помнила только примерный, назвала имя. В общем, дозвонились мы в Норильск в пять утра — там как раз уже было не слишком рано. С той стороны [линии] аж не поверили, что это бабушка, думали, кто-то пытается деньги обманом выманить. Но мы дали ей трубку — и поверили. Что бабушка, что ее родственники были так благодарны — столько хорошего в свой адрес я не слышал никогда в жизни.

Еще один случай запомнился, когда я приехал в первый день волонтером на границу, еще до того, как прибыли первые машины и автобусы с беженцами. Стоим ждем. И тут говорят, что автобус пришел. Выбегаем на улицу и вдруг слышим: «Этот Де-е-ень Победы…» Мы в первые секунды испугались, что на этом КПП встречают беженцев, которые вышли из-под бомбежек, праздничным маршем. Оказалось, что марш играл из старой, побитой жизнью иномарки. На нее накручены скотчем мегафоны, висит красный флаг, георгиевская лента. За рулем какой-то дед. Мы думали, что он собрался кого-то забирать. Но нет, он просто сделал несколько кругов с орущей музыкой вокруг приехавшего автобуса и уехал дальше. При этом из первого автобуса, как и вообще в первые дни, люди выходили абсолютно грязные. Одежда пыльная, грязные руки. Люди реагировали на любой резкий звук. Женщина вышла разговаривать, и тут у эмчеэсников в палатке обогревающий дизель как-то зашумел. Она резко дернулась, сразу стала оглядываться в ту сторону. В целом люди или молчали, или, наоборот, пытались рассказывать бравирующие истории.

Екатерина, дизайнер (Ростов)

— На границу решила поехать, потому что когда ты сидишь и понимаешь, что глобально ничего изменить не можешь, но есть возможность помочь людям хотя бы так, то нужно поехать и помочь. Я ездила два раза в апреле. Хотела своими глазами увидеть. Не было сильных ожиданий и эмоций до приезда на границу. Может, только страх, что я не смогу поддержать или утешить [беженцев]. Но оба раза я особо с людьми не контактировала — так получалось из-за организационного процесса. Получилось быть наблюдателем, когда попала во второй раз на таможню. У меня не было иллюзий насчет состояния людей, которые много недель сидят под обстрелами: видно, что они измучены. Ведут себя по-разному. Кто-то благодарил за помощь, кто-то очень осторожничал.

Запомнилась история (я услышала ее от парня из нашей смены): женщина рассказывала, что ее собаку взрывом выбросило с пятого этажа. Собака выжила, несмотря на травмы, и женщина забрала ее с собой в эвакуацию. Парень пытался накормить собаку, приласкать, но та вообще не могла контактировать с чужими.

Помню лицо молодой девушки. Честно, я даже не могу описать эмоцию ее. У нее на лице будто застыла тревога. Красивое лицо в веснушках... и сильная тревога. Мне было страшно от мысли, что она могла пережить.

После смены ты устаешь как физически, так и морально. Оба раза после смен я была разбита. Нужно было время, чтобы восстановиться. Знаю, что есть ребята, которые ездят по 2–3 раза в неделю. Я бы так не смогла. Эмоциональное напряжение копится.

Александр, житель Таганрога

— Я поехал на границу в конце марта. Волонтерством систематически не занимался — в 15-м году был какой-то небольшой посильный вклад в гуманитарку. В марте изначально тоже поучаствовал финансово, но потом захотел лично поехать — просто из человеческого сочувствия и немного из интереса к тому, как у волонтеров всё устроено. Там, на пункте, настроение у людей было благодарное, с негативом не сталкивался, хотя часть людей была в напряжении. Говорили немного, сам не расспрашивал, чтобы в душу не лезть. Хотя сейчас понимаю, что тем, кому хотелось бы выговориться, был смысл задавать простые, нейтральные вопросы, давая возможность самим заговорить.

Было здорово наблюдать за школьниками, которые, уже освоившись на новом месте, продолжали обычно, по-подростковому, общаться, шутя в том числе про сидение в подвале.

В одну из смен я по неопытности залил холодной воды в бойлер как раз перед потоком людей, и на чай-кофе какое-то время не было кипятка. Одна женщина, которая явно чувствовала себя некомфортно и грустно, терпеливо ждала, а я от неловкости шутил дурацкие шутки, и то, чем ее получилось немного рассмешить, считаю лучшей шуткой в жизни. Ну или самой полезной.