«Казалось, врачу виднее»: история ростовской студентки, чуть не погибшей при лечении «биполярного расстройства»

За десять лет подростков с психическими заболеваниями стало на 11% больше, следует из официальной статистики Минздрава России. Частый диагноз — биполярное расстройство. Порой ошибочный диагноз. Корреспондент 161.RU Ксения Сухоленко рассказывает историю молодой ростовчанки, которую сомнительное лечение привело на грань суицида.

В 16 лет Алена (имя изменено по просьбе девушки. — Прим. ред.) поступила в колледж. Правда, не на специальность своей мечты. Потом были ковид и связанная с ним изоляция. Девушка оказалась наедине с тяжелыми мыслями о будущем.

— У меня всегда была склонность к плохому настроению, — рассказывает Алена. — Но как началось дистанционное обучение, я вообще только и думала о том, какое я ничтожество и что у меня ничего не получается с учебой. Я была в крайне депрессивном состоянии. Приходила на дистанционные занятия по дизайну в 09:30, ставила плюсик в чат. А потом садилась под стол, начинала плакать и засыпала на всю пару. И я поняла, что мне нужна помощь.

Однокурсники посоветовали Алене психиатра. Ему она рассказала об угнетающей ситуации в колледже: готовясь к поступлению, Алена испытала эмоциональный подъем, но, влившись в учебу, быстро во всём разочаровалась.

Едва выслушав объяснения, психиатр пригвоздил девушку диагнозом: биполярное аффективное расстройство (БАР) первого типа. По данным Минздрава, пациентам с таким заболеванием свойственна смена состояний — от маниакального до депрессивного. Причем внешние факторы обычно не влияют на перемену фаз. При мании человеку хорошо — ему кажется, что можно свернуть горы, энергия так и хлещет и совершенно не нужен сон. Но здраво оценивать реальность в маниакальной фазе невозможно. При депрессии силы, наоборот, уходят.

— Для меня этот диагноз был шоком. Я слышала о БАР, но никогда бы не подумала, что оно может быть у меня, — рассказывает Алена. — До сих пор не понимаю, почему врач тогда решил, что у меня была мания. Я не купалась в лужах, не делала ничего неадекватного. Спала тоже нормально, просто была поглощена активной работой.

Алена попала под чуткий контроль врача, прописавшего несколько видов препаратов: антидепрессанты, нормотимики, нейролептики. Каждые два дня девушка должна была отчитываться перед психиатром о самочувствии.

Любое повышение настроения воспринималось врачом как маниакальное состояние. Радуешься поездке на природу после месяцев ковидного заточения — плохой знак. Рисуешь и получаешь удовольствие — еще хуже. По словам ростовчанки, психиатр уверял, что здоровый человек радуется «в пределах нормы».

— Я, допустим, рассказывала врачу, как мне понравилось рисовать на графическом планшете. И даже картинка, которая получалась, тоже нравилась. Хотя такое бывает редко. А он говорит: «Так че ты, тебе нужно антидепрессанты понижать, а нейролептики повышать. Раз в манию закидывает».

Спустя время девушка уверена: в тот момент она просто была вдохновлена работой, а врач ошибочно определил состояние как маниакальное. Но тогда и она сама стала считать малейшее улучшение настроения проблемой.

Зато у Алены появилось ощущение, что впервые за долгое время она понимает себя. Тяжелые раздумья о причинах тревожности и чувствительности закончились. Всё же ясно: дело в биполярном расстройстве.

— Я начала видеть себя через призму биполярного расстройства. Это заболевание не лечится и, выходит, лежит в фундаменте моей личности. И вот, если у меня что-то не так, это либо от таблеток, либо из-за болезни. Я стала отдаляться от настоящей Алены и приближаться к Алене с БАР.

А потом девушка стала ближе общаться с однокурсницей, которая и посоветовала психиатра. Оказалось, что второй студентке врач тоже диагностировал биполярное расстройство. Как и многим другим, посещающим его. И лечились все, как выяснилось, одними и теми же препаратами в одинаковых дозировках.

В России есть четкие критерии лечения тех или иных расстройств, но подходят одобренные методы не всегда и не всем. Как объясняет клинический психолог Ольга Манюкова, многие специалисты подходят к работе с пациентами формально, предпочитая сразу поставить диагноз и прописать лечение. Такое происходит как в частных клиниках, так и в государственных учреждениях.

— У нас в регионе наиболее распространенными диагнозами являются биполярное расстройство, депрессия, параноидная шизофрения и расстройства из спектра тревожно-депрессивных, — рассказывает Манюкова.

По ее словам, в городе есть психиатры, которым хватает 10–15 минут, чтобы диагностировать у пациента БАР или расстройство личности. Даже весь оплаченный час не требуется. Получить сомнительный диагноз может кто угодно, но именно подростки — основная группа риска. Как объясняет Манюкова, российские психиатры, в отличие от своих западных коллег, стараются до 21 года не диагностировать расстройство личности, проще говоря психопатию. Поэтому подросткам в России часто ставят «размытые» диагнозы или даже назначают лечение без постановки диагноза.

— Специалисты так пытаются перестраховаться. Даже если у человека нет ярких маниакальных состояний — бреда, галлюцинаций и ярко выраженной эйфории, — то всё равно совершеннолетним назначают седативные препараты в больших дозах, — отмечает Манюкова. — Это могу сказать по своему опыту и по опыту коллег. В итоге дети становятся пассивными, появляются суицидальные тенденции, выползает депрессивная симптоматика.

С биполярным расстройством у подростков порой путают циклотимию — заболевание, для которого характерна смена кратковременных фаз подъема и спада.

— Допустим, сегодня и завтра ребенок веселый, а следующие три дня лежит без мотивации и сил. Но, если циклотимию не лечить, то, по современным данным, ко взрослому возрасту она перерастает в БАР.

Манюкова считает, что нельзя списывать всё на «плохих врачей» — поставить точный психиатрический диагноз действительно непросто, препараты и традиционные схемы лечения подходят не всем. Поэтому психиатрам приходится подолгу «жонглировать» вариантами лечения и смотреть, как реагирует организм пациента, закрепляется ли положительный результат.

— Но пациенты при этом теряют мотивацию лечения, — признаёт Манюкова. — В основном, конечно, начинают со стандартных методов: биполярщикам — литий, при тревоге — транквилизаторы. Но может требоваться совершенно иной подход к человеку, в чем врач иногда не заинтересован. Особенно, если это какое-то бюджетное учреждение.

Зарплаты «государственных» психиатров часто не превышают 25 тысяч рублей, что, по мнению Манюковой, невольно влияет на желание погружаться в чужие проблемы. Из-за всех перечисленных факторов проявляется ятрогения — ухудшение физического или эмоционального состояния пациента, ненамеренно спровоцированное врачом.

— Например, у психиатра может быть синдром бога. И ему кажется, что он видит молодых девушек и юношей насквозь, раз через него прошли сотни подростков, — говорит Манюкова. — Решают, например, что пациенту с БАР нужна не жизненная энергия, а седация — медикаментозное угнетение сознания, чтобы маниакальный эпизод не случился.

При этом клинический психолог Манюкова подчеркивает, есть немало специалистов, которые действительно стараются разобраться в проблемах пациентов. Но лечение биполярного расстройства — непростое дело.

Медикаменты не помогали Алене с самого начала многомесячного лечения, поэтому девушка решила разобрать проблемы с психотерапевтом. Психиатр пообещал найти подходящего специалиста, попутно назвав «сложной девочкой», которой подойдет не каждый врач. За полгода так и не нашлось ни одного.

Лучшим способом лечения врач считал стационар в частной клинике, где сам работает — 100 тысяч рублей за две недели. Психиатр заверил Алену, что там ей точно подберут подходящие препараты. Таких денег у студентки не было.

Параллельно Алена ссорилась с мамой, которая ругала дочь за плохую успеваемость, но особо не интересовалась, почему девушка начала ходить к психиатру. Плюс уехала из города и прекратила общение подруга, которую она считала самой близкой.

— Хотели видеоигру сделать, продавать игрушки, рисовать иллюстрации. И эта моя единственная подруга, которая меня так сильно понимает, свалилась в плохое состояние, взяла академ, переехала в свой город и перестала отвечать.

Дозировка препаратов всё повышалась. На полке лежала пачка феназепама, которую врач рекомендовал выпить, «если вдруг захочется себя убить».

— Я становилась всё более замедленной. Перестала видеть свое лицо в зеркале, постоянная дымка перед глазами. Были провалы в памяти. Могла не помнить, как проснулась. Иду на учебу — вспышка — и я уже в колледже. Потом еще вспышка — уже на живописи. Все рисуют, а ты почему-то сидишь у батареи и плачешь. Одногруппники спрашивали: «Алена, почему ты плачешь?» А я сама не знала.

Начались проблемы с концентрацией и зрением, тремор стал настолько сильным, что девушка не могла писать, — руки студентки художественного училища ходили ходуном. Алена перестала закрывать за собой входные двери, ей стало тяжело разговаривать.

В итоге Алена попыталась покончить с собой.

Происшествие заставило по-новому взглянуть на пройденный курс лечения. Она перестала принимать назначенные препараты и вместе с матерью обратилась к другому врачу. Он не поставил конкретного диагноза и предложил «прокапаться» феназепамом. И повторять курс каждые полгода, даже если самочувствие улучшится.

Алене это помогло.

— Как психолог, который работает с подростками, могу сказать, что их состояние — это головоломка не только для родителей, но и для специалистов. Переходный возраст — сложный этап, который нелегко переживать. И здесь трудно разобраться в том, что является истинной причиной проблем, а что — фасадной. Поэтому определить диагноз пациента за 10 минут невозможно, — рассказывает Ольга Манюкова.

На первом приеме, советует Ольга, нужно обращать внимание на то, насколько быстро психиатр ставит диагноз. Если через 10 минут врач готов назначить лечение, то, скорее всего, вы наткнулись на плохого специалиста.

— Психиатр должен тщательно собрать анамнез, спросить про болезни в семье, про детский и подростковый возраст. И, если понадобится, попросить собрать информацию у родителей. Психические болезни часто бывают наследственными, — отмечает психолог. — Если исследовать патогенез всех расстройств личности, то становится ясно, что у человека в роду был человек с таким же заболеванием. Например, у пациентов с пограничным расстройством чаще всего есть родственники с такими же симптомами. Но они просто не обращались к специалисту.

Обычно симптомы у людей с расстройством личности проявляются в 3–4 года. Другие заболевания развиваются в подростковом возрасте. Другой переломный момент — с 15 до 27 лет, когда приходится выбирать место образования и работу.

Перед тем как поставить диагноз, врач должен дать направление на анализы. Например, генерализованное тревожное расстройство по проявлениям похоже на гипертиреоз. А у пациента с предполагаемым биполярным расстройством нужно проверить содержание лития в крови и посмотреть, есть ли нарушения головного мозга. Без обследования фармакотерапию назначают, только чтобы справиться с острым состоянием.