«В двухсотых нет, числится в строю». Как дончанка ищет по моргам и чатам пропавшего в Донбассе мужа

Татьяна Кошелева почти полгода не может найти мужа, уехавшего в Донбасс добровольцем из новочеркасской колонии. Роман подписал контракт с отрядом «Шторм Z». Результатов не дали ни обращения в Минобороны, ни мониторинг чатов, ни поездки в ростовский военный морг. Корреспондент 161.RU Диана Кулыгина рассказывает историю супругов, сперва разделенных стенами зоны, затем — границами зоны СВО.

Татьяна и Роман познакомились в 2016 году. Она наткнулась на его профиль в соцсетях, начала переписываться, поделилась номером, вскоре пошла на свидание в новочеркасскую исправительную колонию № 14, где Роман отбывал срок за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего (ст. 111, часть 4), грабеж (ст. 161, часть 1) и разбой с причинением тяжкого вреда здоровью (ст. 162, часть 4).

Через год пара расписалась прямо в колонии. Роман мечтал: выйдет, устроится на хорошую работу, купит машину и дом, где будет жить с дорогой супругой. Роман переживал, что Татьяне тяжело одной воспитывать двоих детей от первого брака. Но выйти он должен был не раньше апреля 2028 года.

10 апреля 2023-го Татьяна собиралась на свидание к мужу. За несколько дней до этого ей позвонили сокамерники и сообщили, что Роман записался в отряд «Шторм Z» и собирается на передовую.

— [Роман] мне позвонил в шесть часов. Даже не сказал, что его сегодня увезут. А в 10 часов вечера мне ребята позвонили и сказали: «Так и так, в восемь часов Романа забрали. Девять человек забрали», — вспоминает Татьяна.

Она подумала, что это шутка, и поехала в ИК-14. Как раз застала построение. Подошла к начальнику, чтобы узнать, где Роман. Начальник отрезал: «Здесь его нет». Тогда Татьяна поняла: это не розыгрыш.

— Он всё рвался в «Вагнер». Вроде бы притих в связи с тем, что с его болезнью не берут. Потом начало [вербовать] Министерство обороны. Я против была этого всего. А его взяли с этой болезнью, — рассказывает Татьяна.

Болезнь Романа — шизофрения. Окончательный диагноз поставили в колонии во время планового обследования пару лет назад. Татьяна утверждает: на свиданиях никаких странностей за мужем не замечала, он сам на здоровье не жаловался. При этом Роман конфликтовал с начальством колонии: те, по словам Татьяны, не платили ему зарплату.

В начале мая Татьяне с неизвестного номера пришли фотографии: Роман с другими мужчинами сидит в помещении, похожем на подвал. 19 мая пришли голосовые сообщения от мужа.

— Говорил: «Привет, как дела? Как там все? Всем привет передавай». Я потом парню, который пересылал, начала какие-то вопросы задавать, он говорит: «Я не имею права говорить», — рассказывает Татьяна.

Больше Роман не связывался с женой.

3 июня с Татьяной из госпиталя связался мужчина, покинувший колонию вместе с Романом. Он сообщил, что 28 мая Роман пошел на задание и не вернулся.

30 июня войсковая часть, к которой приписали Романа, официально признала его без вести пропавшим. Военный следственный отдел по Новочеркасскому гарнизону добавил: «Сведений о гибели либо о получении ранений не имеется».

Тогда Татьяна позвонила на горячую линию Министерства обороны.

— Они говорят, что списки приходят через 2–3 месяца. А если даже и погиб, они не имеют права сообщать. Перезвонили, сказали: «Ни в двухсотых, ни в трехсотых его нет. Числится в строю», — вспоминает она.

После пропажи мужа Татьяна зарегистрировалась в телеграме. Стала искать по группам родственников заключенных, покинувших ИК вместе с Романом. Но за пять месяцев никто так и не откликнулся.

— Из девяти человек я нашла только одного — и то он очутился в госпитале. Их забирали вместе. Остальных вообще не могу найти. Ни родных [не могу] найти в этих группах. Сколько сидела, писала, — рассказывает Татьяна.

По ее словам, в таких группах легко довериться мошенникам. Незнакомцы писали ей в личные сообщения, что Роман в плену, в СИЗО, его осудили на 8 лет. За плату — от пяти до трех тысяч долларов — мошенники предлагали Татьяне по видеозвонку пообщаться с Романом.

— Я говорю: «Я вам перешлю, давайте по видеозвонку. Но где доказательства?» Они начинают: «Он с разбитой головой, с потерей памяти». Начинают сочинять, видео подделывать. Я не попадалась на такое, потому что понимала: там правды нет. А в группе девчата попадали, переводили деньги. Родственники же на что угодно готовы пойти, лишь бы [увидеть, услышать]. Скидывают, а потом они исчезают со связи.

Но в одной из групп Татьяна познакомилась с Натальей, чей сын уехал из батайской ИК в тот же день, что и Роман, и пропал со связи. Женщины начали переписываться, а летом вместе поехали в ростовский военный морг. Хотели проверить, нет ли близких среди неопознанных тел. Наталья сдала биоматериал на ДНК — если тело сына поступит в морг, его опознают. В октябре Наталье позвонили из морга: совпала ДНК. И тогда мать похоронила сына.

Татьяна поехала в морг сама. Сначала с ней разговаривал психолог, морально настраивал и советовал не смотреть по сторонам. Затем ее проводили в комнату с компьютерами, где с людьми работают несколько специалистов.

— Мы проходим через ангары, в которых находятся трупы. Они на улице лежат на носилках, накрытые наполовину. Там черви, опарыши. Целый день ходишь, такое чувство, что пропитался трупным запахом. Страшно. Я надевала две маски, и оно через две маски проходило.

На мониторе показывают фотографии отличительных знаков на телах: татуировок, родинок, шрамов. Если родственник видит совпадение, его ведут в морг опознавать тело вживую. Татьяне совпадений не попадалось.

Контракт Романа истек 6 октября — он должен был вернуться домой, раз до сих пор числится «в строю». В войсковой части Татьяне сказали, что в декабре нужно через суд потребовать, чтобы Романа признали погибшим. Она говорит, что долго металась, но всё же решила сделать так, иначе могут начаться проблемы с выплатами.

Татьяна вспоминает: Роман очень любил ее младшую дочь. Когда они вместе приехали на свидание к Роману, тот подарил девочке котенка пепельного цвета. На территории ИК на днях окотилась кошка. Котенка назвали Дымком. Он долго не прожил: умер от болезни.

Специализирующийся на защите прав военнослужащих юрист Евгений Крылов считает, что в первую очередь нужно подать заявление в Минобороны, а дальше — добиваться установления статуса через военную прокуратуру и суд.

— Данные о лице, которое находится в зоне боевых действий, есть у Министерства обороны. Поэтому первое, с чего нужно начать, — это подать заявление в Минобороны о местонахождении родственника и его статусе, — говорит Крылов. — Если по итогам вам дадут ответ, что статус неизвестен, продублировать доводы в военную прокуратуру, чтобы они провели проверку и установили местонахождение родственника и его статус. Ну и в заключение нужно будет через суд устанавливать статус «без вести пропавший».