Март 1944-го: слякоть, марш на 150 километров

Ветеран Великой Отечественной войны Сергей Яковлевич Шкодских был из тех, кому чужд карьерный рост. Он всегда воевал и трудился на земле. Войну прошел на передовом крае командиром взвода.

Красноречиво говорят об этом и его три ранения, и его звания – старший лейтенант милиции в отставке, а по воинскому званию – капитан. После войны он служил оперуполномоченным уголовного розыска в Северо-Кавказской транспортной полиции (УТ МВД России по СКФО). Пресс-служба Управления на транспорте МВД России по Северо-Кавказскому федеральному округу и предоставила материалы 161.ru – это записки фронтовика от первого лица.

Я, Шкодских Сергей Яковлевич, родился 18 августа 1924 года в деревне Еранино Варгашинского района Курганской области. Образование среднее специальное (Красноярская школа военных техников железнодорожного транспорта). Старший лейтенант милиции в отставке. Воинское звание – капитан. Служил в должности оперуполномоченного ОБХСС, затем уголовного розыска.

В августе 1942 года из Красноярской школы военных техников железнодорожного транспорта я призван в Красную Армию и направлен курсантом в Киевское военное училище связи, находившееся в эвакуации в городе Красноярске. Окончил училище в конце 1943 года, мне присвоили звание младший лейтенант. Моя специальность требовалась в крупных штабах (корпус, армия, фронт), но, несмотря на эти приглашения, я настоял, чтобы меня через резерв Главного управления связи направили на фронт. Романтика войны и участие в ней все-таки взяли верх (причем это чувство было не только у меня одного). Все рвались быстрее попасть на фронт, на передовую. В конечном счете, я стал начальником связи стрелкового батальона – обеспечивал связь командира батальона со стрелковыми ротами. Воевал я на 1-м, 2-м и 3-м Белорусских фронтах. Когда про 1-й Белорусский фронт сообщалось в сводках Совинформбюро «бои местного значения», эти бои заключались в том, чтобы не сидеть в глухой обороне, а через день, а то и каждый день ходить в атаку на хорошо оборудованные оборонительные сооружения немцев, расположенные, как правило, на высотках. Результаты таких атак – огромные потери. Тяжелораненых можно было выносить только, когда стемнеет...

Помню март 1944-го, слякоть, марш на 150 километров – с юга на север, в створ города Орши. Сразу с марша в бой, заняли первые немецкие траншеи, чуть продвинулись вперед, окопались, как успели, неглубоко, почва песчаная. На следующее утро немцы выдвинули на прямую наводку свои «тигры» и «фердинанды» и закопали наши наспех выкопанные траншеи. Связь между командным пунктом батальона и передовой прервалась. Что на передовой неизвестно, тишина. Комбат ставит задачу – восстановить связь. Одна за другой ушли группы моих связистов на передовую. Ни связи, ни связистов. Комбат дает команду мне и своему телефонисту отправится на передовую и восстановить связь. Сам остался у аппарата, слушать, если связь восстановим. Телефонисту я вручил катушку, в сам взял в руки телефонный провод, ведший на передовую. Выползли мы из блиндажа на бруствер окопа, трассирующие пули летают среди бела дня. Скатились по склону к протекавшей внизу речке и залегли за бугорком перед ней. Отдышались – и вперед. Только телефонист вылез на бугорок, тут же упал лицом вниз. Я его переворачиваю, а лица у него больше нет. Бросился я бегом через речку, затем вверх по склону на передовую. Прибежал к нашим траншеям, а их нет.

Сидят два наших ротных и друг с другом ругаются. Вмешиваться я не стал. Пополз по тому месту, которое было траншеей, через погибших моих товарищей с телефонным проводом в руках. Слышу, вроде зовет меня кто-то. Осмотрелся. Вижу, лежит еще один наш командир роты, ранен в живот, внутренности наружу, но в сознании. «Не бросай, меня, Сережа», – говорит. Я из планшетки достал газету, внутренности его собрал и положил ему на живот. Как мог, успокаивал. Вдруг от немецких позиций слышу русское «ура». Понял – власовцы. Хватаю одну из валявшихся винтовок, затвор заклинило, весь в песке, стрелять не будет. Тоже с автоматом, а у меня только один ТТ. Власовцы все ближе. И тут ударил с фланга станковый пулемет. Грамотно стрелял, хладнокровно, близко подпускал и косил почти в упор. Откуда-то по вражеским цепям стала бить наша артиллерия. Атака захлебнулась и власовцы уползли в свои окопы. Я отправился к нашим пулеметчикам, пришел, дзот у них оборудован хорошо, стал расспрашивать про связь, но они на меня внимания никакого не обратили. И тут сознание меня покинуло. Очнулся на следующее утро в одной из повозок остатков нашего батальона. После того, как нас сменила другая часть, нас отводили на формирование.

В лесу к нам прибыли новобранцы, и до 20 июня проводились учения.

А 20 июня в 12 часов ночи командир полка пригласил всех командиров и поставил боевую задачу, все отметили на картах свою полосу движения в случае развития наступления после форсирования реки Друть с заболоченными берегами. Это в 12 километрах севернее города Рогачева. В три часа ночи началась артподготовка из орудий всех видов. На каждый погонный метр приходилось одно орудие. За время артподготовки наводились понтонные мосты для пехоты, машин и танков. Артподготовка закончилась рано утром. Пошли в атаку. Оборона немцев находилась на отлогом высоком берегу реки, засверкали огневые точки на всем склоне, взялись за работу «катюши», авиация работала по тылам. Только к пяти часам вечера мы заняли первые немецкие траншеи, многих немцев откапывали из блиндажей, чумных, временами ничего не соображавших. Прорвали оборону, и пошли, и пошли. Немцы задерживали нас только на естественных преградах (речках), давая возможность отойти основным своим силам.

Начали попадаться в деревнях мирные жители, угощали, в том числе самогоном. В одной деревушке скопилось много наших солдат, пушки на конной тяге, а недалеко от деревни немцы оставили, очевидно, самоходки и открыли по нам шквальный огонь. Я в это время во дворе с радистами настраивал радиостанцию. Один снаряд попал в дом, я побежал к сараю, там яма была. Как назло, она оказалась наполнена навозом! Я кинулся на улицу в глубокий кювет, но было уже поздно. Второй снаряд попал в сарай, и меня ранило осколками, выдрало бок. В горячке я еще проскакал немного на одной ноге и упал. Это было мое первое ранение. В госпитале я пролежал более двух месяцев, вытаскивали осколки, так все и не вытащили до сих пор.… После госпиталя меня в штабе армии майор-кадровик спросил: «Куда хочешь?». – «В свою часть», – был мой ответ. Потому что дружеские отношения сложились – и с начальником штаба батальона, и связисты мои многие остались.

В часть, в составе 1343-го полка, я прибыл в Польшу, мы наступали на город Пултуск. Заняли первые немецкие траншеи, а штаб наш расположился в хорошо оборудованных немецких блиндажах, правда, выходы из них располагались в сторону немецких позиций. Вечером, стоя у выхода из блиндажа, я попросил старшину своего связиста, стоявшего у выхода из другого блиндажа, протянуть, чтобы ночью не бегать, две-три дополнительные телефонные линии для надежности. В это время рванул поблизости немецкий снаряд, и меня взрывной волной зашвырнуло назад в блиндаж. Мелкие осколки ранили голову, череп цел, но контузия есть. И я до утра, пока приехала повозка, то приходил в сознание, то терял его.

В госпитале я пробыл где-то чуть больше месяца.

По прибытии в штаб армии, знакомый уже мне майор-кадровик, улыбаясь, спросил: «Ну что, опять в свою часть?». И после небольшой паузы предложил мне

вакансию в 406-ом отдельном батальоне связи, который обслуживал штаб 29-го стрелкового корпуса 48-й армии. Так я стал помощником начальника телеграфной станции узла связи. Но это уже «другая война», хотя ответственности стало больше, потому что было два положения. Это по три машины в каждом, в которых смонтированы кросс, аппаратная Морзе, ст-35, буквопечатающие аппараты и аккумуляторная батарея 120 v. Приходилось ночью на машинах только при свете подфарников вести «положение» на новый командный пункт командующего корпусом, и разворачивать новый узел связи, принимать на себя связь с соседними дивизиями. Всегда присутствовала боязнь заблудиться и попасть к немцам. Но, наверное, Бог берёг.

В органы внутренних дел пришел в 1953 году из упраздненного Управления охраны МГБ СССР на Северо-Кавказской железной дороге. Должность – оперуполномоченный уголовного розыска в Дорожном отделе милиции. Особо ярких эпизодов не было – ежедневная, рутинная работа. Пришлось и по командировкам, и в опергруппах в поездах ездить. На станции Уманская (станица Ленинградская Краснодарского края) пробыл в командировке месяца два. Были сигналы воровства стройматериалов и скопления бродяг. В начале пятидесятых годов много было бездомных: взрослых, подростков, стариков…