Сергей Кисин, корреспондент «РБК daily – Юг»: «Бедный Антон Палыч всю жизнь по капле выдавливал из себя раба. Мы сейчас собрали все эти капли и радостно втираем их в дрожащее от рабского вожделения тело»

Журналисты много говорят, но мало кто говорит сейчас о самих журналистах. Оно и понятно: спрос на акул пера растет вместе с ростом рынка СМИ, а профессия эта как была, так и остается уделом немногих. Складывать слова в предложения – невелика хитрость; сделать это так, чтобы читатель не отложил газету в сторону, не переключил канал, не перешел на другой сайт – дано не всем. Те, кто может, изо всех сил конвертируют собственные способности в материальное ценности, а на журналистах много не заработаешь. Был бы Сергей Кисин директором собственной издательского дома – не зарастала бы к нему тропа журналистского любопытства: выгодный и интересный собеседник – подарок для любого корреспондента. Но он сам говорит, что в медиамагнаты не стремится, и однажды выбранной профессии изменять не может. Специалист по истории Древнего Рима эпохи Тиберия, Калигулы, Нерона, Веспасиана и Тита, после армии и истфака, он неожиданно нашел себя корреспондентом «Пресс-Криминал», и с тех пор его имя не сходит с лучших печатных страниц. О нелегкой журналистской доле, романтизме и честности корреспондент 161.ru побеседовал с корреспондентом «РБК daily – Юг» Сергеем Кисиным.

– Давай начнем с приятного – с наград.

– Лауреат «Золотого пера» 1998 года... и всякие другие мелочи. Увы, в нашей профессии награды – вещь более чем субъективная, порой их наличие говорит не о достижениях, а о более постыдных фактах биографии.

– Чтобы стать певцом – нужен голос, архитектором – умение рисовать. Какими качествами должен обладать человек, чтобы достичь успеха в профессии журналиста?

– Ни для кого не тайна, что в журналистике лучшими профессионалами становятся люди, не имеющие отношения к обучению в специализированном вузе. Для того, чтобы связать два слова, надо больше читать (по возможности хороших книжек) и больше общаться с людьми, умеющими излагать свои мысли не матом. А цепкость, въедливость, анализ, стремление к познанию, беспристрастие, свобода в суждениях – качества, присущие любой профессии.

– Ты не указал одно качество, которое, на мой взгляд, и определяет судьбу человека в профессии журналиста – стремление к справедливости. Что ты об этом думаешь?

– Боюсь, понятие справедливости каждый понимает по-своему, а со временем оно трансформируется в цинизм, особенно когда видишь, что справедливость обязательно всегда «в чью-нибудь пользу». Должна быть личная честность и порядочность журналиста как человека, а справедливость – слишком субъективная категория.

– Тогда о личной честности. Насколько она мешает добиться успеха в профессии журналиста? А, может быть, наоборот – помогает?

– Помогает По крайней мере, в моей работе личная честность за долгие годы уже создала мне определенный имидж. Я никогда не сдавал свои источники, даже на суде, и никогда не подставлял людей, которые давали мне информацию. Кроме того, я никогда, особенно в военных репортажах, не писал того, что могло бы стать опасным для людей, которые доверительно сообщают мне какие-либо факты. В нашей профессии куча возможностей «не светить» источник и обходить его персонификацию, грамотно сообщая ценную информацию. Надеюсь, люди, которые меня знают, работают со мной именно потому, что верят мне в подобных ситуациях. А если видно, что человек заведомо пытается протащить через СМИ лживую информацию или представить выгодную для себя позицию за счет других, то тут уже личное дело журналиста – идти на такую низость или нет. Вопрос собственных человеческих качеств: что важнее – деньги или честь. Боюсь, что слишком многие сегодня выбирают первое.

Сергей Кисин родился в 1965 году. Служил в армии, в 1991 окончил истфак РГУ, специализация «История Древнего Рима. I век нашей эры». Писать начал в 11 лет: повести об индейских восстаниях, фантастические рассказы. В СМИ попал случайно: рядом с коммерческой фирмой, где он работал, располагалась редакция газеты «Пресс-Криминал», куда требовался молодой корреспондент. Самыми интересными командами, в которых приходилось ему работать, считает газету «Комсомольская правда» эпохи ее расцвета (1997–99 годы) и «Коммерсантъ» (2002–2005 годы).– Разве плохо, что люди хотят подороже продать свой профессионализм? Или хороший журналист – бедный журналист?

– Деньги не должны становиться самоцелью ни для какого профессионала, иначе это грозит девальвировать собственно профессионализм, подменив его откровенным стяжательством. Всегда противно было общаться с коллегами, которые свое перо и – увы – талант кладут исключительно на клепание «заказух» и вымогательство каких-либо материальных благ за написание положительного материала о добром дяде. Сегодня дядя дал тебе рубль, завтра за три копейки ты никому не будешь нужен. Это тот самый случай, когда вторая древнейшая становится первой. Как раз именно потому, что ты не становишься банальной «потаскухой с пером», журналист ценится как читателями, так и работодателями. Отсюда и будет истекать уровень зарплаты.

– Но ведь изданиям, телекомпаниям, радиостанциям, сайтам надо зарабатывать деньги, чтобы платить зарплаты и налоги. Сегодня принципиальный журналист написал хорошую, но не лицеприятную статью о крупном игроке местного рынка – и одним рекламодателем у этого СМИ стало меньше. Как быть?

– Тогда рекламодателям надо печататься в собственных стенгазетах, если они претендуют только на положительные отзывы о себе. Нормальные грамотные предприниматели понимают, что продвижение их продукции на рынке зависит от профессионального рыночного анализа от журналистов СМИ, которые имеют устойчивую репутацию и которым верят потенциальные покупатели. Сложно себе представить серьезного бизнесмена, который будет вчитываться в материалы под рубрикой «НПР» или в явное обливание шоколадом какого-либо участника рынка. Собственно, как и в явное его охаивание.

– Нормальные грамотные предприниматели... А таких много, как сам считаешь?

– По собственному опыту свидетельствую – много. Хотя, само собой, практически все они с больным самолюбием, повышенными амбициями и завышенной самооценкой, что зачастую приводит к особой ранимости и резкой реакции на публикации в СМИ. Но именно как нормальные люди они понимают, что ругаться, а тем более судиться с прессой – это не только себе дороже, но и достаточно глупо выглядит со стороны. Поэтому претендующие на особое место на рынке компании и пытаются вести активную и доступную информационную политику, чтобы своей псевдозакрытостью не провоцировать СМИ на появление информации, основанной либо на слухах, либо на провокациях.

– По-моему, на современном российском информационном поле сейчас так тихо и безветренно, что закрадывается одна мысль: западные журналисты подкупают своих информаторов, чтобы добыть эксклюзив, а наши лишь заняты поиском толстых кошельков, чтобы написать очередной дифирамб.

– Планета дрейфует в сторону глобализации и финансизации всего на свете, в том числе и творчества. Мало кто может себе позволить в прессе иметь собственное мнение за собственные деньги. В основном, предпочитают высказывать «объективность за наличный расчет».

– То есть, ты считаешь, что, скажем так, «температура» информационного поля приблизительно всюду одинакова? И материалы в российской, китайской и американской прессе имеют одинаковую степень важности, объективности и эффективности?

– Нет конечно, «температура поля» напрямую зависит от экономической ситуации в стране. Если человек сыт, у него есть время почитать газету, если нет – он возьмет кувалду и пойдет на баррикаду, не до прессы уже. Соответственно и тематика. В прессе конца 80-х годов был прорыв в информацию после десятилетий «колыбельных» и «эротики с участием политбюро». Газеты рвали из рук, жадно ловя каждое новое слово и ему беззаветно веря. В СМИ 90-х были «лужи крови и горы костей», а заодно и пресловутые «чемоданы компроматов». Прессу использовали как цепных псов, которые лаяли в нужном направлении по знаку хозяина и за его кости. Ныне даже костей не надо – поразительная вещь, СМИ сами бросаются лизать руку, в которой уже ничего нет. Эдакое соревнование в верноподданичестве в надежде, что там отметят и не забудут. Лишний бутерброд на очередной презентации намажут. Бедный Антон Палыч всю жизнь по капле выдавливал из себя раба. Мы сейчас собрали все эти капли и радостно втираем их в дрожащее от рабского вожделения тело.

– Вообще-то, люди везде одинаковы, но почему-то западная пресса не превратилась в этакого лижущего руку пса. Да: одни за правых, другие – за левых, одни за монархистов, другие – за глобалистов. Но так и получается информационное поле: обо всех написали, всем кости перетерли. Скажешь «азиаты мы»?

– Сложно сказать. «Особый путь», который Россия для себя выбрала в постмонгольский период, смешал в одном котле рабскую психологию Византии, «буйство духов» степняков и долготерпение и стойкость жителей Великороссии, не сломленных ни одним политическим режимом страны. В зависимости от ситуации все эти грани особо ярко проявляются в разных сферах жизни. То же и в прессе – от отмороженной демократии до отчаянного лизоблюдства.

– В чем, по-твоему, назначение прессы, и многое ли изменилось с тех пор, как мудрые римляне придумали газеты?

– Задача СМИ – поставлять читателям честную объективную информацию о происходящих событиях, на мой взгляд, не выказывая своего отношения к этим событиям. Идеальная газета – только информационная, если она не является развлекательной или специализированной. А изменения в формате газет во всем мире происходили вместе с изменениями политического курса того режима, который в настоящее время был у власти. Это касалось и США, и Франции, и Германии, и СССР, и Китая. Англия здесь стоит особняком – там в крови Великая Хартия вольностей, что она свято бережет в свободе прессы. США – худший пример, достаточно вспомнить Марка Твена «Журналистику в Теннеси». Ну, а Восточная Европа – зеркало политической конъюнктуры.

– Ты о России намеренно не говоришь, из цензурных соображений?

– Россия не уникум. Не считая Петра, при котором газета «Ведомости» была исключительно информационной, пресса в России, как правило, являлась более чем разношерстной (подтверждение – у Салтыкова-Щедрина в «Как мужик двух генералов прокормил» – печаталось кто и чем обедал в губернии). Ростовские газеты конца XIX века писали, что хотели, вплоть до стихов и литературных эссе. Цензура касалась только личной нравственности православного толка и лояльности царю. А в начале прошлого века, скажем, «Приазовский край» вообще распоясался, о погромах писал так подробно, что любой фильм ужасов позавидует. После Манифеста 1905 года вообще любая партия имела свою газету, которые публиковали отчеты с заседаний Госдумы, где разве только маты не ставили. Подрывную прессу, само собой, запрещали, газеты сегодня закрывали, завтра они выходили под чуть измененным названием – в общем, мракобесие сплошное. Большевики – отдельная песня. С 1918 года про Перестройку – пресса являлась агитбригадами и боевыми листками. Но если уж написали критическую статью, можно было не сомневаться – человеку лучше вешаться самому. Есть даже анекдот про товарища Сталина, когда он посоветовал чиновнику изменить фамилию, ибо в «Правде» она вышла с опечаткой – «главная газета страны не может ошибаться».

– А сейчас?

– Мы ж уже говорили. Конец 80-х – начало 90-х – прорыв: пиши, что хочешь и сколько влезет. Коллеги соревновались в самобичевании и уничижении своей страны. Жутко было читать, какое же мы быдло и какие светлые личности живут западнее Эльбы. В середине 90-х – некрофилия, целые газеты становились «сливными бачками» в эпоху Большого Хапка, олигархи мерялись не только нефтяными вышками, но и количеством СМИ, моча друг друга в собственных «информационных сортирах». В начале нового века пресса осознала, что основная финансовая струя теперь бьет из «государевых фонтанов» и дружно кинулась клясться в вечной любви благодетелям и яростно линчевать их врагов. Само собой, за место у корыта.

– А кто тогда должен заниматься «подачей объективной и оперативной информации»? И вообще, насколько уместное это словосочетание – «государственное СМИ»?

– СМИ может быть каким угодно, в том числе и ведомственным, лишь бы выполняло корпоративную задачу в этом случае. А подача объективной и оперативной информации – это вообще профессиональная обязанность журналиста. Он и не имеет права подавать другую.

– Ты бы хотел быть владельцем собственного издания? Что бы это было?

– Нет, я не редактор, тем более не владелец СМИ. Я – последний романтик, им и хочу умереть. Само собой, на рабочем месте.

– Что тебя раздражает в людях?

– Глупость и упрямство. Как говорил Глеб Жеглов, упрямство – первый признак тупости. Как правило, они ходят парой. Особенно когда ими обладает лицо, облеченное маломальской властью. Остальное все можно либо простить, либо игнорировать.

– А что обезоруживает?

– Наивность и искренность – честно заблуждающимся людям, особенно признающим свои ошибки, хочется помочь, а не бить морду.

– У всех времен свои герои. Ты можешь назвать человека, которого ты считаешь героем нашего времени, и объяснить, почему ты так считаешь?

– В прессе?

– Нет, вообще...

– Героизм, на мой взгляд, – это поступок, который в обычной жизни человек совершать бы не стал. И лишь поднявшись над обстоятельствами, подпрыгнув выше головы и преодолев себя, он это делает, став героем. Причем, не для себя и не за счет других, а ради других. Боюсь, что Данко, Ивана Сусанина и Муция Сцеволу наше время не дает. Онегина–Чацкого–Печорина тоже. Слава богу, что и до Павлика Морозова с Мальчишем-Плохишом еще не опустились. Боюсь, что герои нашего времени – мутные личности вроде Александра Ивановича Корейко и псевдоэлита вроде околокуршавельской братии, считающая себя солью земли. По крайней мере, молодежь сегодня выбирает себе именно этих героев, а отнюдь не Павлов Корчагиных.

– Щекотливый вопрос: женщины в журналистике. Их так много, что это уже трудно объяснить одним только гендерным перекосом. Им там место? Там, где, по твоим словам, «вторая древнейшая» очень легко трансформируется в «первую»? Соблазнов много, а женщине по природе положено быть слабой...

– Ну, в журналистике они шпалы тоже не укладывают. Именно женское обаяние, помноженное на целеустремленность, позволяют им получить какую угодно информацию, чего гораздо сложнее добиться полу мужскому. Я, например, знаю массу женщин-репортеров, которые не вылезали из горячих точек, делая блестящие материалы и находя такое, что грубо сложенным мужикам и не снилось. Журналистика – это вообще внеполовая и вневременная профессия. Ею может нормально заниматься и ребенок, и пенсионер независимо от пола. А уж хождение «по трупам» и толкание локтями – это признаки определенной психологии и мировоззрения.

– Нынешние дети совершенно не хотят читать. Хотя, если смотреть вглубь, то бэк-граундом любой журналистики является именно национальная литература. Как все писатели вышли из гоголевской «Шинели», так мы выходим из Салтыкова-Щедрина, из Пушкина, из Лескова, Набокова, Зощенко. Говорим «грязь под ногами сверкала как антрацит» и уже по понимающим взглядам чувствуем аудиторию. Это как особый язык. Как ты думаешь, у них это будет? Или обречены они перекидываться фразами из «контр-страйка»; вместо «бойтесь данайцев, дары приносящих» – цитировать Гомера Симпсона?

– Да, это грандиозная проблема. Мне как-то мой друг рассказывал, что случайно подслушал разговор сына-подростка с другом, который жаловался, что родители заставляют его «читать эти проклятые "Три мушкетера"». Раньше трудно было себе представить, что пацан-школьник игнорировал бы Дюма или Жюля Верна. Ныне – в лучшем случае недоросли утруждают себя лишь аудиокнигами, в худшем – сублимируют компьютерными играми и Голливудом. Меня просто удручает ситуация, когда в обществе юных коллег цитата из «12 стульев» повисает в воздухе, как неудачный анекдот, в то время как у коллег «за 30» она мгновенно была бы отпарирована ответной цитатой. Что делать, технократическое общество культурно деградирует. Боюсь, исполнится наказ Мао Цзэдуна, утверждавшего, что от чтения глупеют.

– То есть, подрастающая смена тебя не радует? А, может, просто ворчишь, как когда-то на тебя – молодого и рьяного – ворчали более опытные коллеги? Цитировали решения ХХ съезда, верили в коммунизм к концу века, пили за «иррегацию Узбекистана» и сокрушались: на кого страну оставим?...

– Отнюдь, я не культивирую конфликт отцов и детей. Счастлив был бы, если бы журфак, ежегодно «выплевывающий» несколько десятков профи, радовал бы СМИ хотя бы пятком людей, которые бы искренне хотели работать в прессе. Даже не понимаю, куда растворяется весь этот поток. Возможно, у нас, в экономической журналистике, слишком уж специфическая тематика, не интересная молодежи. Раньше, кажется, все валили «в телевизор», чтобы там хотя бы «торговать лицом» на экранах. Но и там что-то я не замечаю позитивного апгрейда. Как у братьев Стругацких – «хочу сразу, быстро, много, и чтобы ничего при этом не делать».

– А надо как?

– Другого способа получения достойных денег, кроме упорной и добросовестной работы, я не знаю. По крайней мере, не приемлю. Может, потому, что во мне говорит нечто древнеримское.