Леонид Громов, актер сериала «Восьмидесятые»: «В восьмидесятые моя жизнь была наполнена движением»

Премьера сериала «Восьмидесятые» состоялась на телеканале СТС 30 января прошлого года. В день старта сериала СТС занял первое место в слоте 20:00 – 21:00 по России. Последующие серии также стабильно удерживали высокий рейтинг. И второй сезон «Восьмидесятых», который стартовал 21 января, обещает стать не менее успешным.

Актер Леонид Громов играет в сериале старшего брата Геннадия, начальника поезда дядю Колю. Он душа компании, постоянно шутит. Иногда не смешно, иногда глупо, иногда плоско, а иногда и наоборот. Обожает бывать у брата дома по двум причинам: во-первых, очень любит своих племянников, а во-вторых – у Геннадия постоянно есть что выпить. На людях – стопроцентный глава семьи, а дома – явный подкаблучник.

– Леонид, что скажете о новом сезоне «Восьмидесятых»?

– Во-первых, хочу отметить нашего замечательного режиссера Федора Стукова. К сожалению, далеко не все актеры, переходя на режиссерский стул, сохраняют умение понимать актеров… Но у нашего режиссера стопроцентное понимание того, что делают артисты. Еще меня очень порадовал кастинг – что молодых актеров, что старшего поколения. У меня чудесные партнеры, с каждым из них очень хорошо работать, поэтому к съемкам нового сезона мы приступили с удовольствием и желанием сделать его как минимум не хуже первого. А то и лучше.

– Как вы жили в 80-е, на какой период вашей жизни они пришлись?

– В 1980 году я приехал в Москву и поступил в институт. Очень много событий в моей жизни произошло в этот период, первые попытки освоения важных базовых программ. Смотрите сами: я поступил в институт, отслужил в армии, женился, а в 89-м году у меня родился сын. В 80-е моя жизнь была наполнена движением. Это уже в 90-е выяснилось, что многое не соответствует нашим представлением, и начались рефлексии, а 80-е прошли под знаком диско, Джо Дассена, Boney M и запрещенных книжек (которые все равно все читали). Я жил безоглядно, не дергался, еще не было страхов и разочарований. Но дело даже не в том, как в 80-е жил я, а в том, как эти 80-е представляют себе современные молодые люди. И так как они умны и талантливы, мне очень нравится, как они это делают.

– Какие приметы того времени вы помните?

– О, да много чего. Например, в 80-е гремела Олимпиада, поэтому было огромное количество одежды и аксессуаров с символикой Игр. В Москве появились финские сигареты, кажется, за 2:50 – огромные деньги по тем временам, ведь простая пачка сигарет стоила 40 копеек. В 80-м году стало появляться больше иномарок, они только начали проклевываться.

– Предположу, что только у сливок общества?

– Конечно. В Москве все знали, что машина есть у Максаковой, у Высоцкого, я уже не говорю о брежневских «мерседесах». Машины знали буквально в лицо. Дороги были пустые – на первое переключение светофора проезжали все.

– Как вы жили в те времена?

– Мои родители настаивали на честности. Они ушли нищими людьми, хотя честно служили. Отец даже воевал. По меркам того, что отец отдал этой стране, он мог иметь гораздо больше. Но у них с мамой была поговорка, родом, кстати, из того времени: «Зато мы честные». Сейчас «честный» чаще всего трактуется как «ненормальный» или даже «больной».

– При советской власти деньги не имели решающего значения?

– При советской власти деньги решали далеко не все. Зарплаты были маленькие – в 86-м году в театре я получал 110 рублей. Мы называли это «невыносимая» зарплата – потому что если ты занимал у кого-то из друзей деньги, то, раздав долги, зарплату из театра даже не выносил, такая она была крохотная. И это при том, что все было относительно дешево. Выходя утром из дома, человек мог взять с собой рубль и жить на него целый день: дорога на метро – пятачок туда и обратно, сигареты от 14 до 40 копеек, на оставшиеся деньги можно было пообедать в столовой. То есть мы говорим о сумме, эквивалентной сегодняшней сумме в пределах 500 рублей.

– А какой была в 80-е Москва?

– Иная, чем сейчас. В Арбатских переулках, на Ленинском проспекте всегда царили чистота и тишина. Кругом ЦКовские дома, всюду милиционеры, это были островочки спокойствия и безопасности. Люди, жившие в большом многоквартирном доме, дружили семьями, ходили на свадьбы и поминки, оставляли друг у друга детей. Мы приходили из школы домой, и, если родители задерживались, звонили соседям, и те кормили нас обедом. Помню, как однажды к нам пришел сантехник, крепко пахнущий алкоголем. Трубу прорвало так, что его всего окатило ржавой водой. Отец отдал ему свою новую рубашку, брюки, это было в порядке вещей. Сантехник обещал вернуть вещи, но так и не вернул. Но никто даже не подумал возмущаться и куда-то бежать жаловаться.

– Коля и Гена «тянут» домой все, что плохо лежит. Это тоже было частью менталитета советского человека?

– В те времена многие были «самоделкинами». Заводчане, как правило, тянули все, что можно, ту же нержавейку, ведь из нее можно было смастерить мангалы или нож. Тогда казалось, что это какой-то особенный материал, ведь он не ржавеет… Никто этого не осуждал, потому что многие не считали это воровством. Их даже называли не ворами, а «несунами». Коля и Гена – как раз из той породы.

– У вас, как и у вашего персонажа, есть брат. Вы дружны?

– К сожалению, нет. В 17 лет я уехал в Москву поступать в театральный, а брат остался, и у него начались свои эксперименты с жизнью. Мы существуем с ним достаточно автономно. Получается, что я, в отличие от Коли, плохой родственник.

– Но как вы решились в свои 17 так круто поменять жизнь?

– Я рано был инфицирован профессией, поэтому к концу десятого класса твердо знал, что пойду в артисты. Никаких рефлексий. Сейчас мне этой безоглядности даже не хватает. Я не пытался никого побороть и обскакать, просто был внутри себя уверен, что стану актером.

– Когда ваш сын сказал, что тоже хочет учиться на актера, что вы почувствовали?

– Кошмар и ужас. Помню, как я сидел в Камергерском переулке в кафе напротив театрального вуза, и в окно пытался за сыном наблюдать. Безумно волновался. Хотя их поколение раскрепощенное, свободнее, у них нет такого количества страхов, которые есть у нас. Мы немножко придушенные пионерскими галстуками, заученные, завоспитанные и утрамбованные. Современные молодые люди не такие. Иногда мне кажется, что я слишком требователен к сыну. Но я не требую от него больше, чем от себя.

– Иван похож на вас?

– В чем-то – да: такой же охламон, как и папа, только стройный и кудрявый. (Улыбается.) Иногда в нем пробиваются мои черты, которые я четко знаю за собой. Но это естественно. В какой-то момент, например, я заметил, что курю, как отец, точно так же держу сигарету… Мы – дети своих родителей, но можно быть заложниками этого, а можно с благодарностью сделать выводы и пойти дальше. Я говорю сыну: «Поблагодари родителей как представителей господа бога на Земле и ступай себе! В мире столько всего интересного!»

– Ивану 22 года. Что если он предложит вам новое яркое впечатление: стать дедом?

– Это было бы неожиданно. (Улыбается.) Мне кажется, я к этому еще не готов. Хотелось бы еще поактерить, может даже, придумать что-то свое. Например, сценарий написать, снять кино.

– Сегодня ностальгия в моде: казалось бы, все уже в курсе «как хорошо мы плохо жили». Что еще могут подарить современным молодым людям «Восьмидесятые»?

– Молодым они могут подарить то, что они чувствуют, но не знают. Ведь в них есть преемственность и, следовательно, возможность это принять. Возможно, «Восьмидесятые» подарят тепло и отсутствие дискомфорта и раздражения на тему того, как правильно жить.

– Действительно ли во времена 80-х было «теплее», люди душевнее относились друг к другу и к жизни в целом?

– Конечно, это иллюзия. Но те времена выходили из времен предыдущих, а те, в свою очередь, вышли из войны. Мне бы хотелось, чтобы в нашей жизни было больше уважения. Мы живем по принципу истерики – замените мне жизнь, я хочу другую! А эту куда девать? Она же прекрасна, преисполнена всего на свете. Я до сих пор очарован жизнью, это факт.

Время выхода сериала «Восьмидесятые»: 21:00 с 21 января, понедельник–четверг.
Реклама ЗАО «Южный Регион Холдинг», лицензия № 16292 от 11.05.2010г.