«Над городом стояла зловещая тишина...»

Ростов-на-Дону вошел в число 15 городов СССР, наиболее пострадавших от оккупации в годы Великой Отечественной войны. Оккупаций было две – в ноябре 1941 года фашисты продержались чуть больше недели, второй раз город был оккупирован с 24 июля 1942 по 14 февраля 1943, свыше 200 суток. К началу войны численность населения составляла более полумиллиона человек, в 1943-м свобождение встретили только 170 тысяч. Как выглядел Ростов в военные годы и как складывалась жизнь горожан – в новом выпуске рубрики «Фронтовой альбом». Уникальные свидетельства очевидцев мы приводим по книге Владислава Смирнова «Ростов под тенью свастики».

М. Вдовин. В первый раз немецкий одиночный самолет бомбил Ростов в конце июля 1941 года. Он прилетел со стороны Азовского моря, на низкой высоте, с горящими бортовыми огнями и сбросил несколько бомб: на южной горловине станции, там сейчас находится путепровод на проспекте Стачки. Был разрушен двухэтажный дом. Практически все его жильцы погибли.

Е. Комиссаров. ...первые бомбы начали рваться прямо у нас во дворе. Мы кинулись было к блиндажу, но поздно. Рвануло так, что вышибло все стекла. Отдельные взрывы слились в сплошной грохот. Дом трясет. Пол под ногами ходуном ходит. Забились в угол, за шифоньер. Он валится на нас. Придерживаем его руками. Мама крестится. Абажур под потолком болтается. Штукатурка сыплется на головы. В разбитые окна влетают комья земли, камни. Вонища от дыма и газа. Ощущение какой-то тупой животной безнадежности. И мысль что-то вроде: «Скорее бы уж! Любой конец, но скорее!» Когда все кончилось, и мы выбрались на двор, видим, что двора-то вообще и нет. Кругом валяются бревна. Полно свежевырытой земли. Забор лежит. На проводах доски качаются. Дымище и горелая вонь.

П. Климова. Когда осенью 1941 года наши части оставили Ростов, немцы не сразу вошли в него. И вот над городом стояла зловещая тишина. Только собаки выли. А когда вой стихал, становилось еще страшнее. Словно он предвещал нам что-то ужасное. И пожаров было много. А ночью город, освещенный их огнями, выглядел просто жутким.

А. Агафонов. Впервые мы увидели немцев на углу Красноармейской и Ворошиловского. Это была колонна мотоциклистов. Мотоциклист с автоматом наперевес сидел за рулем, а в люльке находился пулеметчик. Мы выпучили глаза. Мы стояли группой: Мишка Гущин, Ленька Закрыжевский и другие. Нам под четырнадцать подходило, уже подростки. День был очень холодный, морозный. Небо затянуто тучами. И все это усиливало гнетущее впечатление. Один мотоциклист оскалился, оскал его показался мне страшным. И крикнул: «Сталинюгенд». А мы уже знали, что такое Гитлерюгенд. Он расхохотался и показал на нас: «Пуф-пуф»… А потом на полном серьезе повернул пулемет на турели и дал очередь поверх наших голов. Мы прыснули, как воробьи. И сразу же оказались внутри двора. Нас душил мальчишеский гнев: хоть бы булыжником ответить! Ненависть без выхода особенно болезненна…

Ш. Чагаев. На Профсоюзной были расквартированы артиллеристы и водители. Там жила одна старуха – Варвара Ивановна Хренова. На улице ее недолюбливали за крутой, желчный нрав и прозвали Хрениха... Всем казалось, что она с немцами обходилась лучше, чем со своими соседями.... Хрениха стала им готовить и часто угощала пирожками....

Утром 25 ноября советские самолеты стали бомбить фашистскую технику на улицах Ростова. По городу поползли слухи о скором наступлении наших войск со стороны Новочеркасска и Батайска. Немцы начали постоянно прогревать двигатели своих тягачей, вид у них стал озабоченный. Хрениха поняла, что немцы скоро станут драпать и решила на прощанье угостить их. В ночь с 27 на 28 ноября она замесила тесто с какой-то отравой, в мясной фарш добавила крысиного яду. Днем немцы начали собираться в дорогу. Варвара Ивановна нажарила им в дорожку ведерко пирожков и поставил на стол. Один из немцев потребовал, чтобы старуха отведала пирожок на глазах у них. Она, перекрестившись, съела два пирожка. Немцы схватили ведро, сели на свои машины и поехали в сторону Гниловской. Вскоре Варвара Ивановна почувствовала себя плохо и быстро пошла к соседке. Взяв ведро с водой, она стала жадно пить. «Варя, что с тобой? Чего ты наелась?» – спросила удивленно соседка. – «Плохо мне, помираю я…», – тихо ответила Варвара Ивановна и упала. Собрались другие соседи, пытались ее спасти. Но Варвара Ивановна скончалась. Так никто и не понял, что же случилось.

А днем 29 ноября советские войска освободили Ростов. Через несколько дней на окраине города обнаружили пять немецких тягачей с окоченевшими водителями.

В. Котлярова. Вторая оккупация немцев тоже была внезапной. Самые первые детские впечатления, а мне было в 42-м восемь лет, врезались в память. Немцы купаются у нас во дворе. Был жаркий день, и они плескались у колонки голые. Нисколько нас не стесняясь.

М. Вдовин. 9 августа немцы вывесили приказ: евреям готовиться к переселению. Оно начнется 11 августа. Национальность устанавливалась по отцу. Если отец еврей, мать русская – дети считаются евреями. Если наоборот – мать еврейка, то дети – русские. С собой полагалось иметь личные вещи, продукты на несколько дней и ключи от квартиры. Со сборных пунктов их отправляли в Змиевскую балку и там расстреливали. Как потом сообщила наша печать, было уничтожено свыше 11 с половиной тысяч евреев.

М. Вдовин. После того, как были расстреляны евреи, 11 августа 1942 года, ростовский бургомистрат (а бургомистра немцы привезли с собой, его фамилии была фон Тиккерпу) провел перерегистрацию всех погорельцев, тех, у кого были разрушены дома, и их вселяли в еврейские квартиры. Лучшие квартиры, конечно, забирала немецкая администрация. Еврейские квартиры и квартиры эвакуированных были объявлены конфискованными и перераспределялись.

Л. Григорьян. Началась обычная страшноватая жизнь. Мне-то что – 11 лет – возраст бесстрашия. Я ходил совершенно спокойно по городу с ребятами. Воровали тогда в городе по-черному. У многих было ощущение, что это навсегда. Потом появилась всякая шваль и нечисть. Чтобы завладеть квартирами, имуществом соседей, вырывали людей мгновенно. И невероятно просто. Донос – и все.

Ю. Турбина. Немцев все боялись – ведь за малейшую провинность – расстрел на месте. Особенно оккупанты зверствовали, если убивали их людей. На 34-й линии, недалеко от лесной школы, убили немца, так они сразу вывели заложников и тут же расстреляли. За одного – 50 человек – стариков, детей – без разбора.

Б. Сафонов. Самым важным местом в городе стала толкучка, ее называли «менкой», а иногда «обжоркой», так как там было все: вареное, пареное, жареное. Люди меняли там одежду, вещи, меняли в основном на продукты. Хлеб стоил 250 рублей булка. Пачка папирос или стакан махорки стоили 60 рублей. Столько же – стакан соли. Литр водки стоил 1000 рублей. Для сравнения: зарплата на табачной фабрике до войны была 280–310 рублей. Хлеб стоил 90 копеек за килограмм – черный, а белый – полтора рубля.

В. Винникова. ... Немцев принимали за кусок хлеба – каждый хотел выжить. Жили тяжело. Спичек не было. Добывали огонь, как дикари, били камень о камень. У кого печка горит, к тому шли за горящим угольком, чтобы растопить свою.

Е. Серов. Как-то я гулял. Подошел ко мне немецкий офицер. Погладил по голове и дал мне кусок белого хлеба с маслом, а сверху был посыпан сахар. Мне показалось, что я в раю.

А. Карапетян. Бои за Ростов были очень сильными, наши обстреливали, бомбили город. ...В наш дом попала бомба, но мы уцелели. На 1-й Советской разбила двухэтажный дом. Люди сидели в подвале. Дом загорелся, вторая бомба попала. Стены рухнули, и все там заживо сгорели.

М. Вдовин. В конце января 43-го года ночью наш бомбардировщик сбросил бомбы на Театральную площадь... Горел театр имени Горького. Пожар был очень сильный. Позже я узнал такую историю. На одного из немецких солдат горящий театр оказал очень сильное впечатление. Этот солдат попал в плен, после окончания войны вернулся в Германию, стал художником. И написал картину «Пожар театра». В 70-е годы он приезжал в Ростов и привез ее в наш город. Подарил Театральному обществу. Она хранится в краеведческом музее.

А. Ленкова. Я вступила в Ростов с нашими частями сразу после его освобождения... О том, как жили люди в только что освобожденном городе, мы могли судить хотя бы по тому, как нас кормили. Базы нашего снабжения отстали, и мы месяца полтора, если не больше (фронт остановился на целых полгода) ели одну рыбу. Больше наши хозяйственники ничего в городе достать не могли, не было хлеба. А еще страшнее – соли. Наши токари, фрезеровщики ухитрялись иногда выкроить минутку, чтобы выточить алюминиевую расческу и каким-то образом обменять ее у гражданских лиц, работавших на этой территории. Махорку доставать удавалось, а соль – нет. Мне лет десять после войны снились эти огромные белые рыбьи куски в мутной воде – единственная в то время пища.

М. Вдовин. 14 февраля наши вошли в Ростов, а уже 15-го состоялся митинг городской. На площади у банка. Сам Никита Хрущев выступал. Газета «Молот» вышла 15 февраля. Газету продавали везде, она стоила 20 копеек.

В. Турбин. Радость людей была неописуемая. Но они были одновременно и растеряны, они видели немецкую технику, а тут пришли солдаты с винтовками да автоматами. У них была вначале неуверенность, что это реальная победа, что это не какой-то налет наших частей, а что они вошли навсегда. Даже мама меня об этом спрашивала.

А. Карапетян. Только война закончилась, пришли забирать мою сестру. Постучали ночью: тук-тук-тук. Забрали за то, что она при немцах работала посудомойкой в ресторане. Говорят: ты – комсомолка, ты должна была идти к партизанам, совершать диверсии. Просидела она пять лет.